Сергей Костин - РАМ-РАМ

3

Мы ехали так около часа. Вначале я уточнил у нашего водителя, знает ли он, куда мы едем и есть ли у него карта. Оба ответа были отрицательными, но желания вернуться на трассу никто не выразил. Теперь, когда наш проселок захватывал край леса, дорога была сухой и вполне проезжей. Тропические акации, из которых состояли джунгли, сменились раскидистыми баньянами и пипалами, в кронах которых перекрикивались невидимые птицы.

И тут зазвонил мой израильский мобильный. Это была Деби.

— Я все утро мучаюсь: ты сбежал или тебя похитили? — сказала она, опустив приветствия и прочую цивилизованную чушь.

— И то, и другое предположение очень близко к правде, — честно ответил я.

— Ах ты, старый сукин сын! — начала она, но я перебил ее.

— Слушай!

Я умышленно не назвал Деби по имени, но продолжать разговор, который понимали и Маша, и Барат Сыркар, было непросто.

— Нам выйти? — невинным голосом спросила по-русски Маша.

Я игнорировал ее выпад и продолжил по-английски:

— Слушай, мы уже отъехали черт знает куда, и связь очень плохая. Я тебя практически не слышу, только угадываю. Давай я тебе перезвоню, как только мы доедем? Хорошо?

— Она рядом? — спросила Деби. — Понимаю. Но ты обещаешь мне перезвонить, как только сможешь?

— Обещаю.

— Еще сегодня!

— Хорошо, хорошо!

— Если ты этого не сделаешь…

— Алло! Ты пропадаешь! — соврал я.

И нажал отбой.

Почему мне было неловко перед Машей? Она мне не жена, к тому же сразу совершенно недвусмысленно заявила мне, что как мужчина я для нее не существую. Противоречило ли это этике наших профессиональных отношений? Тоже нет. Старшим на этой операции был я, и я мог делать все, что считал нужным — с удовольствием для себя или нет. Знаю, знаю, с удовольствием! Настолько, что ночью даже забыл спросить Деби, какое же у нее было ко мне интригующее предложение. Однако само появление этой подозрительно предприимчивой молодой особы было неслучайно, и с любой точки зрения моя попытка выяснить ее роль была разумна. Но почему я должен был оправдываться, хотя бы и перед самим собой? Незаметно для себя я задремал. Все-таки ночь была короткой и бурной — не знаю, что именно истощило запас моих сил.

Я проснулся от странного видения. Мне привиделось, что я еду по этому лесу в нашей машине, а спереди на нас вылетел большой прозрачный шар. В нем в позе эмбриона сидел индиец с седой курчавой шевелюрой и седой бородой, очень смуглый, с жирным красным пятном в середине высокого лба мыслителя. Весь облик его был возвышенным и отстраненным, как у знаменитого гуру Шри Юктешвара. Фотография этого святого была в «Автобиографии йога», которую я купил, чтобы читать в Индии и так ни разу и не открыл.

Так вот, шар как будто катился по воздуху, так что индус постоянно вертелся. Но вот он завис над нашей машиной, и сидящий в нем человек посмотрел на меня. И взгляд этот был, как два пучка лазерных лучей, которые прожгли меня насквозь. От него-то я и проснулся.

— Что с тобой? — тревожно спрашивала с заднего сидения Маша.

Барат Сыркар, не перестававший крутить баранку, тоже странно посмотрел на меня.

— Что случилось? — пробормотал я.

— Ты кричал, — сказала Маша.

— А-а! Ничего, просто страшный сон.

— Я думала, у тебя все сны сладкие, — не удержалась она.

Точно просыпалась ночью!

Отвечать на выпад я не стал. Сердце у меня бешено колотилось. Взгляд гуру оставил в моей душе чувство, которое я ненавидел. Это был страх.

Вообще-то, трусливым я себя не считаю. Более того, поскольку мне уже раз двадцать удавалось разминуться со смертью, я знал про себя, что чем больше опасность, тем я становлюсь спокойнее. Это не результат специальных тренировок и даже не особый психологический прием — как, например, когда я иногда смотрю на себя со стороны и сверху. Это врожденное или дар богов, не знаю, как это правильно назвать.

Но вот сейчас мне было страшно. Только что, когда в очередной раз за последние два дня нас пытались убить, я полностью владел собой. От меня, к сожалению, ничего не зависело, но я был сосредоточен, готов думать, принимать решения, действовать. Сейчас мы не подвергались никакой прямой угрозе, мы спокойно катили себе по совершенно пустынной дороге через лес. Однако из потаенных глубин в мое сознание бьющим ключом прорывался необъяснимый, необоримый животный страх.

