Майкл Ридпат - 66 градусов северной широты
— Магнус, это натяжка.
Бальдур, черт бы его побрал, был прав.
— Может, был еще кто-то, — предположил Магнус. — Какой-то пятый, неизвестный заговорщик. Человек, нажимавший на спуск. Убийца, скрывающийся в тени.
Бальдур слегка улыбнулся.
— Вот-вот, Магнус. Может, на спуск нажимал кто-то другой. Двое разных фигурантов: один — в Лондоне, другой — в Нормандии. И возможно, никто из них не имеет к Исландии никакого отношения.
— Ладно, — устало проговорил Магнус. — Возможно, я ошибаюсь. Но есть вероятность, очень небольшая вероятность, что я прав. Я знаю, что всяких сцепок тут больше, чем кажется. Просто мы еще их не обнаружили. Я не знаю, что представляют собой все эти сцепки-зацепки. Но давайте их искать. Потому что, если я прав, очень скоро застрелят еще кого-то.
Бальдур откинулся на спинку стула. Магнус знал, что Бальдур его недолюбливает, и тут этому весьма предвзятому инспектору предоставлялась возможность поставить его на место и отправить обратно в колледж, учить и доучиваться. Начальники Магнуса в Бостоне поступили бы именно так. Но Бальдур был полицейским старой школы, доверявший в основном интуиции. Вопрос заключался в том, доверял ли он в той же степени Магнусу.
— Делать будете вот что. Продолжайте свои изыскания еще пару дней, втроем. Но делайте это скрытно, понятно? Не говорите об этом ни с кем, даже в нашем околотке. Не хочу выглядеть перед комиссаром как паникер, раздувающий террористическую угрозу. И если не нароете настоящих доказательств, мы прекращаем это дело. Ясно?
— Ясно, — ответил Магнус.
Софи выключила радио на кухне и с отрешенным видом ополоснула свою кофейную чашку. Ею снова овладела лень, и она, конечно, это прекрасно сознавала. Ей давно уже пристало бы сидеть в библиотеке. Ведь так надо было написать статью о росте социального неравенства, присущего социалистическим системам, а чтобы справиться с этой задачей предстояло очень много прочесть.
Самое удивительное было то, что Софи просто не представляла, куда могли деться все ее побудительные мотивы. Каждому ясно, что на последнем курсе нужно много заниматься. Так, может, она все-таки зря стала жить с Заком? У него-то проблем с учебой небось нет, Зак очень умный, у него подлинная страсть к политике, особенно к древним мыслителям-марксистам, выходящим из моды. Наставники его любят, он напоминает им добрые старые времена, когда Лондонская школа экономики представляла собой рассадник левых радикалов, а не трамплин, сориентированный на участие в инвестиционно-учредительской деятельности банков. У него железная дисциплина, а ей нравится крутиться возле него, теряя время.
Софи очень хотелось бы знать, что нужно от него полиции. Когда она спросила, он не ответил. Но ей казалось, она знает, в чем дело: Зак приторговывал наркотиками, но снабжал ими только лучших друзей, и это помогало ему сводить концы с концами. Ведь после ограничений кредита, введенных в прошлом году, субсидии и ссуды исландского правительства, выделявшиеся на образование, резко сократились.
Когда женщина-детектив ушла, Зак еще какое-то время оставался напряженным. Может быть, ей следовало сказать другим жильцам об этом визите: пусть позаботятся, чтобы в доме не было ничего, мягко говоря, инкриминирующего, если полицейские решат вернуться и хорошенько перетряхнуть здесь все.
Ну а теперь за работу. Укрепленная этим решением, Софи пошла к парадной двери и увидела, что та открыта.
— Зак? Что ты здесь делаешь?
У него был обеспокоенный вид.
— Я думал, ты в библиотеке, — только и сказал он.
— Ну иду. А что случилось-то?
Зак протиснулся мимо нее, направляясь в свою комнату.
— Мама. Мне только что позвонил отец. Ей стало хуже.
— Неужели! — охнула Софи, следуя за ним. Она знала, что у его матери рак. — Мне очень жаль.
— Я возвращаюсь в Исландию, — объявил Зак, доставая сумку из своего шкафа.
— Когда? Сейчас?
— Да. Возможно, вылечу сегодня, если потороплюсь.
— Ей очень плохо? Это…
Софи не могла заставить себя произнести слово «конец».
— Не знаю, Соф, право, не знаю. Может быть. Мне нужно быть дома.
Произнося это, он от нее отвернулся.
— Иди сюда, — обратилась она к Исаку, раскрывая объятия. Того же, судя по всему, не тронул этот призыв. — Ну же.
