Питер Устинов - Крамнэгел
– Не говори плохо об отсутствующих, которые не могут защитить себя, – с трудом выдохнула Эди, сглотнув слюну, чтобы смочить горло.
Ал пошел со своей козырной карты:
– Может, прямо к десерту перейдем?
– К десерту? – эхом отозвалась Эди и окинула его откровенным взглядом: посмотрела на глаза, сначала на один, затем на второй, затем, прищурясь, на оба сразу, затем перевела взгляд на рот.
– Поедем ко мне.
Они потянулись друг к другу, но он вдруг отшатнулся.
– В чем дело? – спросила она, проявляя простодушное преклонение перед рекламными роликами. – У меня изо рта дурно пахнет?
– Не здесь, – отвечал Ал, пытаясь закрыться ладонью.
– В чем дело?
– Ред Лейфсон…
Ал уловил в полутьме блеск металла, и сейчас инвалидная коляска уже подвозила своего улыбающегося пассажира к их столику.
– О, что мы здесь видим? Накануне вступления в должность будущий начальник полиции Алан Кармай Карбайд пересек границу штата, чтобы отужинать с женой своего смещенного предшественника! Как прикажете понимать эту встречу – служебное дело, личное или попросту красивый жест?
– Право, Ред, такие вопросы... Эди очень расстроена – вы же знаете... Ей-богу, это самое меньшее, что я мог сделать...
– Значит, спишем все на красивый жест, а? – сказал Ред, царапая что-то в своем блокноте, и продолжил с усмешкой: – Надеюсь, вы не станете обещать, что вырвали бы мне ноги, если они у меня были, и не станете, подобно своему предшественнику на вашем высоком посту, разукрашивать мою машину штрафными квитанциями?
– Мне незачем это делать, Ред, поскольку я верю в вашу личную порядочность.
– Серьезно? Ну, тогда вы один такой оригинал на весь Город. Нет, правда, зачем вам понадобилось перевозить даму через границу штата? В этом, надеюсь, нет никакого тайного умысла?
– Мне просто нравится здешняя кухня.
– Что же вы заказали?
– Господи, да вы никак допрашиваете меня?
– Всего лишь любопытство гурмана, Ал. Я тоже люблю это заведеньице – оно стоит того. Я люблю атмосферу американизма. Не знаю даже, как объяснить... В ней есть цельность... Она наша, как...
– Как яблочный пирог?
– Точно. И вам здесь нравится больше, чем где-либо в Городе?
– Как и всем людям, Ред, мне нравится разнообразие.
Ред взглянул на Эди и улыбнулся.
– Оно и видно, – сказал он.
– Ты просто грязная, подлая тварь, самый гнусный, мелкий червячишка из всех, которые копошатся в помоях, – прошипела Эди.
– Ага. Наконец хоть что-то, пригодное для цитирования, – лихорадочно зачиркал карандашом Ред.
– Эди! – попытался урезонить ее Ал. – Она просто не в себе. Нервное напряжение...
– При чем тут нервное напряжение! Меня просто тошнит от этого калеки, который прикрывается своими увечьями! Интересно, как это ты остался без ног? Да я знаю как! В детстве упал со стула, когда подсматривал в замочную скважину, что творится в спальне. Как насчет этого, процитируешь?
– Конечно, конечно, – бросил посеревший от злости Ред, поспешно отъезжая. Только вот такая баба и могла его пронять.
Когда он удалился, Ал сказал:
– Лучше бы ты не делала этого, Эди, но я очень рад, что ты так поступила. Пошли, я отвезу тебя домой.
Они ехали, включив магнитофон, изливавший потоки сладкой музыки, и Эди чувствовала себя желанной женщиной. Она то и дело бросала украдкой взгляд на застывшее лицо и уставившиеся на дорогу светло-голубые глаза, на привлекательные складки вокруг чувственного рта и думала о том, как будут завидовать все женщины, осуществись ее дикая мечта, как будут все размышлять о том, что же в ней есть такого, что позволило добиться своего.
Машина подъехала к ее дому. Однако Ал и не подумал выскочить из кабины и открыть ей дверцу. Подождав с минуту, она открыла ее сама, изрядно рассердившись и в то же время понимая, что глупо было предаваться нелепым фантазиям. Но что же еще остается по мере того, как прибавляются годы? Одни лишь фантазии...
– Не зайдешь выпить на прощание?
Может быть, его тронет отчаяние этой последней попытки?
– Конечно, зайду, – ответил Ал. – Только вот машину поставлю.
– Оставь ее прямо здесь.
– Нет, здесь нельзя.
– Почему нельзя? Это ведь мой участок.
– Потому и нельзя, что твой. Я теперь начальник полиции, – пояснил он, и Эди не могла не услышать в его голосе вульгарного самодовольства.
– Где-то здесь рыщет Ред Лейфсон... иди в дом.
