Донна Леон - Мера отчаяния
Из прочитанного Брунетти сделал вывод, что, даже если дело Буонавентуры и попадет в суд, негодяя подвергнут лишь штрафу, и то не слишком суровому, так как он, по сути дела, никогда не подменял и не подделывал ярлыки Министерства здравоохранения. Брунетти понятия не имел, какой закон нарушался поставками медикаментов с истекшим сроком годности, тем более за границу. С подделкой лекарств ситуация была яснее, но дело усложнялось тем, что так называемые «медикаменты» продавались и раздавались за пределами Италии. Однако комиссар не стал предаваться бессмысленным рассуждениям. Истинное преступление Буонавентуры — убийство, а не махинации с поставками: убийство Митри и всех тех, кто умер, приняв проданные им лекарства.
Брунетти был одинок в своем мнении. Газеты больше не сомневались в том, что Dottore Митри убил Палмьери, хотя опровержений первоначальной версии, что это преступление совершил фанатик, вдохновленный на свое злодеяние поступком Паолы, не последовало. Судья решил не выдвигать в адрес Паолы уголовного обвинения, и дело отправилось в архив.
Через несколько дней, после того как Буонавентуру отпустили, посадив под домашний арест, Брунетти полулежал в своей гостиной, погрузившись в чтение повествования древнегреческого историка Арриана о походах Александра Македонского, — и вдруг зазвонил телефон. Комиссар поднял голову и прислушался: возьмет ли Паола трубку в кабинете. После третьего звонка телефон умолк, и Брунетти снова вернулся к книге: Александр желал заставить своих друзей пасть перед ним ниц, словно он — бог. Колдовские чары истории быстро унесли комиссара в иные места, в давно минувшее время.
— Это тебя, — услышал он голос Паолы, неожиданно появившейся у него за спиной. — Женщина.
— Гм? — вопросительно произнес Брунетти, отрываясь от текста, но еще не до конца вернувшись в комнату и в настоящее.
— Женщина, — повторила стоявшая у двери Паола.
— Кто именно? — спросил Брунетти, закладывая книгу использованным билетом на вапоретто и бросая ее на диван.
Он стал подниматься с дивана, а Паола сказала:
— Понятия не имею. Я твоих разговоров не подслушиваю.
Брунетти застыл на месте, согнувшись, словно старик, у которого болит спина.
— Madre di Dio![27] — воскликнул он, продолжая стоять, скрючившись, и пялиться на Паолу — та оставалась у двери и с удивлением глядела на него.
— Что такое, Гвидо? Ты повредил спину?
— Нет-нет. Со мной все в порядке. Но, кажется, теперь я до него доберусь! — Брунетти подошел к шкафу и достал оттуда пальто.
Увидев это, Паола поинтересовалась:
— Куда ты?
— Пойду прогуляюсь, — ответил он и не стал ничего объяснять.
— Что мне сказать этой женщине?
— Скажи, что меня нет дома, — посоветовал он, и еще через мгновение слова его стали правдой.
Дверь ему открыла синьора Митри. На ней не было никакой косметики, вдоль пробора у корней волос проглядывала седина. Одетая в коричневое бесформенное платье, она, кажется, еще больше потолстела, с тех пор как комиссар в последний раз ее видел. Подойдя поближе, чтобы пожать ей руку, он ощутил какой-то сладковатый запах — не то вермута, не то марсалы.
— Вы пришли, чтобы рассказать мне? — спросила она, когда они сели в гостиной друг напротив друга, по обе стороны от низкого столика, на котором стояли три испачканных бокала и пустая бутылка из-под вермута.
— Нет, синьора, боюсь, пока я ничего не могу вам рассказать.
От огорчения госпожа Митри закрыла глаза и сложила руки. Через некоторое время она взглянула на комиссара и прошептала:
— А я так надеялась…
— Вы читали газеты, синьора?
Она не стала уточнять, что он имеет в виду, и покачала головой.
— Я должен кое-что знать, синьора, — сказал Брунетти. — Я хочу, чтобы вы мне кое-что объяснили.
— Что? — спросила она без выражения и без интереса.
— Когда мы с вами беседовали в последний раз, вы упомянули, что подслушивали телефонные разговоры своего мужа. — Она никак не отреагировала на его слова, и он добавил: — С другими женщинами.
Как он и боялся, на глазах ее появились слезы: они потекли по щекам и закапали на толстую ткань платья. Она кивнула.
— Синьора, не могли бы вы объяснить, как вы это делали? — Она взглянула на него в замешательстве, но он настаивал: — Каким образом вы прослушивали разговоры? Это важно, синьора.