Я посмотрел на Барат Сыркара, к которому вернулась обычная невозмутимость. Потом повернулся к Маше, чтобы встретиться с холодной синевой ее глаз. Нет, мои попутчики явно ничего подобного не ощущали — в воздухе страх разлит не был. Виной моему состоянию все-таки был тот кошмар.

Лес закончился, и мы выехали на равнину, ограниченную справа рекой, а слева двумя небольшими холмами. Земля под колесами сменилась гравием, а вскоре и местами выбитым, но, тем не менее, асфальтом. Мы явно возвращались в обитаемый мир.

Странно, обычно вдоль дорог каждый клочок земли ухожен, засажен, так или иначе работает на выживание своих владельцев. Здесь же был луг, заросший высокой травой с коричневатыми метелками — некошеный, без пасущегося на нем скота. Мы проскочили мостик над полувысохшей канавой и въехали на аллею, обсаженную вековыми деревьями. Если бы не их тропические формы и размеры, можно было бы подумать, что мы где-нибудь в графстве Эссекс.

Эта мысль едва успела промелькнуть у меня в мозгу, как впереди открылась усадьба. Это был белоснежный трехэтажный особняк, построенный в викторианском стиле, с изящными тонкими колоннами, с выступающим крыльцом парадного подъезда и круглыми мансардными окнами среди черных черепиц.

В конце аллеи, увидев нас, вставал с земли человек, сидевший до того в позе лотоса. Это был совсем молодой, лет двадцати с небольшим, европеец с бритым черепом, облаченный в длинный белый балахон. Он вышел на середину дороги и, сложив руки в индусском приветствии, улыбнулся нам.

— Черт! — выругался Барат Сыркар. — Мы попали в ашрам.

Парень сделал нам рукой знак следовать за ним и побежал перед машиной, показывая путь. Дорожка вела к небольшому асфальтированному паркингу в тени деревьев, где стоял микроавтобус и пара легковушек с индийскими номерами. Парень развел руками, предлагая нам самим выбрать место для стоянки, и снова улыбнулся, сложив руки в приветствии.

— Что будем делать? — спросил я по-английски своих товарищей по приключениям.

— Те люди, которые за нами гнались, очень быстро выяснят, куда мы должны были попасть по этой дороге, и скоро явятся сюда, — пояснила мою мысль Маша. — Нам лучше уехать отсюда подальше.

— Нам надо вернуться в Агру, — согласился с ней Барат Сыркар. — Там безопасно. Мы обратимся в полицию, тем более что вы запомнили номера грузовиков.

Я не успел высказать своего мнения. Бритый послушник теперь делал нам какие-то знаки, показывая на заднюю часть машины.

Я открыл дверцу — парень стоял ближе ко мне.

— Добро пожаловать в ашрам Его Божественного Преподобия Свами Махасайя Сарасвати, — приветствовал нас бритоголовый. — У вас там что-то течет.

Мы с Барат Сыркаром стали поспешно вылезать из машины. Что именно текло, мы догадались по запаху — это была солярка. Темная дорожка от капель терялась вдали, а из бензобака, когда мы нагнулись, топливо текло тонкой, но вполне оформленной струйкой. Нагнувшись еще больше, мы обнаружили вмятину на бензобаке, что не удивительно, учитывая количество камней, через которые нам удалось перескочить. Удивительно, что трещина позволила нам проехать километров тридцать.

Барат Сыркар попытался спасти то, что еще можно было спасти. Он вытащил из багажника пустую пластмассовую канистру — увы! слишком высокую, чтобы она поместилась под машиной. Потом подставил под струю целлофановый пакет — оказавшийся дырявым. Потом смирился с судьбой.

Однако судьба вытекающего на стоянку горючего материала не перестала волновать послушника. Задрав полу своего белоснежного балахона, он опустился на оба колена и склонил голову. Я, поскольку еще не вставал на ноги, мог его не успокаивать — парень и сам увидел, как струйка забилась в предсмертных судорогах и перешла в череду капель. Для нас это означало, что ехать нам больше было не на чем.

4

Послушник, встретивший нас у въезда в ашрам, был французом. Понять это было несложно — французы на любом языке старательно делают ударение на последнем слоге. Однако ответить на простой вопрос, откуда он, парень отказался.

— Моя духовная родина — Индия, — без перерыва тарахтел он, ведя нас к особняку. — Неважно, где человек родился, где он рос. У каждого только одна родина — это страна, в которой живет его душа. Неважно, как тебя звали в той жизни, в которой ты еще не начал познавать себя. Твое настоящее имя — то, которое дал тебе человек, ведущий тебя по пути духовного прозрения.

— И какое же имя дал вам этот человек? — не удержался я.