Андерс Рослунд - Дитя мрака
Крупный мужчина с длинной седой бородой, в шапке, похожей на детскую, так и стоял посреди двора, неотрывно глядя на скамейки. Сильвия кивнула в его сторону:
— Иначе разговора не будет.
Гренс поднялся с портфелем в руке, посмотрел на Свена:
— Я ухожу.
Бородатый мужчина в детской шапке сверлил его взглядом, даже шею вперед вытянул, нарочно, но не двигался с места, пока комиссар не скрылся за большим зданием. Сильвия опять кивнула, и он вразвалку подошел.
— Свен Сундквист. А это Миллер.
Сильвия взяла мужчину за руку и не отпускала, пока оба не устроились на скамейке, где только что сидел Свен. Бездомный, изгой. Свен смотрел на его руки, грязные, с заметными следами крысиных укусов, на лицо, покрытое сажей.
— У тебя пятнадцать минут. Я делаю это ради нее.
Говорил он четко, явно не под кайфом. Вроде бы диалект Западной Швеции. Свен Сундквист наклонился вперед, руки на коленях, хотел быть поближе, преодолеть дистанцию.
— Внизу живешь?
Мужчина по имени Миллер громко застонал, во взгляде та же злость, с какой он глядел в спину Эверта. Сильвия положила руку ему на плечо.
— Если он скажет «да», ты можешь арестовать его за незаконное проникновение, так? Но ведь у тебя другая цель?
Свен Сундквист повернулся к Миллеру:
— Не волнуйся. Незаконные проникновения теперь вообще не подлежат расследованию.
Уличный шум усиливался, автобусов стало больше, легковушки все чаще резко тормозили. Наступал морозный, но красивый зимний день, солнце уже пробивалось сквозь легкую дымку.
— Вчера ты упомянул Лиз Педерсен. — Сильвия смотрела на Свена. — Сказал, что она мертва. И я поняла, что выбора у меня нет, что придется связаться с Миллером. И я заметила, что моя реакция от тебя не укрылась. — Она повернулась к Миллеру, худенькая рука коснулась его грязной щеки. — Проблема в том, что я дала клятву молчать. Теперь я свободна от этого обязательства. И думаю, что смогу ответить на целый ряд твоих вопросов. Но начну не я.
Она не убирала руку со щеки Миллера, он искал слова, колебался, потом покачал головой:
— Мне начхать на незаконное проникновение. И на то, зажигал ли ты вчера костры. И на то, совершал ли ты какие-нибудь другие преступления… об этом тебе рассказывать незачем. Через тринадцать с половиной минут мы расстанемся. И всё. — Свен Сундквист демонстративно посмотрел на большие часы, показывая, что главное для него — соблюсти уговор.
Миллер беспокойно поправил шапку, задышал громче, быстрее.
— Дети… они не должны жить внизу. — Складки на шее, дряблые щеки, от возбуждения кровь бросилась в лицо. — Она там. Ребенок.
Свену хотелось придвинуться еще ближе, но он не пошевелился, изо всех сил скрывая волнение.
— Я вижу ее там, иногда мы разговариваем, и, кажется… она мне доверяет.
Сундквист не вполне понимал, о чем, собственно, толкует этот человек, но боялся спугнуть его, спровоцировать.
— Там не так много людей, на которых можно положиться. Наверно, мне надо бы… больше двух лет, черт побери, я не мог иначе. — Миллер помолчал, тяжело дыша, и продолжил: — Я должен был кому-нибудь рассказать.
Гренс потянулся за стеклянным кофейником, почти пустым, налил еще чашку. По требованию Сильвии он ушел со школьного двора и теперь ждал в старом кафе на Санкт-Эриксгатан, где бывал время от времени, — красная плюшевая мебель, такие же драпировки, газета, кофе, люди, на которых можно поглазеть. Не так-то часто лишние люди считают лишним тебя самого. Он улыбнулся — надо же, получил афронт, бродяга выставил условия. Но ведь и психи вправе высказаться, коль скоро это помогает расследованию. Он отхлебнул черного кофе, закусывая плюшкой с корицей, большущей, на целый обед хватит. И как раз этот псих пришел из тех мест, где, по всей вероятности, прячется убийца. Гренс отставил пустую чашку. Он тотчас подумал об этом, когда позвонил Свен и предупредил об утренней встрече. Свидание с убийцей. Бородач, который пялился на него в школьном дворе, мог бы оказаться тем, кого они ищут. Но сейчас Эверт Гренс был совершенно уверен: бродяга, размахивавший руками, не убийца, за тридцать четыре года службы в полиции он понял, как те выглядят, как себя ведут. Жуя плюшку, он разглядывал трех подростков за столиком в глубине, заливавшихся истерическим смехом, потом перевел взгляд на соседний диванчик, где подростки постарше раз-говариали на повышенных тонах; вот так выглядят нынешние кафе — кругом сопляки, которые потягивают липовый кофе с итальянскими названиями, на вкус просто-напросто взбитое горячее молоко. Во внутреннем кармане пищал телефон, но Гренс будто и не слышал, пищали все телефоны вокруг, посетители слали друг другу сообщения и тратили куда больше времени на включение телефонов, чем на сами разговоры. Новый писк — он вздрогнул, сообразив, что пищит его собственный телефон. Долго с досадой ощупывал махонькие кнопки и уже был готов просить помощи у кого-нибудь из юнцов, но в конце концов сумел открыть входящее сообщение.
