Елена Михалкова - Рыцарь нашего времени

«Потом он стал говорить тихо, – рассказала она, – и я ничего не могла расслышать, но Дмитрий Арсеньевич ответил ему немного удивленно: „Сенька, ты угрожаешь мне, что ли?“ Его друг снова что-то пробубнил в ответ, а Дмитрий Арсеньевич рассмеялся и сказал: „А вот убивать меня не надо. Я тебе живым еще пригожусь“. Я запомнила, потому что через несколько секунд его друг выскочил из кабинета очень рассерженный и хлопнул дверью, а потом шеф попросил меня принести ему кофе, и вид у него был встревоженный».

Нашлись и другие свидетели, подтвердившие намерение Семена Швейцмана приобрести фирму Дмитрия Силотского, а также намерение самого Силотского продать ее. Причина, по которой владелец «Брони» передумал, осталась неизвестной, но реакция Швейцмана оказалась очень резкой.

Семена Давыдовича Швейцмана задержали, продержали двое суток, допрашивая.

И отпустили.

Задержанный спецназовец молчал, не отвечая ни на один вопрос. В его доме не нашли ни единого доказательства, свидетельствовавшего о том, что он изготовил взрывное устройство, аналогичное тому, что было использовано им десять лет назад.

Сам Швейцман, полностью отрицая связь со взрывником, не мог объяснить, зачем тот звонил ему в день убийства, и не помнил, о чем они разговаривали. Алиби его не подтверждалось свидетелями, но это не имело значения: оснований для ареста не было.

– Тебе не кажется странным, что Швейцарца не арестовали? – спросил Макар у Бабкина двумя днями позднее, когда стало известно, что Семен вернулся домой.

– А что ему могли предъявить в качестве обвинения? – вопросом на вопрос ответил тот. – Голый мотив? Этого недостаточно. Тот факт, что Арефьев звонил ему в день убийства? Это легко можно объяснить совпадением: они занимаются в одном зале, обменялись номерами телефонов, и тот, к примеру, хотел узнать что-нибудь о расписании работы тренеров. То, что Швейцман не помнит, о чем они разговаривали, не преступление.

– А угрозы?

– Угрозы – это еще не убийство. Как привязать Швейцмана к взрыву или хотя бы к тому, что он оплатил этот взрыв, – вот в чем загвоздка. Это, мой охрипший друг, куда сложнее, чем кажется со стороны.

Несмотря на насмешки, Сергей про себя сочувствовал Макару. Последние два дня он казался выбитым из колеи и даже несколько растерянным, чего с Илюшиным почти никогда не случалось. На рисунках он изображал одно и то же – скачущего всадника с копьем наперевес. Вокруг всадника оставалось пустое пространство – сколько Макар ни сидел в задумчивости над листом, на бумаге не появлялось ни единого штриха. Он выкидывал лист, брал новый, и снова безрезультатно.

Сергей, пользуясь вынужденным бездействием, работал над тем, что Макар считал знать излишним, – над связями Владимира Качкова. Бабкин пытался поговорить с его женой, Анной Леонидовной, с которой в первый раз встречался Илюшин, но наткнулся на неприкрытую агрессию. «Я знаю, где эта сволочь! – визжала женщина, загораживая ему вход в квартиру. За спиной ее маячили две любопытные мальчишеские рожицы, мальцов крик матери ничуть не пугал. – С проституткой своей укатил! Как детей ему рожать – так Анюта, как кормить-поить – опять Анюта, а как развлекаться с денежками – так чужая баба! Чтоб его нашли, скота такого, и посадили!»

Бабкин попробовал объяснить, что он как раз и хочет найти ее сбежавшего супруга, но Качкова тут же замолчала, насторожилась и зло сверкнула глазами. По ее лицу он легко мог прочитать нехитрые мысли. «А вдруг Володька за мной вернется? – размышляла Анна Леонидовна. – И не дура ли я буду, если сдам его? Останусь и без мужа, и без денег».

Она захлопнула дверь перед носом Сергея, и он услышал ее визгливый голос, обращенный к детям.

– Не вызывает у меня доверия эта дамочка, – сказал он, вернувшись к Макару несолоно хлебавши. – Она может и притворяться. Слишком уж агрессивна и напориста: агрессию легко изобразить.

Илюшин кивнул, но ничего не ответил. Очередной всадник с копьем отправился в мусорную корзину.

– Денис, поговори со мной.

Голос Швейцарца в трубке звучал вымученно. Крапивин подумал, что он делает над собой усилие, чтобы говорить.

– От меня шарахаются, как от зачумленного, – жалобно продолжал Сенька. – Риты дома нет, в офис ехать не могу, сам себя ощущаю преступником. Давай встретимся, поговорим... Или у тебя много дел?

Последнюю фразу Швейцман произнес совсем другим голосом, более сдержанным и собранным. «Боится, что я не захочу с ним встречаться, – подумал Крапивин. – Оставляет мне место для маневра. Хороший человек Сенька, заботится о друзьях. Точнее, о друге».

