Андерс Рослунд - Дитя мрака
Педерсен.
Протокол допроса, тоже весь в пятнах кофе, валялся на полу, Гренс поднял его. Персональный номер в продолговатой рамке слева вверху. Он сел за компьютер, на экране возникли символы, в которых он не разбирался. Он открыл одно из немногих меню, какими пользовался регулярно, а именно «Персональный вопрос», где содержались данные переписи населения Швеции.
Ян.
Всего несколько секунд. Одинокое имя мерцало на большом экране. Он навел мышку, кликнул, подождал следующей информации.
И прочитал.
Одно-единственное слово.
Скончался.
Свен Сундквист спешил вверх по лестнице, отделяющей Клара-Вестра-Чюркугатан от кладбища церкви Святой Клары. Освещение на задворках церкви скудное, но он разглядел трех молодых парней, которые спали на холодных каменных ступеньках, открыв рот и громко всхрапывая. Он мог бы перешагнуть через них, а они бы и не заметили.
— Эй! — Мыском ботинка Свен толкнул в бок ближайшего из них. — Здесь спать нельзя. Тем более сейчас. Слышишь? Замерзнешь насмерть.
Молодой, бездомный, наркоман. Парень проснулся, пробормотал что-то, не глядя на Свена, и отвернулся.
— Похоже, ты не понял. Просыпайся.
Свен Сундквист набрал пригоршню рыхлого снега, бросил в лицо спящему. Тот вздрогнул:
— Пошел ты!
Парень проснулся, скорчил рожу и хотел было снова отвернуться, но Свен вытащил полицейский жетон и поднес к злым глазам.
— Предлагаю разбудить твоих спящих коллег и перебраться в Городскую миссию на Хёгбергсгатан. Там о вас позаботятся.
— А что, в этой полицейской стране уже запрещено спать где хочется?
— Ступай. Не то заночуешь в участке. Я не допущу, чтобы ты здесь замерз насмерть.
Свен Сундквист дождался, когда все трое исчезнут из виду, и пошел дальше, к Святой Кларе. Церковный сторож, Джордж, вообще-то закончил работу, но по телефону обещал задержаться.
— Туда?
Свен зашагал к зданию так называемой Малой церкви, где Сильвия, сестра милосердия, днем раньше показывала ему папки с документами на несовершеннолетних, до которых никому нет дела.
— Ее там нет.
Церковный сторож мерз, несмотря на теплое пальто и меховую шапку, закрывающую щеки, он беспрерывно махал руками и притопывал в снегу.
— Если хочешь, пойдем со мной. Я покажу, где она обычно работает в это время.
Джордж двинулся наискось через церковный двор, Свен шел следом, по узкой тропинке к Клара-Вестра-Чюркугатан, потом по Кларабергсгатан до площади Сергельсторг и вверх по лестнице, ведущей на Мальмшилльнадсгатан. В темноте у входа в одно из учреждений стояли три женщины, Свен тотчас узнал ее — худенькую, маленькую пятидесятилетнюю женщину с горящими глазами.
— Здесь я тебя оставлю.
Джордж кивнул и исчез, растворился на улицах столицы, готовящейся встретить январскую ночь. Свен немного постоял, не желая мешать сестре милосердия, которая слушала двух явно закоченевших молодых женщин в тонких нейлоновых чулках. Короткие взгляды — и они умолкли, потому что сразу учуяли в нем переодетого в штатское полицейского, они презирали человека, который отпугивал их клиентов и затягивал ожидание последней дозы героина.
— Ты мешаешь мне работать.
Сильвия обняла обеих женщин, крикнула им вдогонку что-то непонятное Свену, а те направились к стоявшему неподалеку «вольво», где уже опускалось стекло.
— Я понимаю, ты взволнованна.
— Ты приходил ко мне вчера. Просил помощи. И получил ее.
Было холодно, но шея у нее покраснела не от мороза. Ее распирала злость, Свен чувствовал.
— Я не все тебе рассказал.
— Как… как может существовать организация, действующая такими… дьявольскими методами?
— Каждое полицейское расследование развивается поэтапно. Я не мог вчера выложить всю информацию.
— Они же люди! Они прячутся. Они отверженные, и им страшно. А вы их преследуете, напускаете на них половину всей стокгольмской полиции!
Свен Сундквист устыдился, ведь она видела в нем участника операции, которая у него самого вызывала огромные сомнения.
— Ты права.
— Грозите! Стреляете!
— Если хочешь знать… Сам я никогда бы не принял такого решения.
— Они всего лишь ищут тепла. Защиты от зимы и мороза. А вы их пугаете! Загоняете дальше. Дальше вглубь.
— Мне нужна твоя помощь.
— Эти люди… до них можно достучаться доверием, уважением. А не преследованием!
