Николай Шпанов - Ученик чародея
— Да, да, сейчас вы все поймёте. — Грачик торопился выложить то, что столько времени вынашивал втихомолку. — Если вы возьмёте документы о зверствах фашистов в Латвии, то найдёте указание: в лагере под Саласпилсом, в том его филиале, что был спрятан в лесу, работал палач. Этот кретин любил ощущать трепет жертвы: он хватал её за руку, когда затягивалась петля.
— Ты хочешь сказать… — с удивлением спросил Кручинин, — что это тот самый палач из «Саласпилса»?
— Если бы я мог это сказать с уверенностью?! — воскликнул Грачик.
— Однако!.. Ты довольно далеко забрался в своих предположениях.
— Вы же всегда хотели видеть в моих действиях логику. Вот она: кого «Перконкруст» послал на такого рода диверсию? Кто же лучше палача знает отвратительную профессию убийцы?
— Такая логика мне уже не нравится, — возразил Кручинин. — В ней мало наблюдательности. Палач — плохой исполнитель для такого рода диверсии. Прежде всего эти подлецы, как правило, трусы. А трус тут не годится. Во-вторых, здесь нужен другого рода «опыт». Мясник и браконьер — не одно и то же. Нет, нет, ты ошибся, Сурен.
Но Грачик не мог уйти от того, что оба узла определены экспертами как узлы, применяемые при повешении; их можно было условно назвать узлами палача. А слова Кручинина хотя и не меняли сути дела в полном смысле, но ломали сложившуюся у Грачика картину преступления. Это мешало ему досказать свою версию с прежней уверенностью.
— Дальше не стоит и говорить, — разочарованно сказал он, собирая разложенные по столу бумаги.
— Наоборот, — ответил Кручинин, — именно теперь-то и поговорим. Ты же знаешь, к чему приводит самонадеянность в практике расследования: человек попадает в плен своих предположений и теряет способность их критиковать… Я не хочу, чтобы ты слишком доверял своей интуиции. Когда-то я сам относился к ней чересчур доверчиво. Талант следователя без настойчивых поисков объективного решения ничего не стоит. А ты, с твоим темпераментом, хватаешься за то, что тебя пленило своей правдоподобностью, и оказываешься в состоянии самогипноза. Одним словом, — решительно закончил Кручинин, — запирай-ка это стойло Фемиды и — пошли!
— Как вы сказали? — удивился Грачик.
— Не могу же я назвать твою конуру спальней богини правосудия, — рассмеялся Кручинин. — Это обидело бы и тебя, и её. Хотя было бы в известной мере справедливо. Старуха так привыкла жить с завязанными глазами, что не раскрывает их даже тогда, когда мы сами снимаем с неё повязку. Вообще, на мой взгляд, наша социалистическая Фемида должна изображаться вполне зрячей. Эдакая классовая богиня без повязки на глазах и с мечом вместо весов… Запирай-ка свой храм прав, — такой термин тебя устраивает? — и айда ко мне! Настало время завтрака.
— Да, я зверски хочу чая, — согласился Грачик. Он знал слабость своего друга к этому напитку, но, чтобы подразнить Кручинина, добавил: — Забежим в кафе, выпьем по чашке.
Действительно, Кручинин не смог пропустить мимо ушей такое святотатство. Он вычитал где-то китайский рецепт приготовления чая — а кому же и знать его, как не китайцам! — и решил, что лишь напиток, приготовленный таким образом, можно употреблять. Простой и нетребовательный к пище, Кручинин утверждал теперь, что только люди с примитивными вкусами могут не понимать, что всякий продукт требует бережного приготовления по способам той страны, откуда он привезён. Впрочем, дальше чая эта теория у него не шла. Внутренне посмеиваясь над блажью учителя, Грачик отдавал ей внешние знаки уважения. Никогда не будучи любителем чая и предпочитая ему стакан кавказского вина, Грачик готов был с хорошо разыгранным наслаждением смаковать содержимое чашки, сваренной Кручининым.
— Итак, давай внесём необходимые поправки в твой вариант, — сказал Кручинин, когда закипела вода и маленький чайник с заваркой был водружён на большой, чтобы пар хорошенько прогрел сухой чай. Кручинин ходил вокруг чайника, время от времени приподнимая крышку и потягивая носом аромат разогревающейся травы. — Что изменилось в твоих предположениях?.. Видишь: вот теперь, когда я чувствую по запаху, что заварка уже хорошо прогрелась, я наливаю чуть-чуть крутого кипятку. Но совершенно крутого, бурлящего. Это важно!.. Вот так: чтобы только покрыть заварку. Не больше… По-моему, в твоём варианте почти ничего не изменилось. Давай, выкладывай его до конца.
