Пуговицы - Ида Мартин
– Что такое? – испугался Липа, вскакивая со своего места.
– Он ответил! Ответил! – закричала Лиза.
– Кто? – не понял Липа.
– Леша ответил. Микки, представляешь? Он ответил!
Я наклонилась над ее телефоном и прочла сообщение.
«Привет. Ты красивая. Мне нравятся блондинки».
– Я тебя поздравляю. Видишь, никакой это не сюр. Ты ведь и правда красивая.
– Бли-и-ин! Офигеть! Он ответил!
Счастливый визг Лизы разносился на весь салон.
– Кто такой Леша? – сухо спросил Липа, стоя возле наших кресел, казалось, еще немного – и он расплачется.
Но Лиза то ли не замечала этого, то ли не придавала значения.
– Мальчик-блогер. Ну, ты же помнишь, я тебе показывала…
– Ах, этот… – Липа совсем скис. – С уродливым шрамом?
– Замолчи. – Лиза шлепнула его по руке. – Ты ничего не понимаешь, он прекрасен. Боже! Микки! Он написал, что я красивая.
– Да-да. – Я обняла ее.
Лиза редко так бурно выражала эмоции.
– А как же Фил? – Липа продолжал стоять над нами.
– Фил, Фил, – передразнила Лиза. – Фил тупой, и я его не люблю.
– Но почему тогда ты с ним встречаешься? – Липа негодовал.
– А с кем мне еще встречаться? – беспечно парировала Лиза. – Не с тобой же.
Липа отшатнулся, как от пощечины. Потом наклонился к ней и зашептал на ухо. Но мне все равно было слышно.
– Я же тебя люблю, а Фил не любит, и этот Леша не любит, это несправедливо.
– Это нормально, Сеня. Просто я себе цену знаю и парней ищу по себе, а ты себя переоцениваешь, – ответила она в полный голос. – Люби кого-нибудь подходящего тебе, и тогда будет справедливо.
Липа покраснел, постоял с выражением глубочайшего упрека и ушел в другой конец автобуса. Оставшуюся дорогу он ехал, держась от нас на приличном расстоянии, и, хотя проезд Лизе везде оплатил, провожать не пошел, а отправился со мной. Какое-то время мы шли молча, Липа лишь горестно вздыхал. Наконец я не выдержала:
– Ну что я могу сказать? Лизу, что ли, не знаешь? Наговорила не думая.
– Нет, она правда считает меня уродливым, жалким и недостойным ее.
– Она не считает тебя уродливым… – Я не знала, что еще сказать, потому что в остальном Липа не ошибался. – Просто ее впечатляют яркие парни. Что тут поделаешь? У каждого свой вкус. Я бы с Филом или вот таким Лешей ни за какие деньги не стала бы встречаться. Моя бабка всегда говорила, что гремит пустая бочка. Вот это про Фила. И Лиза это понимает, поэтому и не любит его, но ты подожди. Она поймет, что нужно ценить отношение, а не…
– Когда она это поймет, меня уже не будет, – сквозь зубы процедил Липа.
– В смысле?
– Я этого не выдержу, Микки. Ей все смешно и неважно. Если она станет общаться с этим блогером, я повешусь.
Трагичность его тона насмешила.
– Если ты так сделаешь, то лишний раз докажешь, что она права насчет тебя. Вместо этого идиотизма сделай лучше что-нибудь, за что она могла бы тебя уважать.
– Что, например? – Он с надеждой уставился на меня.
– Не знаю. Что-то. Какой-то серьезный мужской поступок. На какой не способен тот же Фил. Сделай что-нибудь, что в полной мере раскроет твои чувства. Понимаешь?
– Нет.
– Ладно.
Я не знала, что ему посоветовать. Рецептов не было.
– Перестань за ней бегать и помогать. Пусть задумается, что ты для нее значишь.
– А если ничего не значу?
Я пожала плечами, и Липа свернул к своему дому.
В «Ватсапе» висели три сообщения от Томаша и одно от Бэзила. Томаш спрашивал, куда я делась и все ли в порядке, а Бэзил прикалывался на тему дома престарелых. Я перезвонила Томашу.
– Алло, это пицца? Можно мне сегодня на вечер заказать «Ветчину-грибы», «Маргариту» и мальчика-разносчика?
– Оплата картой или наличными?
– Оплата домашкой по алгебре.
– В таком случае мальчик-разносчик полагается вам в подарок.
– К какому часу ждать заказ?
– Не раньше половины седьмого.
– Спасибо.
– Ты почему опять сегодня прогуляла?
– Потом расскажу. У меня к тебе серьезный разговор.
– Надеюсь, в этот раз обойдется без твоих чудесных друзей?
– Я тоже на это надеюсь.
Я вошла в квартиру и оглядела революционные завалы бардака. А может, Томаш был прав в том, что я наказываю себя сама? Тем, что живу так. Может, я даже нарочно создаю вокруг себя этот хаос, чтобы он разросся вокруг меня до несовместимых с жизнью размеров? И ботинки сухие не ношу именно поэтому, и окончательно вылечиться не могу? Может, я просто надеюсь, что кто-то вдруг волшебным образом вытащит меня из всего этого? А что, если я жду спасения и помощи, думая, что чем мне хуже, тем быстрее это случится? Но по факту спасать меня было некому. И это стоило признать.
Посещение «Пуговиц» оставило неприятный осадок. Мне бы не хотелось в конце своей жизни оказаться в таком месте. Почти то же самое, что и интернат, только для стариков. Из собачьих мисок их, конечно, никто не кормит, не бьет и секс-рабство им, определенно, не грозит, однако выходит, что сиротство не имеет возраста. Мне даже Надину маму было жаль, хотя она и производила странное и страшное впечатление.
Для начала я собрала с пола всю грязную одежду и сразу запихнула в стиральную машинку. Затем сняла постельное белье Кощея. Потом складировала грязные чашки в раковину и залила водой. Покидала в мусорный пакет успевшие засохнуть и превратиться в сухие корочки мандариновые шкурки и огрызки от яблок. Туда же выбросила смятые бумажки, чеки и старые счета за квартиру с кучей рекламы. После чего достала пылесос.
Когда Надя училась в школе, ее мама еще не была такой больной. Или уже была? Доктор сказал, что авария случилась двадцать лет назад. Это еще до того, как Надя начала учиться у Тамары Андреевны. Интересно, знала ли директриса о ее семейной драме? Наверняка знала и, скорее всего, жалела. Тамара Андреевна всегда принимала близко к сердцу судьбы несчастных детей, она и меня считала такой, потому и опекала. А вот Яга сердобольной не была. Бабка редко кому сочувствовала и всегда считала себя правой. Яга легко могла настроить против себя Надю, когда встала на сторону Антона и предложила направить ее к психиатру. А что, если, устроившись работать в школу, Надя узнала, что я внучка Яги, и возненавидела меня так же, как ее – Бэзил? Я застыла с гудящей щеткой пылесоса. Вполне правдоподобно. Тогда история с подброшенными часами логично вставала на свое место. Ведь до тех
