Антон Шаффер - Духи безвременья
Постепенно толпа рассосалась, а вскоре на улице уже ничего не напоминала о недавнем ужасном происшествии. Улицу даже не пришлось мыть, так как ливень моментально смыл следы крови, вытекшей из немощного тела Иллариона Сегизмундовича Лавочкина…
**********************Ровно в два часа дня к художнику подошел невысокий мужчина средних лет и попросил проследовать за ним. Художник попросил соседа последить за его картинами, а сам, прихватив с собой лишь небольшую сумку, удалился. Ему предложили сесть в шикарную машину, а после доставили в какой-то ресторанчик, располагавшийся не так далеко от вернисажа.
Войдя в зал, художник не сразу нашел Паклина, но учтивый официант проводил его до нужного столика.
– А вот и вы, – приветствовал его щедрый покупатель.
– Да, вот и я, – ответил художник.
– Ну что ж, присаживайтесь, – Паклин указал рукой на свободный стул. – Располагайтесь. Да, мы ведь так и не представились друг другу! Игорь Аркадьевич.
– Очень приятно. Петр Сергеевич, – отрекомендовался в свою очередь художник.
– Что кушать будете? – поинтересовался Паклин.
– Ничего, – Петр Сергеевич потупил взор. – Здесь все, наверно, так дорого…
– Ну что вы! – воскликнул Паклин. – Естественно я плачу! Это же я вас пригласил!
Так что не скромничайте, а берите меню и делайте выбор.
Петр Сергеевич все же поскромничал и заказал все самое дешевое, хотя ему и это показалось безумно дорогим. Паклин внес в его заказ некоторые коррективы, после чего, наконец, перешел к столь важному для него разговору, ради которого, собственно, и была затеяна вся эта встреча.
– Петр Сергеевич, я вас вот о чем хотел спросить,- начал он.- Вы сказали, что работаете на вернисаже уже довольно много лет – пятнадцать или около того. Верно?
– Верно, – подтвердил художник.
– Так вот, я хотел у вас узнать, не помните ли вы молодого художника, торговавшего своими полотнами здесь же лет десять-двенадцать назад? Его звали Руслан.
После того, как Паклин назвал имя Руслана, лицо Петра Сергеевича изменилось до неузнаваемости. Вскочив из-за стола, он смахнул случайно, уже принесенные официантом столовы приборы, и буквально накинулся на Паклина:
– Что ж вы сразу не сказали, что вы оттуда? Я ведь вас за приличного человека принял!
– Я вас не понимаю, – попытался успокоить его Паклин.
– Не понимаете!? А это вы понимаете?
С этими словами Петр Сергеевич ловко перепрыгнул через стол и со всей силы ударил Паклина кулаком по лицу. Тут же к нему подскочили охранники, один из которых точным ударом в затылок вырубил незадачливого живописца, отчего тот моментально обмяк и рухнул на пол.
– В машину его, – скомандовал Паклин.
Петра Сергеевича погрузили на заднее сидение автомобиля, а сам Паклин устроился спереди.
– Куда едем, Игорь Аркадьевич? – осведомился водитель.
– За город, неважно в какую сторону. Куда ближе будет.
– Понял, – ответил бритоголовый и нажал на газ.
Очнулся служитель муз, когда машина уже стояла километрах в десяти от кольцевой автодороги. Паклин распорядился, чтобы водитель остановился в каком-нибудь тихом перелеске, что было весьма затруднительно, так как кругом, словно скворечники, были понатыканы дачи.
– Где я? – первым делом поинтересовался Петр Сергеевич, пытаясь приподнять свое тело с сидения.
– В лесу, – коротко ответил Паклин. – Может, здесь вы придете в себя, и мы, наконец-то, поговорим.
– Я вам все уже сказал. Еще тогда!
– Мне вы ничего не говорили. И вообще пора бы уже объяснить, что вы там мелете.
– Я ничего не мелю, – возмутился деятель искусств. – Я просто натерпелся от вас еще тогда, а теперь довольно!
Он опять попытался приподняться, но снова улегся, поняв, что из этого ничего не выйдет.
– Вы меня явно с кем-то путаете, – Паклин открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу. – Я не работаю ни в милиции, ни в ФСБ. Я частное лицо, которое хочет кое-что у вас выяснить. И ничего больше.
– Да? – с сомнением спросил художник.
– Да.
– Я старый больной человек, – вдруг заскулил Петр Сергеевич. – Отпустите меня, пожалуйста. Я ведь действительно ничего больше не знаю.
– А больше и не надо! Вы расскажите то, что знаете. И поедете обратно к своим картинам с приличной суммой в кармане.
Последняя фраза настолько простимулировала Петра Сергеевича, что он, наконец, неимоверным усилием воли приподнялся и принял вертикальное положение.
– Что вы хотите узнать?
– Где я могу найти Руслана?