Прочитав его, Гренс встал, завернул остатки плюшки в салфетку и поспешил в полицейское управление.
Свен Сундквист еще раз взглянул на большие белые часы Фридхемской школы. Осталось девять минут.
— Я должен был рассказать. Сообщить кому-нибудь еще.
Миллер хотел было встать, но рука сестры милосердия, лежавшая на плече, удержала его.
— Ты поступил правильно. — Сильвия долго смотрела на Миллера, потом на Свена. — Три недели назад. Рождество на Фридхемсплан. Мы приходим туда раз в неделю, с кофе и бутербродами, а когда холодно, то чаще. Бездомные знают, когда и где мы бываем. Одни берут кофе и исчезают, не говоря ни слова, для других компания важнее еды. — Она крепче сжала плечо Миллера. — Миллер… вот уже семь лет я угощаю тебя кофе и бутербродами. Но в тот раз ты никак не уходил, все говорил, говорил.
— Она там уже больше двух лет.
— Ты не выдавал ее.
— Мне не нравится, когда дети живут под землей.
Сильвия поправила белый пасторский воротничок, свой щит, ей предстояло говорить о том, о чем она говорить не хотела.
— Миллер рассказал мне о девочке, которую никто не искал. О совсем юной девочке. Ты видел мою папку, я обязана реагировать, а потому направила официальный запрос в социальное ведомство. По прошествии четырех дней мне даже не подтвердили получение запроса, и тогда я начала искать сама.
— Меня зовут Сильвия. Я сестра милосердия в церкви Святой Клары.
— Да?
— Я хочу спросить о твоей дочери.
— Я знала имя девочки, весьма необычное. И попросила одного из приходских священников поискать в базе данных переписи населения. В Стокгольмской губернии нашлось четырнадцать девочек подходящего возраста с таким именем.
— У тебя есть дочь по имени Янника. Верно?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне удалось установить номера телефонов одиннадцати девочек.
— Ты знаешь, где она сейчас?
— Тебя это не касается.
— Лиз Педерсен была восьмой, кому я позвонила.
— Если ты не знаешь, то, возможно, знаю я.
Эверт Гренс вспотел, несмотря на мороз.
Получив эсэмэску, он покинул плюшевое кафе и быстро зашагал через Крунубергспарк, сердце нетерпеливо стучало в груди, когда он открыл дверь подъезда на Бергсгатан и по коридорам и лестницам поспешил на третий этаж.
В корзине возле факса лежал один-единственный документ.
Краска легла неровно, верхние строчки текста читались с трудом. Он водил пальцем по плотным строкам:
ДНК на стакане, щетке и нижнем белье обнаруживает близкое родство с ДНК № 660513 Лиз Педерсен.
Он ждал этого сообщения.
Накануне в пустой квартире Лиз Педерсен он упаковал в пластиковые пакеты трусики, стакан из-под зубных щеток и головную щетку и отправил в Линчёпинг, в Государственную экспертно-криминалистическую лабораторию.
Первые же выводы начальника лаборатории подтвердили, что все это принадлежало дочери убитой.
Таким образом, они выделили и ДНК Янники Педерсен.
Гренс шел по длинному коридору с заключением экспертизы в руке. В ярком свете люминесцентных ламп читать было трудно, он зашел в буфетную, зажег лампу под вытяжкой, положил документ между конфорками. Опустил палец чуть ниже, к результатам следующего анализа.
ДНК из слюны на трупе идентична ДНК на стакане, щетке и нижнем белье.
Он оказался прав.
Они встречались.
Она целовала свою мать.
Свен Сундквист обвел взглядом пустой школьный двор, ноги замерзли в глубоком снегу. Седобородый бродяга в детской шапке и сестра милосердия, тоненькая, с пасторским воротничком, с увядшим лицом, ждали на скамейке напротив.
Они просто вели расследование, касающееся мертвой женщины и ее пропавшей дочери, и сделали шаг вперед.