Кривая улыбка появилась на его лице, и усилием воли Денис заставил ее исчезнуть. Всего полчаса назад он вернулся со встречи с Ольгой Силотской, продолжавшей цепляться за него, искавшей успокоения в разговорах с ним – воплощенным здравомыслием, и вот следующий на очереди. Ольга не знала, как вести себя с Семеном, и, кажется, уже не была уверена ни в чем, в том числе и в его невиновности. «Я убедил ее. Я хороший друг».

– Давай там же, где и в прошлый раз, – сказал Денис. – Через час, хорошо?

Он ожидал, что Сенька начнет подробно рассказывать о последних двух днях, попросит его совета, но Швейцарец молча пил кофе, не глядя на него. Крапивин немного растерялся. Он привык, что из них двоих первым всегда заговаривает Сенька: вываливает все свои новости, передает впечатления, делится наболевшим, а он, Денис, в конце концов только подытоживает то, что ему самому кажется главным. Но сегодня Швейцман молчал, и это было непривычным и неправильным.

– Плохо выглядишь. – Швейцарец прервал молчание, и снова не той фразой, которую ожидал услышать Крапивин. – Что с тобой?

– Не выспался.

– Заметно. Отдохнуть бы тебе, Денис. Отпуск можешь взять?

– Отпуск? Как-то не задумывался...

– А ты задумайся. Хочешь, вместе куда-нибудь поедем?

Крапивин поднял на него потухший взгляд, в котором вдруг что-то промелькнуло.

– Вместе? – тихо повторил он, подумав, что они со Швейцарцем и в самом деле могли бы поехать куда-нибудь вместе. Не в Турцию или Египет, а на Байкал или в Карелию...Он уже не помнит, когда последний раз был в отпуске, к тому же он совершенно не умеет отдыхать. Смешно, что человек, привыкший к одиночеству, не умеет отдыхать один.

– Ну да, вдвоем. Ритка меня отпустит, и махнули бы мы с тобой на недельку куда-нибудь... Попозже, когда этот дурдом закончится.

Крапивин хотел ответить, что согласен, но открыл рот и чуть не поперхнулся: он увидел, что по правой щеке Швейцмана – небритой, с мелкими черными колючками – стекает струйка крови. Она вытекала из уха, и Денис, ужаснувшись, подумал, что Сеньку били на допросах и этим объясняется его молчание.

– У тебя кровь течет, – сказал он как можно более спокойным тоном, доставая из кармана платок и протягивая Швейцарцу. – Приложи к уху.

Семен растерянно взял у него платок, машинально провел по левой щеке.

– По другой.

Швейцарец прижал платок к правой скуле, и Крапивину показалось, что вокруг них в кафе воцарилась убийственная тишина. Словно все – посетители и официанты – только и ждали, чтобы Швейцман увидел кровь на платке, закричал от ужаса – в том, что он закричит, не было никакого сомнения, – и тогда они тоже закричали бы, как по сигналу, и набросились бы на них обоих, обзывая их убийцами. Крапивин усилием воли попытался остановить застывающее, словно засахаривающийся мед, время, будто хотел пальцами задержать стрелки часов, но они выскользнули, изогнувшись, как на картинах Дали, и беспощадно отсчитали положенные секунды. Сенька провел по щеке и взглянул на платок.

– Да нет вроде крови... – непонимающе сказал он. – Денис, где?

Уставившись на его лицо, Крапивин обнаружил, что кровь и впрямь исчезла, сменившись желтой вязкой дорожкой, от которой пахло ладаном.

– Ошибся, – моргнув, сказал он. – Не кровь, воск.

– Какой воск?! Где?

Положив платок на стол, Швейцарец озабоченно ощупывал лицо, пытаясь понять, в чем же он испачкался и почему Крапивин смотрит на него таким диковатым взглядом. Денис хотел сам стереть восковой ручей, но увидел, что перед ним сидит вовсе не Сенька, а его восковая кукла, похожая на тех, что он видел в музее, только куда более грубая. Одна рука у куклы казалась толще другой, волосы неестественными пружинками торчали из головы, а искусственные растопыренные ресницы загибались в обратную сторону, целясь в глазное яблоко. И клоунский румянец на щеках был намалеван яблочными кружками, слишком густо и ярко.

Подделка выглядела так неубедительно, что Крапивину стало смешно. Кого они пытаются обмануть!

– Как где? – смеясь, спросил он. – Везде! Вот же он – воск! Разве ты сам не восковой?

Кукла перед ним моргнула, накренилась и стала падать – Денис испугался, что она опрокинет чашку с кофе и привлечет всеобщее внимание, а этого ему не хотелось. Он торопливо отодвинул чашку, и восковая фигура выровнялась, встала и вдруг потекла. Янтарные, пахнущие ладаном слои, словно от жара, стекали один за другим, и под ними частями обнажался Швейцман – сначала грудь, затем плечи и в последнюю очередь – лицо, на котором застыло глупое выражение. «Ему было неприятно под воском».