К ним приближалась женщина, лет двадцати, на взгляд Свена. Длинные волосы собраны в хвост, короткая юбка, высокие кожаные сапоги со стоптанными каблуками, черная сумка через плечо. Она шла по тротуару на другой стороне улицы и жеманно засмеялась, когда возле нее остановился «мерседес» с четырьмя молодыми мужчинами. Взгляд в сторону Сильвии и два четко произнесенных слова: номер машины; потом она села на заднее сиденье и захлопнула дверцу.
— Она всегда так делает. Если их много. Однажды ей здорово досталось, когда их было пятеро и они ее избили.
Свен записал номер машины на обороте одного из двух своих блокнотов.
— Я сама прошла через это. Они знают. Знают, что я понимаю. Эта девчонка… ей семнадцать лет.
— Несовершеннолетняя.
— Одна из многих. На этой неделе я говорила с двадцатью такими. Молоденькие девчонки. С самыми младшими труднее всего. Они не слушают. Им нужен героин, и они плевать хотели, как его получат.
Черный «мерседес» был уже далеко. Интересно, куда он направился.
— Мне снова нужна твоя помощь.
— После того, что сегодня случилось? Ты меня оскорбляешь.
Свен Сундквист понимал ее. На ее месте он бы тоже чувствовал себя оскорбленным. Он еще раз попросил прощения, объяснил, что им необходимо раскрыть убийство, а это возможно, только если они арестуют убийцу, который, по-видимому, до сих пор прячется внизу, в подземельях.
— Нет.
— Если я…
— Доверие. Речь идет о доверии. У меня его нет.
Она пошла прочь. По Мальмшилльнадсгатан, на север. Свен немного постоял, потом зашагал следом, у него не было выбора. Откуда-то вынырнули две оборванные толстухи, окружили Сильвию. Тоненькая, маленькая сестра милосердия обняла обеих, погладила по круглым щекам. Пронзительные голоса гулко отдавались от бетонных стен, толстухи искали утешения, и Сильвия дарила его, велела им снова прийти завтра, тогда они свяжутся с Бюро по делам бездомных. Они опять обнялись, хрупкая фигурка исчезла между необъятными телесами.
— Ты права. Мы только напортили. Но теперь это не имеет значения, верно?
Свен подошел к ней, когда она опять осталась одна.
— Дело об убийстве женщины по-прежнему не закрыто.
Он будто приносит человека в жертву.
— Ножевые ранения, бессмысленная жестокость, сорок семь ударов.
Если б он сумел заставить сестру милосердия увидеть ту, что совсем недавно была жива.
— Ее лицо обглодали крысы. Ее убийца на свободе, разгуливает в туннелях под Фридхемсплан.
Сильвия снова пошла прочь, худая спина в широком пальто. Потом обернулась:
— Крысы?
— Бурые крысы. Они объели ей лицо.
Сильвия остановилась. Он сумел добиться своего. Она увидела.
— Женщина?
— Да.
— Кто?
Человек, который недавно жил.
— Сорок один год. Мать-одиночка. Работала в Государственной страховой кассе в Тюресё.
Сильвия слушала. Он должен назвать имя. Тогда ей будет труднее уйти от разговора.
— Педерсен. Ее звали Лиз Педерсен.
Свен изучал лицо сестры милосердия. Она отреагировала. Вздрогнула. Пыталась скрыть это, выглядеть невозмутимой, но имя Педерсен, Свен не сомневался, было ей знакомо.
— В туннелях, говоришь?
— Да.
Она помолчала, ветер стерег их разговор, было холодно. Два автомобиля медленно проехали мимо, блестящие, новые, искали женщин, которых можно купить. Сильвия вздохнула, будто сдалась:
— Я сама жила там. С тех пор прошло тринадцать лет. Все это время я не прикасалась к наркотикам. Теперь я замужем, но не могу дать мужу столько любви, сколько хотела бы. Не получается. Тринадцать лет! Понимаешь… тело помнит. Всё помнит. Каково это — не иметь пристанища. Продавать себя. Колоться, чтобы все выдержать.
Сильвия плотнее запахнула пальто, поправила вязаную шапочку, скрывавшую седые волосы.
— Я сделаю то, о чем ты просишь. Спущусь под Фридхемсплан. Попробую связаться с одним человеком, который там живет.
Свен Сундквист хотел обнять ее.
— Тебе нельзя идти туда одной.
— Я пойду одна.
— Мы знаем, там убийца.
— Одна. Только так. Вы пугаете и вредите. Вы ничего не стоите ни в их глазах, ни в моих. Если внизу узнают, что я привела с собой полицейского… я никогда больше не смогу туда спуститься.
Она доставала ему до груди. Он мог бы поднять ее одной рукой.
