Когда заплачет розовый фламинго - Ольга Геннадьевна Володарская
– Полиция уехала, – сообщила она. – Можно доставать таблетки?
– Да, неси их сюда.
– Они при мне! – Айгюль отвернулась от них и, как Лиза поняла, начала вытряхивать что-то из лифчика. Когда тайник опустел, высыпала на стол упаковки с голубыми и розовыми таблетками. – Вот!
Дядя Женя взял одну, повертел в руках.
– И что ты в них нашла подозрительного?
– Все по-иностранному написано. Молнии нарисованы. А такие, – она ткнула в розовые, разделенные надвое, – в американских сериалах про обдолбанных подростков показывают. Они ими в клубах закидываются.
– Точно. Только в спортивных. Айгюль, это самые обычные предтреники.
– Чего?
– Добавки, которые принимают перед тренировками. Они дают дополнительную энергию, вот на упаковке молнии и нарисованы.
– Ой, как хорошо, – облегченно выдохнула горничная. – А я уж перепугалась! Слышала же, как Борис Алексеевич отчитывал внука… – И захлопнула рот руками, поняв, что проговорилась.
– Я все знаю, Айгюль, – успокоила ее Лиза. – Тебя попросили молчать, и ты это делала, так? – Она закивала. – Стасик умеет подольститься.
– Не он просил, а Вячик. Он считал, что вам ничего знать не надо. А Стасик порывался признаться, да брат не давал.
– Ясно все с ними. – Лиза почувствовала усталость. День получился какой-то бесконечный, богатый на события и эмоции. Опять что-то со временем случилось, и теперь оно растянулось. – А ты, Айгюль, верни таблетки на место и помалкивай о том, что брала их. Меня бы обидело, если б кто-то мои витамины принял за запрещенные вещества и спрятал от полиции лишь потому, что я один раз по ошибке их употребила.
– Это я виноват, нагнал паники, – вздохнул Евгений. – И проболтался к тому же!
– А вот это хорошо, – не согласилась с ним Лиза. – Наконец-то я знаю столько же, сколько остальные. Или нет и у вас еще имеются тайны?
– Больше никаких, – и еле сдержал зевок.
– Сонная доза?
– Смена часовых поясов. И утомительная дорога. Поеду, пожалуй, домой.
– Завтра увидимся?
– Дай мне день отдыха, хорошо? Да и сама выдохни немного, выглядишь вымотанной.
Дядя Женя подошел к ней, взял за плечи и чмокнул в макушку. Как всегда при встрече и прощании.
– Если я что-то узнаю раньше, то позвоню, – сказал он, напомнив об их уговоре. – Но Морозову будет не до меня: его бывшая супруга убита, дочь осталась без матери. А с патологоанатомом побеседую и таблетки в лабораторию отправлю.
Лиза больше не хотела ни говорить об этом, ни думать. Сегодня точно! Поэтому она помахала дяде Жене у двери, после чего направилась к себе. Осталось дождаться Стасика и Вячика, чтобы побеседовать с обоими, но делать это можно лежа в кровати и подремывая.
Глава 4
Она знала, где лежит ключ. Достав его, отперла дверь.
До боли знакомое убранство. Каждую вещь Аня помнила и немного ненавидела. Особенно картину с фламинго!
Первым делом она бросила взгляд на диван. На нем порядок. Не успела Аня выдохнуть, как увидела стаканы в раковине. Их два! Но это же ни о чем не говорит…
Подошла, понюхала. Алкоголь ударил в нос. Она сунула палец в стакан, затем его лизнула. Горько, но не противно. Есть какой-то ореховый привкус. Аня открыла холодильник, на дверке причудливая бутылка с янтарной жидкостью. Виски, поняла она. Значит, Марк пил с кем-то из мужиков. Вряд ли московская принцесса употребляет настолько крепкие напитки…
Или только их и употребляет? Что Аня знает о московских принцессах? Ровным счетом ничего!
Она покосилась на картину. Висит немного криво. И с этого ракурса фламинго кажутся насмешливыми. Даже ехидными!
Будто живыми!
– Что вы видели, признавайтесь?! – рявкнула на них Аня.
Внутреннее напряжение было настолько велико, что она ждала от птиц ответа. Если бы они повернули к ней свои клювы и издали звуки, похожие на слова, она бы не удивилась. И сразу после отправилась к поликлинику, чтобы добровольно лечь в психиатрическую больницу.
Благо, фламинго молчали. И уже не казались живыми. Аня подошла к картине, отметив, что та вся в пыли, и сняла ее. Пусть лучше на стене будет дырка, чем это художество-убожество. Его давно пора выкинуть! А лучше сжечь…
Но никакой дырки под картиной не было. Она висела на обычной стене, даже лучше, чем остальные, сохранившейся. Почему же Марк так ее отстаивал?
Аня развернула картину и увидела какой-то обрывок. Он был засунут между рамой и холстом.
Выдернув его, она уже знала, что держит в руке. Еще до того, как глянула на лицевую сторону…
Вторая половина фотографии, на которой запечатлен юный Марк со своей любимой девушкой.
Лизой!
Она изменилась за неполных двадцать пять лет, но осталась узнаваемой. Фото было цветным, его сделали при помощи «мыльницы» и распечатали на бумаге «кодак». То есть качество люкс! Теперь, в век телефонных камер в сорок восемь мегапикселей, все, кому за тридцать, понимали это. На тех снимках все получались хорошо. Ни морщин, ни прыщей, ни зубного налета, только у некоторых красные глаза при срабатывавшей вспышке. Как у Марка на той половинке фото, которую Аня нашла давным-давно. Карие глаза обычно становились вампирскими, а у Лизы они были светлыми. Серо-зелеными, скорее всего. А волосы от природы русыми, но она их очень правильно покрасила. Аня помнила, что в шестнадцать-семнадцать хотела именно такую прическу с мелированием, как у Бритни Спирс. И брови в ниточку. А еще клипсу в нос. Но она решилась только на рваную челку. Лиза же позволила себе все!
Она стояла в обнимку с Марком, широко улыбалась в объектив и в руке держала картину. Ту, что Аня только что сняла со стены. Выходит, это она принесла ее в дом? Марк бы точно не додумался до такого. Для него не существует никаких художников, кроме Айвазовского. А фламинго написаны в стиле примитивизма, и это скорее Матисс.
Аня вышла из домика. Картину она прихватила с собой. И не одну, а с обрывком фотографии, который вернула на место.
– Пора избавляться от лишнего, – проговорила она и принялась ломать картину. Это оказалось делом несложным: рама легко распадалась на брусочки. И минуты не прошло, как перед Аней возникла кучка хлама, готового к сожжению. Розжиг и спички тут же нашлись…
И разгорелся костер! В нем полыхали фламинго, а вместе с ними Лиза. Но обрывок фото в мгновение превратился в прах, а холст сопротивлялся, стрелял искрами в своего уничтожителя, издавал хриплые стоны, вонял чем-то похожим на серу.
– Сегодня я поговорю с мужем по душам, – сказала себе Аня. При
