Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

Младший из мальчиков захныкал. Берри заметил, как мать трясет его, чтобы заставить замолчать.

— Перестань, Брэндон, сиди спокойно.

Мальчик крутился у неё в руках и громко ныл:

— Я устал, я хочу домой.

— А я сказала, сиди спокойно, — сердито прошептала мать. — Ты слышал, что сказал дядя? Он сказал, чтобы ты сидел спокойно!

Она шлепнула мальчика по попке.

Когда поезда к югу от захваченного Пелхэм Час Двадцать Три пришли в движение и на экране центральной диспетчерской замелькали огоньки, в зале раздались одобрительные выкрики. Марино нахмурился и оглянулся: он помнил, Каз Долович требовал, чтобы в зале стояла тишина. Но, конечно, Каза там не было, Каз был мертв. Что, как пришло в голову Марино, делало его старшим. Ну, что же, он тоже предпочитает, чтобы было тихо.

— Прошу тишины, — сказал он и поймал себя на том, что воспользовался любимой фразой Каза. — Прошу тишины в зале.

Он крепко прижал к уху телефонную трубку. На другом конце провода находился диспетчер узла связи в штаб-квартире полиции на Центр-стрит. Сидевшая рядом миссис Дженкинс связалась с оперативным отделом штаб-квартиры транспортной полиции.

— Пока ничего, — сказал Марино в трубку. — Мы начали расчищать путь до станции Саут-Ферри.

— Хорошо, — и диспетчер в полиции повторил, — пока ничего.

Марино жестом поманил миссис Дженкинс.

— Скажите, что пока ничего. Пелхэм Час Двадцать Три ещё не движется.

— Пока ничего, — сказала миссис Дженкинс в трубку.

— Я прошу тишины, — потребовал Марино. — Сейчас вся ответственность лежит на нас. Так что сохраняйте тишину.

После этого он повернулся к экрану и стал пристально вглядываться в красную точку, обозначавшую положение поезда Пелхэм Час Двадцать Три. В зале стало очень тихо.

— Прошу тишины, — твердо повторил Марино. — Пусть будет так же тихо, как при Казе.

Заместитель главного инспектора Даниельс вел свой отряд к поезду Вудлоун Час Сорок Один. Тот стоял на путях для экспрессов в 500 футах к северу от станции на Двадцать восьмой улице. Его силы состояли из двадцати бойцов отдела специальных операций и десяти транспортных полицейских в голубых шлемах. Машинист увидел их на подходе и высунулся в окно кабины.

— Отоприте дверь, — приказал заместитель главного инспектора, — мы должны подняться в поезд.

— Не знаю, — возразил машинист. У него было лицо цвета кофе, висячие усы и небольшие бакенбарды. — Я не получал приказа пускать в поезд кого бы то ни было.

— Приказ вы только что получили, — сказал заместитель главного инспектора. — Мы что, похожи на Красную армию?

— Ну, полагаю, вы полицейские, — рассудил машинист, неспешно покинул кабину и с ключом в руках появился возле аварийной двери. Дверь скользнула в сторону. — Полагаю, у вас есть соответствующие права.

— Вы все правильно полагаете, — кивнул заместитель главного инспектора. — Подайте мне руку.

Кряхтя и чертыхаясь, он вскарабкался в поезд. Полтора десятка пассажиров встали было с мест. Даниельс остановил их.

— Назад, ребята. Вам придется перебраться в другие вагоны. Уберите их, — приказал он четверым транспортным полицейским, которые уже поднялись в вагон.

Общий протестующий хор голосов перекрыл один, пронзительный и разъяренный.

— Вы знаете, сколько времени я торчу в этом проклятом поезде? Уже не первый час! Я намерен предъявить городу иск на сто тысяч долларов! И я их получу!

Транспортные полицейские, обладавшие большим опытом обращения с толпой, двинулись вперед. Пассажиры с ворчанием отступили. Даниельс приказал остальным полицейским подняться в вагон и взял машиниста под локоть.

— Нам нужно догнать поезд, — сообщил он. — Я хочу, чтобы вы выключили все огни, а потом отцепили этот вагон от поезда.

— Господи, я не имею права делать подобные вещи.

Даниельс сильнее сжал его локоть.

— Выключайте все огни, включая головные прожектора, габаритные огни, одним словом, все. Мне нужно, чтобы и внутри вагона, и снаружи, было темно. А ещё я хочу, чтобы вы отцепили его от поезда.

Машинист явно намеревался продолжить дискуссию, но усиленный нажим на локоть убедил его этого не делать. С легкой помощью Даниельса он вернулся в кабину и забрал свою тормозную рукоятку и остальные ключи.

