Вера Русанова - Букет для будущей вдовы
Марина вышла из детской и остановилась ровно посреди коридора, заранее наметив себе выщербинку в бежевом скучном линолеуме, возле которой следует притормозить. Когда она вот так, математически, планировала разговор с матерью (где остановиться, до скольких просчитать, прежде чем ответить на первую её колкость), становилось хоть немного, но полегче. (Как там было у Леви? "Когда вас отчитывает начальник, подумайте о том, что у него несвежие носки"?)
- Мама, - начала она, стараясь чтобы голос звучал ровно, - куда ты собралась? В магазин я схожу сама, для прогулок - не лучшая погода. На улице скользко, у тебя плохо с вестибулярным аппаратом. Если тебе сложно находиться со мной в одном помещении, давай уйду я? Тем более, что у меня, на самом деле, есть неотложные дела. Вот только встречу Иришку, покормлю... Да и потом, мне уже скоро на дежурство.
- Для Иришки есть йогурт в холодильнике - не забудь! - напомнила мать, с кряхтением распрямляясь.
- Не забуду, - она почувствовала, что угасшее было раздражение вновь начинает подниматься внутри неё темной, мутной волной. - Ты, конечно, считаешь меня абсолютно никчемушней, но я, как ни странно, знаю, что ребенку нужно нормально питаться, что без молочных продуктов она не может...
- Да! Кефир, кстати, несвежий. Плохой завезли, он весь комками. Так что Иришке не давай, его теперь только на оладьи.
- То есть, ты даешь мне указания на несколько дней вперед? Могу я все-таки узнать, куда ты идешь? На вокзал? К добрым соседкам, которые защитят от злой дочери? В монастырь? Куда?
Мать ничего не ответила. Только присела на низенькую скамеечку (ее Марина подставляла себе под ногу ещё когда кормила Иришку грудью) и расстегнула верхнюю пуговицу пальто.
- ... Молчишь? На жалость давишь? Хочешь, чтобы я опять почувствовала себя виноватой?.. Да ты пойми, мама, что я устала всю жизнь чувствовать себя виноватой?! Я ничего такого страшного и преступного в этой жизни не сделала, и твои концерты мне надоели! То ты в ночные сторожихи собираешься, то уборщицей в магазин. И ведь каждый раз абсолютно точно знаешь, что тебя остановят!.. Ну, чем я перед тобой провинилась? Чем, скажи? Что тебе конкретно сегодня не понравилось? То, что я смотрела фотографии Андрея? Так это, слава Богу, мой муж!.. Был мой муж. И я имею полное права смотреть его фотографии. И не тебе указывать...
- Марина, давай не будем сейчас говорить об Андрее? - мать взглянула на неё как-то жалобно. - Жив ли он, умер ли...
Она почувствовала, как жарко перехватывает дыхание, как тупая боль вступает в затылок, как в сердце поворачивается острая, холодная льдинка. Тоска и страх. Липкий, как пот температурящего пациента, страх...
- Только не надо комедий, мам, ладно? Не надо прикидываться доброй-доброй тещей! И ты, и я все отлично понимаем. Ты ведь не веришь в то, что Андрей мертв. Ты всегда была твердо уверена в том, что Андрей подонок и сволочь, что он просто сбежал и бросил нас с Иришкой... Да что толку повторять? Я три года изо дня в день только это и слышу: я - кретинка и идиотка, потому что с ним связалась, а он - подлец просто по определению! Правильно, мам? Я ничего не перепутала? Теперь, чтобы твоя душенька была довольна, мне ещё и фотографии нужно выбросить?
- Почему? Это фотографии твоего мужа.
- Вот! "Фотографии твоего мужа"!.. Мам, да ты же за всю жизнь его трех раз Андреем не назвала! Ты, вообще, думала когда-нибудь о том, что у него есть имя? - Марина не понимала, что с ней творится. Дикая ярость раздирала изнутри все её существо. Хотелось заорать, завизжать, швырнуть в мать чем угодно - да хоть этой дебильной пластмассовой вазочкой, висящей в подставке на стене. Как Андрей смеялся когда-то над этой "композицией"! Металлический столбик с двумя кольцами, раскрашенный под "березку", и из него торчит даже не глиняный горшок с какой-нибудь традесканцией, а пластмассовая вазочка с тремя тряпочными красными маками! Это даже не кич, это просто дурь!.. И вот Андрея нет, а вазочка есть. И маки есть. Слегка пообтрепавшиеся и у черенков искусственных листьев засиженные тараканами. - Ты же возненавидела его через минуту после того, как увидела! Не понимаю только почему? Чем он тебе так не угодил?
- У нас сегодня вечер воспоминаний, посвященный Андрею Викторовичу? тускло осведомилась мать. Если бы не её глаза! Если бы не холодный, такой знакомый блеск её глаз Марина, наверное, даже поверила бы в то, что мать хочет уйти от разговора. Но, на самом деле, "добрейшая тетя Оля" просто очередной раз хотела ткнуть её лицом в грязь, а Марине надоело отмалчиваться.
