Чарлз Тодд - Хладнокровное предательство

– Вы что же, хотите сказать, что Камминс был влюблен в Грейс Элкотт?!

– Нет, что вы! Просто Грейс напоминала ему, чего он лишился. Вот и все. В ней он как будто видел отражение прошлого. Как-то он признавался, что слишком многого требовал от жены. И из-за этого чувствовал себя виноватым. Но он хотел не только чтобы она… вернулась.

– Он обмолвился, что ее родные отвернулись от нее, потому что она вышла за него замуж.

– Да. Такие события ведут к трагедии, хотя и не должны бы.

– Почему ее родные отвернулись от нее? Что такого он натворил?

– Не могу вам сказать… это его тайна. Уверяю вас, к убийству она не имеет никакого отношения!

– Тогда спрошу у самого Камминса.

– Нет, лучше не надо! Он не знает, что мне все известно. И не должен понять, как я узнала правду. Ему будет больно. – Мисс Фрейзер в досаде взмахнула рукой. – Вера рассказала мне в приступе пьяной откровенности. Она сама не помнила, о чем шла речь. Потом даже спрашивала, не говорила ли чего-то необычного. То есть, как она выразилась, «не выдала ли фамильных секретов». Конечно, я заверила ее, что она ничего не выдала. Она бы снова запила, если бы поняла, что я… – Элизабет Фрейзер подняла на него умоляющий взгляд. – Я очень уважаю Гарри. Он много страдал. Пожалуйста, не спрашивайте его ни о чем!

– Тогда вы сами должны мне все рассказать, а уж мне предоставьте решать, важно это или нет.

Она смерила его оценивающим взглядом, и он почувствовал, что невольно краснеет.

– Я понимаю, вы ищете убийцу пяти человек, – тихо сказала она. – А может, и шести! Но ваша профессия не дает вам права причинять людям страдание. Тогда вы ничем не лучше убийцы.

Ратлиджу стало больно. Почему даже она не может его понять? Ему показалось, будто ее мнение для него очень важно. Чем она его приворожила – блондинка в инвалидном кресле? Почему ему так хочется остаться незапятнанным в ее глазах?

Прежде чем он успел раскрыть рот, она продолжала тем же тихим голосом:

– Дело не в том, что он натворил. Дело в том, кем он был. Ее родные пришли в ярость, узнав, что она вышла замуж за еврея. Хотя он сменил имя и религию. Никто больше не знает… кроме меня.

– У Эдуарда VIII было много друзей-евреев, – машинально ответил Ратлидж, но, еще не договорив, понял, что воззрения сильных мира сего ничего не значат для простых людей, для которых некоторые вещи равносильны пожизненному клейму.

– Она из богатой семьи. И привыкла совсем к другой жизни.

– Поэтому Камминсы переехали сюда, где он сошел за нееврея и мог считаться почтенным гражданином?

– Вот именно – до войны, когда ни у кого не было денег на отпуск за границей. Да никто и не хотел никуда уезжать. Гостиница, как, впрочем, и весь Эрскдейл, держалась на плаву благодаря летним туристам. Как только они перестали приезжать, всем сразу стало труднее.

– Что привело вас на север? – снова спросил он. – Если не Гарри Камминс…

– Разбитое сердце, – ответила она. – Но это, инспектор, вас совершенно не касается!

Миссис Камминс сидела в малой гостиной и с унылым видом листала альбом с фотографиями. В камине пылал огонь; редкий случай – в гостиной было сравнительно тепло. Когда Ратлидж вошел, она подняла на него взгляд:

– Ах, простите, мне не следовало здесь находиться – эту комнату мы отводим для постояльцев. Но ее гораздо легче согреть, чем остальные.

– Почему бы и не насладиться теплом? – сказал Ратлидж, садясь напротив. Помолчав, он спросил: – Вы всю жизнь живете в Эрскдейле?

Хэмиш возмущенно вмешался: «Нечестно пользоваться ее состоянием!»

И все же кое-что Ратлиджу требовалось узнать. Он видел, что сейчас Вера Камминс особенно беззащитна. Как будто, сидя в своей гостиной, она вспоминала, какой когда-то была – или должна была стать.

– Ах нет, я выросла в Лондоне, в Кенсингтоне, – ответила она. – Вам знакомы те места?

– Да, конечно. Ваши родные до сих пор там живут?

Тень пробежала по ее лицу.

– Я ничего про них не знаю. Мы… потеряли друг друга из виду.

– Мисс Фрейзер с ними знакома?

– Нет, я спрашивала ее, когда она приехала сюда. Она их не знает. Родные Элизабет живут в Челси. У госпиталя, в красивом старом доме. Мне хотелось бы жить там после того, как мы поженились. Но конечно, Гарри не был… счастлив в Лондоне.

– Поэтому вы поселились здесь.

– Вообще-то сначала мы приехали в Уорик. Но там жизнь у нас не заладилась. Друзей мы не завели, даже поговорить было не с кем. Там было очень одиноко. – Она усмехнулась. – Я не знала, что значит одиночество, пока мы не приехали сюда!