— Право, мне сейчас не хочется, — отнекивался Грачик.
— Что мне твоё «не хочется»!.. А теперь, когда чай уже заварился в этом минимуме воды, я подливаю кипятку. Но опять-таки крутого и не больше того, что нам с тобою нужно на две чашки… Рассказывай версию, как она сформировалась. — Кручинин приподнял крышку чайника и, полузакрыв глаза, потянул носом аромат напитка. Лицо его приняло блаженное выражение. — Готов!
— Но раз моя версия полетела к чертям… — начал было Грачик.
— А кто тебе сказал, что она полетела? — перебил Кручинин. — Ну-с, каков чаек… Итак?..
— Сначала вы сами сказали, что от моей версии ничего не осталось, а теперь и я говорю: она ни на что не похожа.
Кручинин опустил чашку.
— А ты искал в своей версии «похожести» на что-то, уже имевшее место?
Грачик задумался, прежде чем ответить. Он пытался по тону Кручинина понять, будет ли ошибкой, если он сознаётся, что действительно искал в прошлом что-то, что могло бы дать ему материал для построения своей версии: конкретных, прямых аналогий настоящего случая с примерами из практики. Но сам его замешательство было уже ответом для Кручинина.
— Напрасно ты, Грач, стесняешься сознаться, что пробовал подойти к делу эмпирически, — поспешил он успокоить растерявшегося Грачика. — Умение отыскать аналогию важно там, где есть возможность установить сходство приёмов или когда речь идёт о почерке преступника. Установление modus’a operandi[18] — важный этап розыска. Вспомни хотя бы дело последнего медвежатника. — Он обхватил свою чашку ладонями, словно пытаясь сохранить её тепло. — Пей, Грач, пока чай не остыл… Это напиток, требующий, чтобы его уважали…
— А я люблю холодный чай… в жару это здорово! — сказал Грачик, обрадовавшись перемене темы. Но Кручинин не дал себя отвлечь:
— Ты закономерно наткнулся на то, что у врачей называется дифференциальной диагностикой. Подчас врач при постановке диагноза сравнивает клиническую картину, имеющуюся у больного, с тем, что ему известно из опыта, накопленного наукой, или подыскивает подходящую клиническую картину в известном ему лично или вычитанном опыте. Он производит сравнение. Этот метод аналогии довольно широко применяется и носит название дифференциально-диагностического метода. В ходе его врач оперирует гипотезами более или менее абстрактными, отыскивает в них сходство с тем, что видит перед собой в данном случае. И, сблизив две картины или отыскав в разных случаях прошлого подходящие признаки, создаёт окончательную гипотезу для данного случая…
Грачик в сомнении покачал головой.
— Можно перерыть все дела за сто лет и не найти двух одинаковых случаев.
— И тем не менее ты обернулся к прошлому, не мог не обернуться: таково свойство нашего ума — искать подкрепление в опыте.
— Но только трусы боятся от него отрешиться, ежели видят, что искать в нём нечего! — с горячностью воскликнул Грачик. — Мне некогда копаться в истории. Дело не ждёт.
— Преступник тоже! — вставил Кручинин.
— Да, я его вижу, как живого, этого презренного убийцу, — с жаром воскликнул Грачик, потрясая кулаком. — Вижу, как он, отказавшись от попытки вторичного покушения, чтобы добить Силса, размышляет о том, долго ли ему тут сидеть сложа руки, пока товарищ Грачик соберётся его поймать! Да, да! — все более горячась, быстро говорил Грачик. Он давно уже встал из-за стола и расхаживал по комнате, то и дело натыкаясь на небрежно расставленные вещи. По-видимому, Кручинин не слишком утруждал себя приведением комнаты в порядок — почти вся мебель стояла в самых неожиданных местах. С досадой отстраняя чемодан, в третий раз попадающийся ему под ноги, Грачик, взмахнув рукой, с комическим ужасом воскликнул: — Мне кажется, что я даже слышу жалобы этого разбойника: дорогие господа следователи, что же вы не идёте меня забирать? Мне ведь надоест вас ждать, я ведь могу стрельнуть в спину и Силсу!
Кручинин знал, что за вспышкой энергии у Грачика может последовать упадок. Он не раз наблюдал, как малейший перебор в критике приводил к тому, что Грачик готов был опустить руки. Кручинин чутко улавливал этот переломный момент в его настроении. Когда кризис приближался, Кручинин ослаблял удары своего скепсиса. Мягко и дружески он возвращал Грачику уверенность в себе. Так и на этот раз, подбадривая приунывшего было молодого человека, он мягко сказал:
— Подумай над тем, почему убит один Круминьш? Почему жив, здоров и, кажется, не опасается преследования врагов Силc?