– Нигде вы его не сможете найти. Нет его больше – умер. Уж год как. Хоронили всем вернисажем.
– Умер? – у Паклина, аж, руки опустились от досады.
– Умер, – подтвердил Петр Сергеевич, – Сердце у него слабое было.
– Так, а родственники у него остались?
– Да какое там! – художник сокрушенно схватился за голову, но тут же отдернул руки, так как любое прикосновение к черепу причиняло ему нестерпимую боль.
– Что, совсем никого?
– Совсем. Я был ему родственником.
– Вы? – Паклин удивленно посмотрел на Петра Сергеевича и огонек надежды вновь забрезжил у него в глазах.
– Я, – Петр Сергеевич был явно горд этим фактом. – И отца и мать ему заменил.
– Вот как… Ну что ж, это меняет дело,- Паклин просто не верил в свою удачу!
Чтобы так повезло, да еще дважды! Это надо ж было из всей этой толпы выбрать именно нужного человека!
– Ничего это не меняет, – огрызнулся мастер кисти. – Я вам ничем помочь не смогу.
– Это мы еще посмотрим, – как-то двусмысленно процедил Паклин.
– Угрожаете? – Петр Сергеевич инстинктивно вжался в спинку сидения.
– Пока нет, но если будите упираться…
– Я же вам русским языком сказал, что нечего мне вам сказать. Нечего. Все что мог, сказал следователю еще тогда, когда Руслана трясли по поводу пожара на даче этой…
– А что, его нашли? – Вот этого Игорь Аркадьевич никак не ожидал.
– А вы думаете, что нет? – с сарказмом произнес художник.
– И что?
– И ничего! Он им сказал, все как было.
– А как было?
– Как? Погостил он у него на даче пару неделек и уехал. Но это было задолго до пожара.
– И ему поверили?
– А почему нет-то? Поверили. Записали все и уехали. Только потом все дергали, звонили… Угрожали ему, а кто – не знаю. Может менты, может и еще кто. Вот у него сердце-то и не выдержало! Вот и помер. Это потому я на вас и набросился – извели его! – неожиданно Петр Сергеевич разрыдался, да так, что Паклину даже пришлось одолжить ему свой носовой платок.
– А вам он ничего не рассказывал? – спросил Паклин, когда мастер перестал сотрясаться в рыданиях.
– Это не ваше дело!- отсморкавшись, заявил Петр Сергеевич.
– Наше это дело, Петр Сергеевич, наше, – с этими словами Паклин взял с переднего сидения свой портфель и вынул из него внушительную пачку долларов. – Это будет вашим, если вы мне все расскажите. И вот еще что – я постараюсь устроить вам персональную выставку в какой-нибудь приличной галерее.
– Правда? – изумился живописец.
– Даю вам слово.
И Петр Сергеевич поведал все, что знал. Собственно, знал он очень мало, но это было не столь важно. Оказалось, что долгие годы Руслан вел дневник, который и хранился теперь у художника.
– Когда вы сможете мне его передать?
– Да хоть сегодня, но с одним условием, – осмелел Петр Сергеевич, в руках у которого уже находилась пачка американских денежных знаков.
– Что за условие?
– Дневник вы мне вернете. Это моя единственная память о Руслане.
– Хорошо, Паклин успокаивающе похлопал маэстро по плечу. – Дневник мы сегодня у вас заберем, а вы можете потихоньку отбирать картины для выставки.
После этого повеселевший Петр Сергеевич попросился выйти из машины, сославшись на то, что у него затекли ноги и болит голова. Водитель помог ему подняться и усадил на травку подле автомобиля. Так художник просидел минут десять, сжимая американские деньги и любовно рассматривая их. Потом его перетащили обратно в машину, так как сам, по его же собственным словам, он идти все еще не мог. До Москвы долетели быстро, а в городе пробивались сквозь бесконечные пробки. Жил Петр Сергеевич в самом центре, недалеко от Тверской, в старой коммунальной квартире, где ему принадлежала тридцатиметровая комната, заваленная до потолка готовыми и еще не очень картинами. В нее Паклин предпочел не входить, тактично оставшись ждать в коридоре. Когда дневник оказался у него в руках, Игорь Аркадьевич распрощался с Петром Сергеевичем, пообещав, что на днях к нему заедут и сообщат где и когда пройдет его выставка. Счастливый, словно ребенок, художник, окончательно позабыв о своей головной боли, попытался приобнять на прощание своего благодетеля и даже приложиться к его гладко выбритой щеке своими тонкими губами, но был отвергнут и удостоился лишь крепкого мужского рукопожатия.
***********************Лавочкина хоронили всей редакцией. Дабы все сумели попрощаться с телом старца, гроб пришлось выставить в редакционном зале для пресс-конференций, куда уже с самого раннего утра выстроилась длиннющая очередь из родственников, коллег, друзей и просто почитателей журналистского таланта Иллариона Сегизмундовича.