Она смутилась и покраснела. Брунетти многим людям говорил, что он — как священник, что ему можно смело доверять любые тайны, однако сам знал, что это ложь, и поэтому не пытался ее убедить таким образом. Он просто ждал.
Наконец она призналась:
— Детектив, которого я нанимала, что-то подсоединил к телефону в моей комнате.
— Магнитофон? — спросил Брунетти.
Она кивнула и покраснела еще больше.
— Он все еще там, синьора?
Она снова кивнула.
— Не могли бы вы принести его сюда, синьора? — Она продолжала сидеть, и он повторил: — Не могли бы вы его принести? Или сказать мне, где он находится.
Она закрыла глаза рукой, но слезы продолжали литься. Наконец она махнула свободной рукой за левое плечо, куда-то в дальнюю часть квартиры. Брунетти быстро, пока она не передумала, встал и отправился в холл. Прошел по коридору: с одной стороны — кухня, с другой — столовая. Добравшись до конца коридора, он заглянул в комнату и увидел у стены вешалку для мужских костюмов. Тогда он открыл дверь напротив и оказался в спальне, о какой мечтали, должно быть, все девочки-подростки: белые шифоновые оборки окутывали нижнюю часть кровати и туалетного столика, одна стена была полностью скрыта зеркалами.
Возле постели стоял сделанный «под старину», изысканный медный телефон: трубка покоилась на большом квадратном корпусе с круглым диском. Он подошел к нему, колыхая волны шифона. От аппарата отходило два провода: один тянулся к розетке, другой — к маленькому черному магнитофону размером с плеер. Брунетти узнал этот прибор, так как прежде сам пользовался им при допросах подозреваемых. Он включался от голоса, и чистота записи у него была удивительная.
Брунетти отсоединил магнитофон и вернулся в гостиную. Синьора Митри по-прежнему сидела, закрыв глаза рукой, но, услышав его шаги, подняла голову.
Он поставил аппарат на стол перед ней.
— Это тот самый магнитофон, синьора? — спросил он. — Она кивнула. — Могу я послушать, что на нем записано?
Однажды он видел по телевизору программу, в которой показывали, как змеи гипнотизируют свою добычу. Он вспомнил об этом, увидев, как она двигает головой взад и вперед, следя за каждым его движением, когда он наклонялся над магнитофоном, и испытал неприятное чувство.
Она дала согласие, не отрывая от него глаз, тогда он нажал кнопку обратной перемотки. Когда раздался щелчок, свидетельствующий о том, что пленка вернулась к началу, Брунетти включил магнитофон.
Они вместе стали слушать: голоса наполнили комнату, в том числе тот, что принадлежал мертвецу. Митри разговаривал со старым школьным приятелем, назначил дату совместного ужина; синьора Митри заказывала новые шторы; синьор Митри звонил какой-то женщине и сказал ей, что с нетерпением ждет встречи. При этих словах синьора Митри стыдливо отвернулась, и из глаз снова полились слезы.
Затем последовало еще несколько подобных разговоров, обыденных и не связанных между собой. Теперь, когда Митри упокоился в объятиях смерти, свидетельства его похоти казались нелепыми, неестественными. Вдруг раздался голос Буонавентуры, он спрашивал у Митри, не найдется ли у него времени просмотреть вечером кое-какие бумаги. Митри согласился, и Буонавентура сказал, что заедет к нему около девяти или пошлет с документами одного из водителей. А дальше на пленке был записан разговор, на существование которого Брунетти так сильно надеялся. Телефон зазвонил дважды, Буонавентура снял трубку, произнес нервно:
— Si?
И в комнате раздался голос еще одного мертвеца.
— Это я. Все кончено.
— Ты уверен?
— Да. Я все еще здесь.
Вслед за тем наступила пауза: Буонавентура был явно шокирован такой неосторожностью.
— Убирайся оттуда. Немедленно.
— Когда мы сможем встретиться?
— Завтра. В моем кабинете. Я отдам тебе остальное.
И трубку положили.
Следующая запись: какой-то мужчина дрожащим голосом вызывал полицию. Брунетти потянулся к магнитофону и нажал на «стоп». Он посмотрел на синьору Митри: краска сошла с ее лица, слезы высохли.
— Это ваш брат?
Словно разом лишившись сил, она смогла только чуть наклонить в ответ голову, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Брунетти встал, взял со стола магнитофон и положил его в карман.
— У меня нет слов, чтобы выразить, как я сочувствую вашему горю, синьора, — проговорил он.
