Блеск и ярость северных алмазов - Александр Анатольевич Трапезников
– Да он сам крот, – убежденно сказал Зверейко. – Всюду норы прорыл. А с виду козел козлом.
Собакин-Дубов вышел на середину комнаты.
– Внимание! – произнес он. – У меня идея. Надо сделать так, чтобы его уволили с работы. И не надо никого убивать. Это недемократично, а мы теперь живем в цивилизованной стране.
Все над его последними словами засмеялись. Даже Мориарти, мрачный, как тень отца Гамлета, криво усмехнулся.
– Только в бане об этом никому не говори, а то шайками закидают, – сказал он. – В цивилизованной! Недемократично! Нет, только мочить, раз кидалово не вышло.
– А давайте послушаем, что имеет в виду Дуб, – сказал Нарциссов-Флокс.
– Есть действенный прием еще с советских времен. Анонимка. А если их на Ясеня в ФСБ придет целая куча, раз за разом, то его, по крайней мере, на время отстранят от работы. Вот примерно, как это получилось с Тарлановым. Мы с Флоксом состряпали дюжину, купили свидетелей, и полковником занялась Служба собственной безопасности. Я все ждал, когда же его арестуют, да Жогин не доставил мне такую радость. Решил проблему по-своему.
– Бумажной волокиты не люблю, – откликнулся тот. – Я хирург, а не бухгалтер.
Все присутствующие посмотрели на него с опаской. Жогина в городе все побаивались, даже в силовых структурах. У него была целая армия отмороженных убийц и бандитов.
– Ладно, давайте решать конкретно, – сказал Козочко, пересаживаясь на другое место, подальше от Мориарти…
А на первом этаже, в обычном номере рядом с прачечной, сидели два «быка», киллеры Жогина, держа на коленях мотоциклетные шлемы. Они поглощали пиво, не разговаривали, лишь тупо смотрели в одну точку. Точка находилась в телевизоре. Они ждали команды от своего шефа. Наконец, один из них произнес:
– Кого теперь будем валить, не знаешь?
– А тебе какая разница? – отозвался второй. – Дай пива.
И они вновь уставились в ту же точку. Телевизор не работал. В джипе у подъезда ждали еще двое. Если бы Жогин знал, что контрразведчик находится всего двумя этажами выше, он бы уже давно, не раздумывая, отдал приказ своим ликвидаторам. Чего ему было не занимать, так это решительности и напора. Тюрьма научила. И жесткая бескомпромиссность хирурга.
В Архангельске его знали не только как криминального авторитета, но и как профессионала по заказным убийствам. К нему все и обращались, у кого в башмаке мешал камешек, когда надо было кого-либо утилизировать. Работал Мориарти всегда изобретательно, креативно. Ошибок не было, заказы выполнялись четко и в срок.
А вот если бы Ясенев знал, сколько макак и горилл собралось рядом, в «Бристоле», по его душу, он бы сильно удивился. Количеству и разнообразию животного мира. Возможно, даже посмеялся бы. Ну-ну, успеха вам, ребятки. Посмотрим, кто кого. Медоеды и не с такой кучей зверья справлялись. Однако никто ничего не знал.
Пока все эти группы и группировки решали свои задачи по нейтрализации Ясенева, на верхнем этаже в люксовом номере царила любовь, Аня и Александр настолько увлеклись левитацией, что совсем потеряли представление о том, в каком мире они находятся. Им было не до Земли. Млечный Путь выше и слаще.
Тайны и проклятия в духе импровизации на саксе
Под утро Ясенев вернулся в ведомственную гостиницу ФСБ, поспал полчаса, принял душ, вскипятил чайник, а за чашкой кофе полистал подаренную ему Чернобуровой книгу «Тайны “Де Бирс” и проклятые бриллианты». На титульном листе стояла изящная надпись типично женским почерком с завитушками: «Любящему медоеду от любимой лисички». Вначале Ясенев даже не сразу сообразил, в чем кроется лукавый филологический смысл этой фразы.
Просто Анечка перебросила ключевые слова из одного места в другое. Ведь вначале, по всем романтическим канонам, следовало написать «Любимому». А в конце фразы – «От любящей». Здесь же всё получалось шиворот-навыворот. То есть «медоед любит». А лисичка – «его любимая». И так, и так выходит, что он один во всем виноват, то есть в любви. А она лишь хвостом виляет. Хитра, хулиганиста и остроумна, чертовка. Но ему понравилось.
Ясенев наугад открыл книгу где-то посередине и начал читать. Здесь вновь речь шла о любви. И об алмазе «Око Будды».
«…Царица Маха Майя, чудесно родившая принца Гаутаму, умерла через несколько дней после родов. Приглашённый благословить младенца отшельник-провидец Асита, живший в горной обители, обнаружил на его теле 32 признака великого человека. На их основании он заявил, что младенец станет либо могущественным царём, либо великим святым. И Будда стал Буддой.
Отец всячески ограждал сына от религиозных учений или знаний о человеческих страданиях. Для мальчика было специально построено три дворца. В своём развитии он обгонял всех своих сверстников в науках и спорте, но проявлял склонность к размышлениям. Как только сыну исполнилось 16 лет, его отец организовал свадьбу с принцессой, кузиной Гаутамы. Но тут-то он и встретил другую чудесную девушку. Яшодхару. Однако Будда понял, что даже такая неземная красота будет преградой на его пути к просветлению. И, преодолевая искушение земной любви, он оставил свою возлюбленную.
Яшодхара, в отличие от принца, напротив, считала, что любовь – это наивысший уровень существования духа. Вопрос спорный, но бог с ним. Короче, не сумев соединиться с возлюбленным, она покончила с собой. Прыгнула на закате солнца с высокой скалы в океан и утонула. Тело её потом волны вынесли на берег, к ногам Будды. Это случилось на следующий день, тоже на закате. И он, не в силах больше сдерживать себя, заплакал. Слезы Будды падали на песок, каменели, и свет уходящего солнца отражался в них. Так появился пурпурный алмаз, который позже назовут «оком» или «слезой» Будды.
Но тогда этот алмаз должен быть не в единственном числе. Слез-то много. Или он только одну пролил? Откуда мы знаем, сколько их? Людям кажется, что они столетиями гоняются за одним и тем же “Оком Будды”, а их, может быть, действительно несколько. И бегают они за разными. Или такая уж у него выпала одна-единственная скупая слеза на смерть возлюбленной Яшодхары.
Об этом драгоценном камне кто только не писал, не снимал кино, не посвящал музыкальные симфонии. Например, Вагнер. А Ницше просто тайно поклонялся ему, от чего и сошел с ума. Последними его словами в жизни были: “Вижу… вижу “Око Будды”… Сестра, дай мне его в руки… не дается…” С этими словами он испустил дух. Ницше так долго мысленно вглядывался в этот камень, что в конце концов “Око Будды” стало всматриваться в него, в его душу. Это его знаменитая фраза о бездне, которая в
