Пуговицы - Ида Мартин
– Конечно, у нее ведь нет никого, кроме меня, а у меня – кроме нее. Тут не повоюешь. Да и делить нам нечего. Она же маленькая девочка, а я… Я старше ее на девять лет.
– Этот ее отец, что с ним не так?
Томаш задумчиво покрутил в руках вилку.
– Только то, что он хочет забрать Дашу себе. У нас с ним не особо дружеские отношения, но раз в месяц я отправляю ее на встречи с ним, и для меня это самые ужасные дни в году. Только и делаю, что гадаю: вернется она или нет? Но пока он не знает, что случилось с мамой, все проходит спокойно.
– А что с ней случилось?
– Утонула, – сказал он тихо.
– Ничего себе! Как же это произошло?
– Ушла купаться и утонула, – чувствовалось, что он говорит через силу. Густые ресницы были опущены, брови нахмурены. – Было лето, очень рано. Часов пять или шесть. На озере в это время никого не бывает.
– Но с чего ты взял, что она утонула?
Мне самой не нравилось, когда кто-то лез в мое прошлое с расспросами, но сдерживаться никак не получалось. Любопытство неслось впереди совести и всех правил приличия.
– Она записку оставила, что сама так решила.
Слова давались ему с трудом, и он по-прежнему смотрел только на вилку. Похоже, говорить об этом ему доводилось нечасто.
– Типа утопилась?
Он коротко кивнул.
– Понятно. – Я забрала у него вилку и накрыла его руку ладонью. – Сочувствую.
В ту же секунду Слава с благодарностью вскинул глаза:
– Мама на таблетках сидела. Из-за депрессии. Творческой. В молодости она была перспективной художницей. Ей устраивали выставки в Кёльне, Будапеште, да много где, и она по всем странам ездила со мной «под мышкой». Она была очень общительная, энергичная и жизнерадостная, пока с Марком не познакомилась. Дашиным отцом.
Несмотря на ровный тон, в каждой его фразе слышалась горечь.
– А твой отец где?
– Он умер, когда мне еще года не исполнилось. От передоза. Тоже художником был. Искал новые грани восприятия. Но они с мамой женаты не были, она его бросила еще до моего рождения.
– И как же вы с Дашей без мамы? Без родителей? Я имею в виду вообще без старших…
Совсем позабыв о том, что это ужин и что нужно есть, я вся горела от напряженного внимания.
– Деньги у нас всегда были. Дашин отец на карту перечисляет. А все остальное я и сам могу. Просто то, что тайком, очень мешает.
Сказав самое главное, на остальные вопросы он отвечал более охотно.
– А разве нельзя все оформить так, чтобы Даша с тобой официально осталась?
– Только через суд, лишив ее отца родительских прав. А это невозможно. Он богатый, обеспеченный, любит ее и всегда заботился о ней. Она его единственный ребенок. Хотя он трижды был женат. И всегда был женат. Но не на маме.
– Ну а если Даша скажет на суде, что хочет быть с тобой? Ее должны оставить. Меня в детстве затаскали по судам, требуя выбрать, с кем я хочу быть.
– Я ее брат, а не родитель. Я оканчиваю школу, и у меня только зарплата разносчика пиццы. Дашу никогда не оставят со мной. По крайней мере, пока ей не исполнится четырнадцать.
– Как все сложно. И что же делать? Неужели вам так всю жизнь придется прятаться?
– Надеюсь, нет. Давай больше не будем про это?
Я снова взяла его за руку:
– Даше очень повезло с тобой. Я хотела бы, чтобы у меня был такой брат, который заменил бы мне и маму, и папу, и всех на свете, с которым спокойно, надежно и не страшен даже дестрой.
– Дестрой? – удивленно рассмеялся он, и мне послышалось в этом смехе облегчение. – Что это?
– Это бардак и хаос, когда все шиворот-навыворот и ты уже не знаешь, что такое хорошо, а что плохо, что белое, а что черное, что добро, а что зло. Когда все настолько перемешалось, что уже не имеет никого смысла. Как в мировых новостях.
Томаш умиленно покачал головой, поднял меня и пересадил к себе на колени.
– Мне приятно, что ты так обо мне думаешь.
Больше в этот день мы не разговаривали. Сначала целовались прямо на кухне, после чего он отнес меня в комнату на диван и там в кромешной темноте раздел. Но потом только гладил и целовал, и это было похоже на глубокий тактильный гипноз, от которого я совершенно потеряла понимание времени, пространства и реальности. Потеряла мысли и разум, погрузившись в объемные и парящие над землей, как темные ночные облака, ощущения.
Мне снилось, что я пришла в магазин одежды, долго стояла в очереди на кассу, а когда подошла моя очередь, оказалось, что я сняла вещь с манекена и нужно ее заменить. Продавщица нажала кнопку у себя за прилавком, и по всему залу прокатился требовательный сигнал. «Менеджер манекенов, подойдите к кассе!» – объявила она по громкоговорителю. И снова нажала на кнопку со звонком. Очередь заволновалась. Я пыталась сказать им, что задержка не из-за меня и я уже передумала брать вещь, но меня никто не слышал: ни очередь, ни продавщица, потому что она продолжала звонить в звонок. Все звонила и звонила, очень-очень громко. Так громко, что я, совершенно ничего не соображая, вскочила с дивана.
Пробудиться мой мозг еще не успел, тело на автопилоте дотопало до коридора и зависло перед входной дверью, которая внезапно открылась, и стремительно вошел Томаш. Он был в школьном.
– У тебя пять минут, чтобы одеться.
– Что вообще происходит? – Во рту переохло, язык еле ворочался.
– Сегодня вторник!
– И что?
– А то, что, к твоему сведению, все учатся.
– Когда ты успел уйти? – Для устойчивости пришлось опереться о стену. – Я ничего не понимаю. Я что, уснула?
– Разговаривать будем потом.
– Я не помню, как закрывала за тобой дверь.
Он кинул ключи Кощея обратно на полочку, где они валялись на самом виду с тех пор, как того увезли в больницу.
– Я тебя предупредил, либо ты умоешься и наденешь штаны, либо отправишься в школу прямо так.
– Уже утро?
– Конечно.
– Сейчас какой урок?
– Второй. Алгебра.
– Ой, нет. Давай на следующий пойдем. Я все равно домашку не сделала.
– Быстро! – Он подтолкнул меня в ванную. – Выбора у тебя нет.
– Но я не хочу. Не могу. Я еще сплю. У меня нет сил.
Через десять минут чуть ли не за шкирку Слава выволок меня из дома