- Скажи, прежде чем идти на твой вокзал, базар, или куда ты там собралась, чем тебе Андрей так с самого первого раза не понравился?
- Он осматривал квартиру. Он не смотрел на тебя. Он смотрел на холодильник, на метраж комнат, на телевизор... Он даже спросил у меня, чьего производства телевизор, потому что подойти посмотреть было неудобно тумба из-под швейной машинки мешала.
- О, Господи, мама! Да он просто пытался найти тему для разговора! Он элементарно хотел тебе понравиться, произвести на тебя хорошее впечатление. Ну, о чем он мог с тобой поговорить? О кино? О книгах? Где гарантия, что ты до сих пор что-то читаешь и, тем более, смотришь серьезные фильмы? А телевизором и сериалами, в частности, девяносто процентов женщин в твоем возрасте увлекаются. Любая другая тут же начала бы жаловаться, что вторая программа плохо ловится, или что на ОРТ постоянно по экрану идет "снег"... Ну, вот дурак он - не подумал, что ты его в корысти заподозришь! Или, прости, я - дура, а он - паразит!
- А в стенной шкаф он зачем заглядывал? Чтобы побеседовать со мной о правилах хранения хозяйственного мыла и стирального порошка?
- Нет! Чтобы украсть этот твой порошок! И продать из-под полы на базаре!.. Как ты одного не можешь понять: не нужна была ему наша Михайловская квартира! Во всяком случае, лакомым кусочком для него не являлась! Он был красивый, умный, таланливый. Амбициозный, в конце концов! Я ещё понимаю, если бы он приглядывался к "высотке" на Котельнической, но не к нашей ведь убогой халупе, правда?
- А почему ты кричишь? Ты просто спросила, я просто ответила? - пальцы матери потянулись ко второй пуговице и расстегнули её рывком, словно хотели вырвать "с мясом".
- Да! - Марина скрестила руки на груди. На черном шелке блузки залегли красивые, отливающие тусклым серебром складки. - Спасибо тебе большое, что ты ответила. Что ты соизволила ответить!.. Так вот, мам, с сегодняшнего дня я запрещаю тебе плохо говорить об Андрее! Ты слышишь? Думать можешь себе что хочешь, но вслух говорить не смей. Особенно при Иришке... Оставь его уже в покое! Пусть хотя бы на том свете он от твоих критических замечаний отдохнет... И, знаешь, мам, что мне иногда кажется? Даже если бы он был жив, то не вернулся бы просто из боязни, что снова придется выслушивать твои ежедневные колкости и намеки.
Что-то в её худом, вытянутом лице с запавшими щеками неуловимо изменилось. Словно бы все черты вдруг поплыли. Затрепетав, отяжелели веки, некрасиво отвисла нижняя губа.
- Он не вернулся бы совсем не поэтому, - мать покачала головой. Просто ты ещё не понимаешь, что это такое - три года, и что теперь вас разделяет.
"Как холодеют губы! И кончики пальцев. И перед глазами суетливые предобморочные мурашки. И пол уплывает из-под ног. Сейчас бы упасть на диван. Или на скамеечку. Или просто сесть на пол, прислонившись затылком к стене". Марина сильно сжала кончиками пальцев виски и сделала несколько массирующих круговых движений:
- И что же нас разделяет?
- То, что ты три года растила дочь без него, и он просто не смог бы тебе объяснить, где все это время шлялся и чем занимался. Да и потом, у него, наверняка, были... есть женщины. Или даже одна женщина.
"О, Господи! Женщина!.. А она ведь нарочно делает больнее? Про эту гипотетическую "одну женщину" вполне можно было бы и не говорить... Почему же все-таки она так убеждена в том, что Андрей жив? Что же целых три года кормит эту веру? Неужели только всепожирающая ненависть и святая уверенность в том, что он - подонок и прирожденный предатель?"
- Хорошо. Пусть. В любом случае, его уже нет. И ты больше не смеешь его трогать.
По лестнице в подъезде затопали быстрые детские ножки. Марина нервно передернула плечами. Может, уже Иришка возвращается из школы. Радостная, со своими цветными тетрадками в "Микки-Маусах" и "бурундучках-спасателях", с захватывающими новостями из "взрослой" школьной жизни своего 1 "Б". А тут на скамеечке сидит сиротливая, несчастная бабушка в полурасстегнутом пальто. И сидит-то как! Неловко подвернув ноги под скамейку, вся скукожившись, якобы, бессильно уронив руки - чтобы пожалостнее выглядеть. Боже, как Марина ненавидела эту её привычку прикидываться бедняжечкой! И тут, словно в подтверждение её слов, мать еле слышно произнесла:
- Ладно, Мариночка, давай обо всем забудем? Плохим ли, хорошим ли, но Андрей был твоим мужем. Он - отец Иришки. Прости меня, если что не так...