Даниельс выделил человека в помощь машинисту, и они торопливо отправились в хвост вагона. Там полицейские уже проталкивали в дверь последних пассажиров. Еще трем голубым шлемам он поручил помочь в наведении порядка, а оставшуюся часть своей армии рассадил на сидениях. Те кое-как разложили свое снаряжение: винтовки, автоматы и ружья для стрельбы слезоточивым газом.

Сам Даниельс прошел в кабину. Теперь через лобовое стекло туннель казался светлее, чем прежде, но по-прежнему являл собой бесконечный лес колонн, похожих на высаженные на равных расстояниях голые деревья без листвы и веток.

Райдер открыл дверь кабины и вошел, Лонгмен последовал за ним. Потом главарь немного отступил назад, а Лонгмен устроился за пультом управления.

— Действуй, — велел Райдер.

Лонгмен перевел ручку контроллера вперед, и вагон тронулся.

— Страшновато, — не поворачиваясь и не отводя глаз от путей, заметил он. Всюду, куда видел взгляд, горели зеленые огни. — Наверняка в туннеле прячется уйма полицейских.

— Не стоит беспокоиться, — заверил Райдер. — Они ничего не предпримут.

Конечно, он имел в виду, что не стоит беспокоиться до тех пор, пока другая сторона принимает условия того странного соглашения, правила которого он продиктовал. Но, казалось, и это вселило в Лонгмена уверенность. Его руки твердо легли на ручки управления.

Это его дело, — подумал Райдер, — в этом его сила. А все остальное его слабость.

— Ты точно знаешь, где нам нужно остановиться?

— Абсолютно, — ответил Лонгмен.

Когда на экране центральной диспетчерской замерцали маленькие красные огоньки, обозначающие положение поезда Пелхэм Час Двадцать Три, Марино хрипло выдохнул в трубку.

— Что там у вас? — спросил полицейский диспетчер, подключенный к линии Марино.

— Поезд тронулся! — Марино возбужденно махнул миссис Дженкинс, но та уже звонила по своей линии в штаб-квартиру полиции. Ее голос звучал совершенно спокойно и отчетливо. — Поезд Пелхэм Час Двадцать Три начал двигаться к югу.

— Очень хорошо, — сказал полицейский Марино. — Продолжайте докладывать, но успокойтесь.

— Поезд продолжает двигаться, — доложил Марино. — Идет довольно медленно, но не останавливается.

— Продолжайте докладывать. Только спокойно. Договорились?

С узла связи из штаб-квартиры полиции лейтенант позвонил начальнику полиции округа.

— Сэр, поезд тронулся. Патрульные машины следуют за ним по плану.

— Слишком рано, — буркнул начальник округа. — Предполагалось, они будут ждать, пока поезд не подъедет к станции Саут-Ферри. Что, черт возьми, происходит?

— Сэр?

— Продолжайте следить за ним, — голос начальника округа дрогнул, и он повесил трубку.

— Поезд продолжает двигаться? — спросил лейтенант у диспетчера, сидевшего на связи с центральной диспетчерской.

— Продолжает.

В штаб-квартире транспортной полиции лейтенант Гарбер из отдела специальных операций, прижав трубку к уху, вслушивался в спокойный голос миссис Дженкинс.

— Хорошо, подождите минутку, — он повернулся к диспетчеру. — Поезд тронулся в путь. Поднимайте по тревоге всех, кто есть в наличии. И патрульные машины. Городская полиция следует за ними, но нам нужно делать то же самое. Проследите, чтобы полицейские на станции Двадцать восьмой улицы как можно скорее получили приказ — Он взглянул на часы. — Черт возьми, они стартовали до сигнала. Значит, что-то задумали.

В штабе поднялась суматоха. Лейтенант Гарбер наблюдал за ней с мрачным удовлетворением. Господи, — подумал он, — разве не прекрасно, если мы их поймаем? Именно мы, а не городская полиция.

— Я хочу, чтобы каждая задница здесь начала шевелиться, — прокричал он.

— Да, — произнес голос миссис Дженкинс. — Они движутся, лейтенант.

В центре управления поднялся переполох, когда один из диспетчеров небрежно заметил, что догадался, как бандиты собираются скрыться.

— Они хотят воспользоваться старым туннелем Бича.

Заявление немедленно привлекло внимание остальных диспетчеров. Решив доставить удовольствие тем, кто хотел узнать, что это за чертов старый туннель Бича, диспетчер сдвинул сигару в угол рта, чтобы не мешала говорить, и начал обстоятельный рассказ.