Эди повиновалась. Как только она закрыла за собой парадную дверь, сразу подумала, что делает большую глупость, приглашая к себе в дом известнейшего в городе бабника. Но подумала скорее для очистки совести. Поставив пластинку с музыкой под настроение, притушила свет и зажгла палочку благовоний. Потом закрыла парадное на засов и пошла в свою комнату.
От неожиданного рева телевизора, заглушившего поставленную ею пластинку, она вздрогнула.
– Налей себе выпить, – крикнула она.
Не отвечая, Ал последовал ее совету и развалился в кресле Крамнэгела, вперившись в телевизор. Шел старый фильм о похождениях Чарли Чана на Гавайях. Но как только Ал начал понимать суть интриги, вошла Эди, облаченная в свое прозрачное одеяние, с мундштучком а-ля Мата Хари в руке.
Ал залился хохотом.
– Над чем ты смеешься? – возмутилась она.
– В жизни не видел такого! Ух ты! – И он испустил боевой клич ковбоя на родео.
По привычке Ал проснулся в половине седьмого утра. Эди, к удивлению, уже не спала и смотрела на него серыми, печальными, прячущими тревогу глазами.
– Привет, – сказал он. – Как я сюда попал?
– Ох, Ал, – пробормотала она разбитым голосом, – я думала о Барте.
– Барт, конечно, отстрелялся, – ответил Ал, стараясь выразиться помягче.
– Это зло.
– Что зло?
– Зло сейчас говорить о Барте «отстрелялся»...
– А и черт с ним, – прорычал Ал. – Ну ладно, тогда я скажу «обделался», как и хотел сказать с самого начала.
– В его случае даже это слово лучше, чем «отстрелялся». Бедный Барт. В тюрьме, на чужбине, за тысячи миль от нас...
– Это намного уменьшает возможность его возвращения домой прямо сейчас...
– Я никогда не жила по-настоящему, пока не встретила тебя...
– Держу пари, ты всем так говоришь.
– Я говорю совершенно искренне, Ал. О боже, какой ужас!
– Ужас?
– Я чувствую, что влюбляюсь в тебя, Ал.
– Постой, постой, – Ал даже сел. – Мы же с тобой едва знакомы.
– Я знала тебя много лет... Не зная тебя настоящего... – продекламировала она нараспев.
– Это еще что значит, черт побери? Послушай, Эди, не надо строить иллюзий. Я этого не стою. Я превращу твою жизнь в сплошную муку.
– Может, мука с тобой лучше, чем счастье с другим?
– Что-что?
– Барт, – сказала она печально. – Жлоб несчастный.
– Вот это и есть демократия, – объявил Ал. – Ты пришла наконец к точке зрения большинства.
– Ты всегда так считал?
– Всегда.
– С самого начала?
– С самого начала.
Наступило молчание.
– Я приготовлю тебе завтрак.
– Не беспокойся, – ответил Ал.
– Перехвачу что-нибудь по дороге.
– Но мне хочется приготовить тебе завтрак, – настаивала она.
– Я не могу столько ждать, – сказал он, надевая часы.
– Да что с тобой. Ал? – воскликнула она. – Всего ведь половина седьмого.
– Сначала я должен заехать домой, – терпеливо пояснил он, – и лечь в постель, чтобы миссис Макалистер подумала, что я там спал. Потом мне. нужно принять душ, чтобы пол был мокрый. Короче говоря, надо создать впечатление, что я ночевал дома.
– О боже, и так приходится маскироваться полицейскому при каждом прелюбодеянии?
– Не смей произносить это слово! – скомандовал Ал, поспешно крестясь, и крадучись подошел к окну.
Когда он посмотрел через щель жалюзи на улицу, Эди включила свет.
– Выключи немедленно! – завопил он, кулем рухнув на пол.
Эди расхохоталась. Было что-то неотразимо забавное в том, как одетый в одни лишь наручные часы начальник полиции лежал под подоконником и выкрикивал приказания.
– Почему? – спросила она.
– Выключи, черт бы тебя побрал! – прошептал он угрожающе.
Напевая «Сумерки в Турции», Эди начала изображать танец живота, постепенно приближаясь к окну и к своему скрючившемуся на полу владыке.
– Да выключи же ты его, ради бога! – взмолился он.
– На улице стоит красный автомобиль, которого там с ночи не было, а в нем кто-то сидит.
Эди нагнулась, посмотрела через щель. Человек, о котором говорил Ал, стоял у машины и смотрел прямо на нее; Эди медленно отошла к тумбочке близ кровати и выключила стоявшую там лампу.
– Вряд ли кто-нибудь сумеет с улицы рассмотреть, что происходит в комнате.
– Знаешь что, – ответил Ал, подползая к ней по-пластунски, как атакующий пехотинец времен первой мировой войны, – если человек захочет рассмотреть, то рассмотрит все, как надо, это я тебе говорю. Все зависит от того, сколько за это платят.