Зак медленно, неохотно поднялся и позволил ей обнять его. Иногда он воздвигал перед собой какой-то невидимый барьер, и ей это не нравилось. Но откуда ей было знать, что это такое, когда твоя мать умирает?
Софи уныло наблюдала, как он укладывает вещи. Молчание было неловким. Она понимала, что ему никак не хочется говорить о матери.
— Полагают, что Листер все-таки может выкарабкаться. Я только что слышала это по радио.
— Жаль, — буркнул Зак.
— Ты не должен так говорить! — воскликнула потрясенная Софи. — Я знаю, он назвал вас сворой террористов, но он неплохой человек.
— Это по-твоему, — резко повернувшись к ней, проговорил Зак. — Целая страна, обанкроченная им, может с тобой не согласиться.
Софи глубоко вздохнула. Она ни разу не видела Зака таким напряженным. Ей очень хотелось обнять, утешить его.
Визит этой женщины-полицейского встревожил Софи. Ей захотелось снова спросить его о том деле, но она отказалась от этой мысли. Оставалось только беспомощно смотреть, как он упаковывается. Он явно очень спешил. Софи охватил какой-то необъяснимый ужас, словно он покидал ее навсегда.
— Надолго ты уезжаешь? — спросила она.
— Не знаю. Это станет ясно, лишь когда увижу, в каком она состоянии.
— Ну так сообщи мне сразу же. Ты поставил в известность администрацию университета?
— Потом объяснюсь с ними как-нибудь. Собственно, может, ты скажешь Макгрегору? Я поговорю с ним через день-другой.
Доктор Макгрегор был деканом факультета политологии.
— Да. Конечно.
Через десять минут Зак ушел. Софи села за кухонный стол и расплакалась.
Глава двадцать четвертая
Диса отправила Харпу домой. Когда она шла берегом залива, свежий воздух взбодрил ее. Справа от нее небольшая темная туча клубилась над Халлгримскиркьей, заливая дождем центр города. Восточный ветер гнал тучу к Селтьярнарнесу.
Харпа продумала предстоящую беседу с Бьёрном. Она знала, что от этого разговора настроение ее не улучшится.
Харпа успела прийти домой до начала дождя, приготовила себе просто чашку кофе и набрала номер Бьёрна, надеясь, что он не в море. Было необходимо покончить с этим.
Бьёрн ответил после второго гудка.
— Привет, это я, — объявила Харпа.
— О, привет.
Голос его звучал встревоженно.
— Бьёрн, мне… мне нужно поговорить с тобой.
— Говори.
— Помнишь парня, прицепившегося к нам в тот вечер в квартире Синдри? Его зовут Фрикки?
— Да, конечно, помню.
— Так вот, он вчера пришел в булочную со своей подружкой. И сегодня они заявились снова. Кажется, он думает, что Синдри причастен к убийству Оскара и к стрельбе в британского канцлера казначейства.
— Это совершеннейшая бессмыслица. С чего ты это взяла?
— Он говорит, что Синдри вел разговор о решительных действиях против банкиров и против людей, спровоцировавших креппу.
— Да, но он был пьян. Все мы были пьяны.
— И он сказал, что, возможно, ты тоже причастен.
— Я? Каким образом? В них стреляли в других странах, разве не так?
— Да, но он сказал, вернее, сказала его подружка, что ты мог вылетать в Лондон и во Францию, заявляя мне, что уходишь в море на лов рыбы.
— Харпа, это просто нелепо!
И Харпа согласилась. На слух это действительно прозвучало нелепо.
— Я так и сказала им.
— Правильно. Они не собираются пойти в полицию, а?
— Нет, не думаю. Но…
— Но что?
Харпа глубоко вздохнула. До сих пор она не проявляла недоверия к Бьёрну, не выказывала и никакого подозрения. Ни разу. Но теперь приходилось.
— Бьёрн, почему у тебя был при себе паспорт, когда ты приехал ко мне на прошлой неделе?
— Что?
— Почему у тебя был паспорт? Я видела его. В кармане куртки.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что веришь им?
— Нет. Я только спрашиваю о паспорте.
— Ну. Мм… Он был мне нужен.
— Для вылета за границу?
— Нет. Для удостоверения личности. На другое утро у меня была назначена встреча в одном из банков Рейкьявика по поводу займа на покупку судна.
Говорил он все быстрее и увереннее.
Словно придумывал удобное объяснение на ходу.
— В каком банке?
— Мм… В «Кейптинге».
— Но ведь там не спрашивают паспорта, так ведь?
— Да, я счел это странным. Видимо, новые правила. Более строгие.
— Значит, потом ты вышел в море на несколько дней? — спросила Харпа, одолеваемая сомнениями.
— Да. Я говорил тебе.
— На каком судне?
