Лучшие истории о невероятных преступлениях - Эллери Куин
– Да, – кивнула Сьюзен, когда голубые глаза Идабель Лэшер подернулись печалью и тревогой.
– Видите ли, другой молодой человек, другой Дерек… ну, его зовут Дуэйн. Понимаете?
Сьюзен почувствовала легкое головокружение.
– Какова же история Диксона?
– Он сказал, что его забрали в приют в возрасте шести лет. Он смутно помнит женщину, темноволосую, с родинкой на подбородке, – и это описание няни. Конечно, мы изучили записи в приюте, но там нет ничего убедительного, и нет возможности идентифицировать женщину. Она умерла – под именем Сары Гант (няню звали по-другому), и она была очень бедна. Социальный работник просто организовал поступление ребенка в приют.
– Тогда почему Диксон Марч думает, что он ваш сын?
– Он вырос и извлек всю возможную пользу из полученного образования. И, кстати, неплохо зарабатывал в строительной компании, когда начал изучать свое… как он выразился, происхождение. И описание нашего Дерека, даты, тот факт, что он ничего не смог узнать о Саре Гант до ее жизни в Оттаве…
– Оттаве?
– Да. Оттуда он приехал. Другой, Дуэйн, – из Нового Орлеана. И тот факт, что, насколько Диксон помнил ее, она была очень похожа на газетные фотографии няни, наводил на мысль, что он и был нашим потерянным ребенком.
– Итак, на основании соответствующих дат и сходства женщины, ухаживавшей за ним до его поступления в приют, с няней из газетных заметок, он пришел к вам с утверждением, что он ваш сын? Через год после смерти вашего мужа?
– Да, и… ну… – Миссис Лэшер залилась румянцем. – Он помнит кое-какие детали.
– Например?
– Зеленые занавески в детской. В детской действительно были зеленые шторы. И еще игрушку – тряпичную собаку. Юристы говорят, что все это не является определяющим. А я считаю, это очень важно – он помнит тряпичную собачку.
– У вас есть юристы, изучившие его претензии?
– Да, досконально.
– Но разве они не могут отыскать следы Сары Гант?
– Вероятно, нет.
– Как он выглядит? – спросила Сьюзен.
– Мисс Дэйр, – произнесла миссис Лэшер, – у моего Дерека были светлые волосы и серые глаза. Никаких особых примет. Молочные зубы в то время еще не выпали. Любой молодой сероглазый блондин может оказаться моим сыном. И оба эти молодых человека – любой из них – может быть Дереком. Я смотрела на них долго и пристально, выискивая в каждой черте и каждом жесте сходство со своим мальчиком. И в обоих случаях – пятьдесят на пятьдесят. Я чувствую, что один из них – мой сын. Я абсолютно уверена, что он… он вернулся домой.
– Но вы не знаете, кто из них? – мягко промолвила Сьюзен.
– Нет. Но один из них – это Дерек.
Внезапно миссис Лэшер повернулась и тяжелой походкой направилась к окну. Подол ее светло-зеленого платья из мягкого крепа волочился следом, касаясь дорогого ковра, которому следовало бы красоваться в музее. Позади нее на серой стене висел маленький изящный пейзаж Мауве[30]. Двадцатью одним этажом ниже по Лейк-Шор-драйв беспрерывно неслись машины.
– А другой, наверное, самозванец, – сдавленно проговорила Идабель Лэшер.
– Диксон уверен, что он ваш сын?
– Он говорит только, что так думает. Но когда появился Дуэйн, он стал более… более уверенным.
– Дуэйн, конечно?
Соперничество двух молодых людей должно быть довольно серьезным. Сьюзен представила, что это означает: один из них точно самозванец, а возможно, и оба самозванцы, борющиеся за расположение Идабель Лэшер и ее состояние. Эта мысль открывала действительно мрачные перспективы.
– А какова история Дуэйна? – спросила Сьюзен.
– Вот что все запутывает, мисс Дэйр. История Дуэйна – она… ну, она точно такая же.
Сьюзен уставилась на ее широкую спину в зеленом платье, мягкую и пухлую, несмотря на лучший корсет, который можно получить за деньги.
– Не может быть точно такой же! – возразила она.
– Все так. – Миссис Лэшер повернулась и посмотрела на нее. – Все совпадает, мисс Дэйр, кроме имен и мест. Женщину, в случае Дуэйна, звали Мэри Миллер, а приют находился в Новом Орлеане. И он учился на художника здесь, в Чикаго, когда, по его словам, стал все больше интересоваться своим происхождением, как и Диксон, и начал расследование. И он тоже помнит детали, мелочи из своего детства и нашего дома, которые только Дерек мог запомнить.
– Подождите, миссис Лэшер, – попросила Сьюзен, пытаясь выбраться на твердую почву. – Любой слуга, любой из ваших друзей тоже должен знать эти подробности.
Большие глаза миссис Лэшер, казалось, стали еще крупнее.
– Вы, конечно, имеете в виду заговор. Юристы только об этом и повторяли. Но, мисс Дэйр, они подтвердили достоверность слов обоих мальчиков. Все, что возможно проверить. Я знаю, как складывалась судьба всех наших немногочисленных слуг, то есть всех, кроме няни. И у нас не так уж много близких друзей. Они появились тогда, когда мы не были богаты. И никто из них… никто из них бы этого не сделал.
– Но оба молодых человека не могут быть Дереками! – в отчаянии воскликнула Сьюзен. Она снова ухватилась за нить здравого смысла и спросила: – Как скоро после смерти вашего мужа появился Диксон?
– Через десять месяцев.
– А Дуэйн?
– Через три месяца после Диксона.
– И теперь они живут здесь с вами?
– Да. – Она кивнула в противоположный конец гостиной. – Они сейчас в библиотеке.
– Вместе?
– Да, конечно, – ответила миссис Лэшер. – Играют в криббедж[31].
– Полагаю, вы и ваши адвокаты испробовали все возможные тесты?
– Разумеется.
– У вас нет отпечатков пальцев ребенка?
– Нет. Это случилось до того, как отпечатки пальцев приобрели такое значение. Были взяты анализы крови. Оказалось, они одной группы.
– Что по поводу сходства с вами или вашим мужем?
– Вы сами увидите сегодня за ужином, мисс Дэйр. Вы ведь поможете мне?
Сьюзен вздохнула и ответила:
– Да.
Спальня, в которую миссис Лэшер сама отвела Сьюзен, была отделана на французский манер: шторы из тафты, резная мебель из сатинового дерева и подушки с кружевами. Комната была просторной и роскошной, а позолоченные зеркала отражали маленькую фигурку Сьюзен.
Сьюзен отпустила горничную, поблагодарила судьбу за то, что единственное захваченное с собой вечернее платье было новым и элегантным и испытала восторг и трепет в огромном бассейне из черного мрамора, который не осмелилась бы назвать просто ванной. «В конце концов, – размышляла она, действительно сумев сделать в нем один или два гребка, – тридцать миллионов – это тридцать миллионов».
Сьюзен надела белое шифоновое платье с серебристо-зеленым пояском и наклонилась в пене белых воланов, чтобы застегнуть ремешки своих серебристых
