Майкл Ридпат - 66 градусов северной широты
— Значит, потом ты вышел в море на несколько дней? — спросила Харпа, одолеваемая сомнениями.
— Да. Я говорил тебе.
— На каком судне?
— Послушай, Харпа, неужели мне нужно оправдываться перед тобой? Ты же не поверила этому парню, так ведь? Так?
— Не знаю. Теперь не знаю, Бьёрн.
— Харпа, это что такое?
В голосе его слышался гнев.
— Ладно. Задам тебе этот вопрос и больше к нему не вернусь. Был ли ты причастен к убийству Оскара и к стрельбе в Джулиана Листера?
Молчание.
— Бьёрн?
— Нет. Нет, Харпа, не был. Я не стрелял ни в того ни в другого. Ты не веришь мне?
Харпа прекратила разговор.
Но через минуту ее телефон зазвонил. Она не ответила. Села на кухонный пол, прижавшись спиной к шкафу, и заплакала.
Нет. Она ему не верила.
* * *Минут через десять открылась дверь.
— Харпа?
— Мама?
Она подняла взгляд: на пороге, озабоченно глядя на нее, застыли ее отец и сын.
— Мама, ты упала?
Харпа начала подниматься. Эйнар помог ей. Маркус подбежал и обнял ее. Стало немного легче.
Эйнар отправил мальчика в гостиную смотреть телевизор.
— Харпа, что случилось? — спросил он.
— Ой, папа. Папа, я не знаю, как мне быть.
— Иди ко мне.
Он обнял ее сильными рыбацкими руками. Грудь его была широкой, от него пахло табаком. Обычно Харпа терпеть не могла сигаретного запаха, но у отца он напоминал ей о детстве, о радости встречи, когда он возвращался с моря. Тогда, правда, ощущался еще и запах рыбы.
— Сядь и расскажи мне о своих проблемах. — Он улыбнулся. — И поднимись наконец с пола.
Харпа села за кухонный стол. Ей хотелось поговорить, очень хотелось. А разговор с Бьёрном теперь был невозможен. Ну и черт с ним. И она стала рассказывать отцу.
Начала Харпа с демонстрации и случайной встречи в квартире Синдри. Особо отметила, что, по мнению Фрикки, Синдри и Бьёрн причастны к расстрелу Оскара и Джулиана Листера. Добавила, что Бьёрн это отрицает, но она ему не верит.
А потом, дабы придать своей исповеди большую значимость и снять тяжесть с души, поведала и о том, что выманила Габриэля Орна в тот, ставший для него роковым вечер. В общем, ничего не утаила, умолчала, однако, о связи между ней и Оскаром, а также между его внуком и банкиром.
— О, моя бедная голубка, — с растроганным видом проговорил Эйнар, сжимая ее руку в своей. — Я так и думал, что эти январские события добром не кончатся. Но не представлял, что с тобой случится такая скверная история.
— Я знаю. Можешь простить меня?
Харпа с мольбой смотрела в глубину ясных, суровых голубых глаз. Просьба ее была трудновыполнимой. Отец всегда любил ее, она это знала, но он оценивал ее поступки по своим, весьма высоким меркам, и если она не оправдывала его ожиданий, с наказанием не медлил. Это была основная причина ее успехов в школе, в университете и потом в банке: она не хотела разочаровывать отца.
И вот теперь признавалась ему в том, что убила человека.
В уголках голубых глаз появились морщинки.
— За что тебя прощать? Это несчастный случай. Ты не собиралась его убивать, так ведь? А этот мерзавец заслуживал хорошей трепки — мне надо было бы заняться им самому.
— Но он умер, папа, он умер!
— Да, это так. Я не скажу, что он этого заслуживал, но твердо убежден в том, что это не твоя вина. Ты просто оказалась не в то время не в том месте. Из этого и исходи в своей оценке происходящего.
Эйнар сжал ее руку.
— Спасибо, — еле слышно проговорила Харпа с улыбкой, чувствуя облегчение. Она понимала, что оно временное, однако получить поддержку от отца ей было крайне необходимо. — Но что мне делать теперь?
— Так. Я бы не стал говорить матери.
— Да, — согласилась Харпа. Мать ее была гораздо более строгой моралисткой, чем отец. Это бы сильно все осложнило. — Папа, но я беспокоюсь. Что, если Фрикки прав? Что, если убьют еще одного банкира? Я не смогу жить в ладу с собой.
— Ну не знаю, — пробормотал Эйнар. — Возможно, эти мерзавцы того заслуживают. И в любом случае ты не можешь нести ответственность за подобные действия.
— Но мое молчание будет равносильно соучастию.
— Ну и что ты собираешься делать? Пойти в полицию?
— Да.
