Кукла Коломбины - Елена Дорош
И стоило лишь подумать о смерти, как появилась женщина.
Началось.
Нетвердыми шагами дама дошла до середины дорожки и замерла, оглядываясь.
Это было намного дальше того места, где залег Чебнев.
Афанасий Силыч выждал, не выскочит ли откуда-нибудь убийца, а потом пополз в сторону, стараясь не пыхтеть от натуги. Хорошо, что трава летом мягкая, не шуршит. Добравшись до нужной точки, он притаился, вжавшись в мокрое днище канавки. Осока тут же полезла в лицо и резанула по щеке. Он утерся и еще раз проверил пистолет.
Не подведи, родимый.
Кутаясь во что-то легкое с перышками по краю, то и дело оглядываясь, женщина – он уже понял, что это Ольга Глебова, – стояла, освещенная светом одинокого фонаря. Ждала.
Ждал и Афанасий Силыч.
– Оленька, – вдруг услышали они.
И оба вздрогнули.
– Кто здесь? – срывающимся от страха голосом крикнула Ольга.
– Это я, Оленька. Я вернулся, моя Коломбина.
Она обернулась на голос и в ужасе отступила. Руки в голубых шелках поднялись и опали. Как крылья подстреленной птицы.
Биндюжник стоял в пяти шагах от нее и молча смотрел.
«Как привидение появился», – подумал Афанасий Силыч и вытер выступивший пот.
Ольга шагнула и остановилась.
– Ты… кто?
– Не узнала меня? Неудивительно. От того Павла Глебова, которого ты помнила, ничего не осталось. Даже имени.
– Павлик? Это в самом деле ты?
– Да, я. Поверь.
Ольга все смотрела, не трогаясь с места. Только руки сцепила.
– Что же ты молчишь, Коломбина?
Она сжала у горла легкую ткань.
– Нам сказали, что ты утонул во время плавания. Мы отпели тебя.
– Вас обманули. Капитан судна, на котором я ушел в море, заставил всех солгать о моей гибели. Он хотел скрыть своё преступление.
– Преступление, – как эхо повторила Ольга. – Какое преступление?
Биндюжник, не ответив, закрыл руками лицо.
– Я думал, ты защитишь меня, – забормотал он. – Ты всегда меня защищала. Моя старшая сестра, моя надежда, моя любовь. Но ты позволила ему отдать меня в матросы. Предала меня, предала.
Он поднял голову и посмотрел ей прямо в лицо.
– Почему ты не защитила меня?
– Нет, Павлик, нет!
Ольга сделала шаг вперед.
– Я не предавала тебя! Я думала, тебе там будет лучше, чем здесь!
– Ты врешь! Врешь! – крикнул Глебов. – Ты хотела избавиться от меня! Вы оба решили от меня избавиться!
– Нет, Павлик! Это неправда! Я любила тебя! После смерти матушки любила больше всех на свете! Я желала для тебя иной жизни! Ведь ты всегда мечтал плавать на больших кораблях! Увидеть мир!
Биндюжник закинул голову и вдруг захохотал.
«Безумный, точно», – подумал Чебнев, вжимаясь в траву.
– Увидеть мир? Я расскажу тебе о том мире, который я увидел! Наш капитан был заядлым картежником. В каждом порту он шел в кабак, напивался и проигрывал все, что у него было. В Кейптауне он доигрался до того, что поставил на кон своих матросов. Сначала одного юнгу, а потом меня. Ночью меня выволокли из каюты и бросили в шлюпку. Сунули ничего не понимающего мальчугана в какую-то конуру. Сначала долго морили голодом, а потом отвели в какой-то дом. Оказалось, это бордель. Ты даже представить себе не можешь, что такое кейптаунский бордель. Я пробыл там два года.
– Боже, Павлик!
– Не вспоминай о Боге! Его не было рядом со мной там!
Голос Глебова сорвался.
– Ты не можешь представить, через что мне пришлось пройти!
Он замолчал. Обливаясь слезами, Ольга вглядывалась в его лицо, не решаясь подойти.
– Павлик, прости меня, я не знала.
– Конечно, ты не знала. Я сам удивляюсь, как смог выжить тогда. Но я выжил, а потом сбежал от хозяев. Десять дней без пищи и воды просидел в канаве под мостом, дожидаясь судна, которое могло вывезти меня из этой ужасной страны.
Биндюжник вдруг усмехнулся.
– Однажды в Одессе я случайно встретил того капитана. Он не узнал меня. Трудно было узнать. Сначала я напоил его, потом вытянул из него все деньги, что были с собой, а потом убил.
– Ты так просто об этом говоришь.
– Убивать вообще просто. Ты не знала?
– Нет, Павлик, нет! Не говори так! Ты не можешь быть убийцей!
– Ты ничего не знаешь, глупая стрекозка! И я уже не Павлик. Здесь меня кличут Биндюжником. Знаешь, где я получил это прозвище? В Одессе был портовым грузчиком, да заодно грузы перевозил на телеге. Иногда в одну строну вез табак, а обратно – труп.
– Молчи! Умоляю!
– Я десять лет молчал. Десять лет! Молчал и думал лишь об одном: вернуться к своей любимой, нежной сестренке, обнять, почувствовать ее заботу, любовь и ласку. Тогда я не обвинял тебя ни в чем. Гнал злобные мысли, потому что ты – единственное светлое, что оставалось в моей душе. Без мыслей о тебе я бы не выжил в том кошмаре.
Афанасий Силыч приподнял голову. С другой стороны дорожки такая же канавка. Неглубокая, но заросшая с боков высокой травою. Если прижаться к земле, не заметят. Есть там кто или нет? Успела Нюрка вызвать подмогу? Конечно, успела. Девка шустрая и сообразительная. Вот ведь как повернулось! Собирался ее под замок посадить, а вышло так, что без нее остался бы в одиночестве.
Чебнев снова лег плашмя, прислушиваясь к разговору.
– Я хотел вернуться. И я вернулся. Это было восемь лет назад.
– Восемь лет? Все это время я считала тебя погибшим. Почему ты сразу не нашел меня?
– Несколько лет я жил в Одессе. Приходил в себя. Рождался заново. До столицы добрался через три года.
– Ты не смог меня найти?
– Я нашел тебя. Этот день я запомню навсегда. Это был канун праздника. Тридцать первое декабря одиннадцатого года. Ты помнишь, что произошло в тот день?
– Кажется… в этот день открылась «Бродячая собака».
– У тебя хорошая память. Михайловская площадь, дом Жако, подвал. Перед входом висел плакат: «Все между собой считаются знакомы». Смешно, но тогда мое сердце забилось в предвкушении нашей встречи. Я знал, что ты будешь там. Как только появился в городе, сразу стал искать. И однажды увидел твое имя на афише. Ты значилась под фамилией Глебова, и, не поверишь, я воспринял это как знак. Афиша была старая, ты уже не работала в том театре. Знакомый, который тогда был начинающим художником, подсказал, что накануне Нового года откроется заведение, в котором, по слухам, соберется вся артистическая братия. Он же раздобыл для меня приглашение. Я представлял себе нашу встречу.
Биндюжник вдруг снова захохотал. Ольга смотрела на него с ужасом.
– Смешно подумать,