– Почему?

– Мы ведь нездешние. Правда, мой дедушка из Баттермира, но он уже очень давно умер. Нет, все были с нами очень милы, но близко к себе не подпускали. Гарри нуждается в обществе больше, чем я, и я чувствовала, как всеобщая отчужденность давит на него.

Ратлиджу, однако, показалось, что и самой Вере недостает здешней, какой ни есть, общественной жизни, общения.

– А его родные живы?

– Нет. Поэтому он и… сделал то, что сделал. Так сказать, ушел. Он никого не ранил. Но его поступок оставил глубокий след в его душе. Я все понимаю. Иногда мне кажется, что он во всем обвиняет меня…

Наблюдая за ее лицом, Ратлидж понял, что жизнь обошлась с ней довольно жестоко.

– Наверное, помощь мисс Фрейзер пришлась очень кстати, пока Гарри был на войне?

– Сначала я отнеслась к ней с подозрением. Думала, он нарочно подослал ее, чтобы она меня убила.

– Убила вас?! – изумленно переспросил Ратлидж. – Но почему?

– Потому что она уже убила человека. Разве вы не в курсе? Я думала, полицейским всегда известно о таких вещах. Элизабет была вполне откровенна, когда приехала, – продолжала миссис Камминс. – Сказала, будет нечестно, если я не узнаю. Она и Гарри обо всем рассказала. Гарри вечно пригревает у себя заблудших овечек. Пару раз я видела, как он разговаривал с Джошем Робинсоном. Судя по всему, он и меня считает такой же неприкаянной. Нет, неправда, не с самого начала. Мы с ним очень любили друг друга. – Она поднесла руку ко лбу, как будто желая прочистить мозги. – Иногда я об этом забываю.

– Вы были против того, что он еврей? – негромко спросил Ратлидж.

– Откуда вы знаете?! – ошеломленно спросила она. – Неужели все настолько очевидно?

Ратлидж улыбнулся, стараясь не обращать внимания на Хэмиша, который обзывал его предателем, не умеющим держать слово.

– Я все-таки полицейский!

– Да, конечно. Но вы кажетесь слишком милым для полицейского. Элизабет считает вас настоящим джентльменом. Она к вам очень тепло относится.

– Гарри… – смущенно напомнил ей Ратлидж.

– Нет, мне совершенно все равно, кто он такой, пусть даже готтентот! Зато моему отцу было не все равно. Он пригрозил, что отречется от меня, если я пойду на мезальянс… так он воспринял наш брак! Разумеется, я ему не поверила. – На глаза Веры навернулись слезы. – У меня даже приданого не было! Родители не позволили мне ничего взять из дому, кроме одежды, которая была на мне.

– Как жестоко с их стороны!

– Правда? А я часто думаю, не я ли оказалась жестокой… когда ослушалась их.

Сменив тему, Ратлидж спросил:

– Вы хорошо ладили с мисс Фрейзер после того, как она сюда приехала?

– Элизабет все любят. Я ей завидую. Даже Гарри любит ее – по-своему. В Египте Гарри очень изменился… Мне кажется, очутившись совсем рядом с Палестиной, он невольно осознал, чего лишился. Он писал мне длинные письма о том, как ему хочется поехать в Иерусалим. Я не находила в себе сил отвечать ему… Меня охватывал настоящий ужас при мысли о том, что Палестина отнимет его у меня! – Она отложила книгу и встала. – Я могла бы отбить его у другой женщины. Но против его прошлого я бессильна. Я все время надеялась, что Лоуренс Аравийский[1], о котором пишут во всех газетах, добьется, чтобы арабы захватили всю Палестину, а евреев выкинули оттуда. Только так я могла бы выиграть битву за душу Гарри.

Глава 26

Когда миссис Камминс направилась к выходу, Ратлидж встал. Он не знал, верить ли всему, что она рассказала. А может, многолетнее пьянство затуманило ее память?

Хэмиш заметил: «Ее можно пожалеть».

– Те, кто приносят большие жертвы во имя любви, часто потом всю жизнь жалеют о них, – сказал Ратлидж, думая о Джин, а Хэмиш привел ему в пример Фиону Макдоналд: «Она-то ни разу не пожалела, что любила меня».

Ратлидж посмотрел на огонь. Он устал от чужих горя и боли. Он сам еще не до конца исцелился, ему не под силу взваливать на себя еще и чужие страдания.

«Как, как мне найти убийцу?! – думал он. – По-моему, я и пальцем не коснулся правды. Похоже, я разучился разбираться в людях и видеть их ясно. Никак не могу нащупать нить, которая приведет меня к ответу».

Ему показалось, что голос шотландца заполнил всю комнату: «Сначала ты должен найти разгадку…»

Запершись после ухода Ратлиджа, Мэгги немного постояла, прислонившись спиной к холодным доскам и давая отдых больной ноге.