— Харпа, не делай этого. Они и так разберутся во всей этой истории с Габриэлем Орном. Ты же окажешься в тюрьме. Я не хочу, чтобы моя единственная дочь попадала в тюрьму, тем более без вины. А Маркус? Конечно, мы позаботимся о нем, но ему нужна мать.
— Знаю. — По ее щеке скатилась слеза. За ней другая.
С минуту они сидели в молчании. Потом заговорил Эйнар:
— У меня есть мысль.
— Какая?
— Возможно, ты просто навоображала все это. Может быть, Бьёрн говорит правду. То есть он действительно мог быть в море, когда стреляли в этих людей.
— А как же паспорт? Я уверена, что он мне лгал.
Эйнар пожал плечами:
— Может быть. Но мы можем легко проверить это, наведя справки о траулере. Я знаю управляющего гаванью в Грюндарфьордюре. Он легко выяснит, находился ли Бьёрн в море, или подскажет, к кому следует обратиться с этим вопросом.
Харпа повеселела. Возможно, Бьёрн говорил правду. Внезапно решение проблемы, только что представлявшееся очень далеким, оказалось вполне реальным.
— Можешь ты поехать туда, поговорить с ним?
— В этом нет нужды. Я позвоню ему. О каких именно днях идет речь?
— Сейчас, — ответила Харпа, встала и взглянула на настенный календарь. — В Оскара стреляли вечером во вторник, пятнадцатого. А в Джулиана Листера, как известно, вчера.
— Ты вчера разговаривала с Бьёрном?
— Нет. До этого вечера я разговаривала с ним на прошлой неделе, когда он был на берегу. В четверг. Я думала, с тех пор он был в море.
— Ладно. Я проверю. И когда выясним, правду ли говорит Бьёрн, тогда решим, что делать.
— Спасибо, папа. Большое спасибо.
Синдри закурил еще одну сигарету и вновь уставился на пустой экран своего компьютера. Весь шаткий столик перед ним был завален исписанными листами бумаги, но ничего нового они не содержали.
Вся неделя пропала даром. И неудивительно. В общем, ему очень хотелось покончить со своими бесплодными мучениями, пойти в «Большой Рокк» и оторваться там по полной. Но теперь ясная голова нужна была ему больше, чем когда-либо.
В дверь позвонили. Синдри быстро затянулся сигаретой и собрался с духом. Скорее всего снова полицейские. Он знал, что они не заставят себя долго ждать.
Но, открыв дверь, увидел стоящую на пороге невестку.
Синдри заулыбался.
— Фрейя! Входи, входи!
Он чмокнул ее в щеку и провел в квартиру.
— Извини за беспорядок. Я с головой ушел в работу. Приготовить тебе кофе?
— С удовольствием выпью.
На Фрейе был брючный костюм, эффектно сочетавшийся с ее белокурыми волосами, заплетенными в косичку. Несмотря на ее выходной городской наряд, румяные щеки говорили о том, что она живет на природе.
— Ты не сообщила о своем приезде. Что привело тебя в Рейкьявик?
— В выходные мы получили предложение продать ферму, — ответила Фрейя. — Хорошее предложение. От двоюродного брата одного из соседей. Он сын фермера и хочет иметь собственный дом. Причем у него достаточно денег на такую покупку.
Синдри нахмурился.
— Пожалуй, новость хорошая. Собираешься принять это предложение?
— Думаю, придется, — ответила Фрейя. — Это единственное серьезное предложение. И единственный способ выплатить долг.
— Можешь послать банк ко всем чертям. Оставайся на ферме. Пусть только попробуют лишить тебя владения. Ты же знаешь, что правительство сейчас препятствует банкам, пытающимся завладеть недвижимостью должников.
— Это лишь временные меры. Долг никуда не денется, пока я его не выплачу. Продав ферму, я расплачусь, и мы все будем жить спокойно.
Они посидели в молчании, глядя на чашки с кофе. Синдри затянулся сигаретой. Речь шла о ферме его детства, приобретенной его прадедом сто лет назад. Но его беспокоила не утрата фермы, а сама Фрейя и ее дети. Разорившаяся семья его брата Матти.
— Значит, переезжаете в Рейкьявик? — спросил он.
— Придется, — ответила Фрейя. — Мне нужно работать.
— Виделась со своим братом? — спросил Синдри, вспомнив, что брат предлагал Фрейе работу.
— Да. Только ничего не выходит. Кажется, на прошлой неделе ему пришлось уволить трех человек, так что вряд ли он возьмет кого-то нового. Вроде меня.
— И что же ты собираешься делать?
— Навести справки. Для этого и приехала. Ты не знаешь никого, кто ищет работников?
— К сожалению, нет, — ответил Синдри. Ему не требовалось особенно задумываться. Работу искали многие его друзья, перебивающиеся временными заработками. Ему повезло, что у него оставалась часть гонорара за книгу и министерство образования, науки и культуры все еще выплачивало писателям пособие.
