Андерс Рослунд - Дитя мрака
— Отбросы.
— Простите?
— Дети-отбросы. Это выражение я услышала вчера.
Бауэр нагнулся собрать свои бумаги.
— Я всю жизнь работал в полиции. Почти сорок лет. И что в итоге остается? — Его голос звучал устало. — Не очень-то много. Расследования убийств? Вряд ли. Расследования массовых убийств? Нет. — Пол опустел, светлый линолеум выглядел так же безобразно и неряшливо, как раньше. — Но это… Дети как статьи бухгалтерской программы. Дети как издержки, как расходы, которые обдумываются, взвешиваются, просчитываются. В Румынии, которую мы долго презирали. Но также и в Германии. А теперь и у вас в Швеции. Дети, которые нам не нужны, которых мы не ищем, которые прячутся, потому что не вправе существовать.
Янника смотрела на Лео и крепко держала его за руку. Он оказался прав. Сейчас здесь никто не жил. Нет ни дыма, ни костров. Легко дышать, легко идти, она могла осторожно тащить Лео вперед, когда усталость манила его лечь.
Она знала, они шли долгим обходным путем, зато он был безопасный и единственный, что вел с Торильдсплан к комнате, которая принадлежала только им и располагалась вблизи спуска на Арбетаргатан. Ей все еще было страшно, но под ложечкой болело не так сильно, потом станет лучше, она никогда не любила ходить по системе, рискуя кого-нибудь встретить, ведь она здесь, чтобы скрыться от них.
Лео обливался потом, он уже не поднимал ноги, шаркал подошвами по полу туннеля, шептал, снова и снова, что должен поспать, просто прилечь и вздремнуть немножко.
Пройдя полпути, они увидели первые прогоревшие костры, струйки дыма, поднимающиеся от больших куч серой золы, почуяли запах как от пожарища. Слабый свет наверху означал, что крышка люка не на месте, они даже слышали голоса, наверно, там полицейские, и Янника затаила дыхание, когда они с Лео погасили лампы.
Они добрались до комнаты, где обитали одиннадцать женщин. Неожиданно заметили совсем рядом трех из них.
Ни Янника, ни Лео не увидели и не услышали, как эта троица без фонариков вылезла из полуметровой дыры в стене, где встречались два туннельных коридора.
Три испуганных человека, которые прятались, услыхали их шаги и рискнули выйти.
Все пятеро смотрели друг на друга, как обычно. У них не было ничего общего, кроме одного: им довелось жить в одном месте. Янника узнала всех трех, она не раз видела их в туннелях и особо приметила девочку с колечками в ухе, примерно ее же лет, которая бродила здесь уже целый месяц.
Через несколько минут они миновали естественную щель в стене, которая вела в пристанище Миллера. Янника потянула Лео за руку, попросила подождать, а сама пролезла туда — посмотреть, все ли в порядке с Миллером. Его не было. Она осторожно потрогала кое-что из его скарба — книги, которых не читала, несколько фотографий какой-то женщины, расставленных на ящике из-под фруктов, ему бы следовало сейчас быть здесь, она надеялась, что он скоро придет.
Уже совсем близко, Лео шел, наклонясь вперед, и она раз-другой поддержала его, когда он едва не упал.
Скоро он ляжет и будет спать сколько хочет на бетонном полу, где теперь совсем пусто, нет ни стола, ни матрасов, ни одеял — все это кучей серой золы лежит в коридоре снаружи.
Эверт Гренс сидел за письменным столом, смотрел на портфель Бауэра, пока тот не слился с темнотой коридора. А день-то, похоже, выдался хороший. Анни снова дышала сама, безумец в туннелях получил первое предупреждение, немецкий комиссар сначала ловко обуздал прокурорскую дурь, а потом за тридцать минут завершил одно из тридцати четырех параллельных расследований. Гренс взглянул на будильник возле телефона. Девять пятнадцать. До ночи еще далеко, сегодня он поедет домой: затылок вконец онемел, спина требовала настоящей постели.
— У вас все на сегодня?
Свен молча ждал с тех самых пор, как Гренс и Огестам — перед появлением Бауэра — стояли, буравя друг друга взглядом, в бессмысленной жажде удержать власть.
— Значит, можно начать работу. Оставим в покое песочные замки.
Он щелкнул пальцем по конверту, который держал в руке уже без малого час.
Ян Педерсен (ЯП): Что, черт побери, ты несешь? Она… пропала?
Следователь Эрик Томссон (С): А ты не знал?
Свен Сундквист открыл белый конверт с логотипом полиции, вынул сброшюрованную копию протокола допроса 0201-К84976-04.
ЯП: Ты задал мне чертову уйму вопросов, а о чем речь, вообще не сказал. Только теперь, через полчаса, вдруг объявляешь, что моя дочь пропала?
В общей сложности восемь плотно исписанных страниц. «Допрос Педерсена Яна, подозреваемого в сексуальных домогательствах».
С: Вопросы задаю я. И хочу, чтобы ты на них ответил.
ЯП: И что же именно в моем рассказе тебе непонятно?
Он листал бумаги. Многие пассажи были отчеркнуты на полях жирным красным штрихом.
С: Что я понимаю, Педерсен, никому не интересно. Зато будет чертовски интересно, если ты попробуешь отвечать.
Свен Сундквист посмотрел на Гренса и Огестама.
— Мы знаем, что Лиз Педерсен мертва. Что ее дочь вот уже два с половиной года как пропала. И что ее бывший супруг обвинялся в сексуальных домогательствах.
Комиссар и прокурор молчали. Оба слушали.
— В нынешних обстоятельствах именно он особенно меня интересует. Отец девочки.
ЯП: Я уже раз пять и так и этак объяснял тебе, что эти мнимые приставания к Яннике… хотя бы теперь послушай!.. чистейший вымысел.
Свен ждал вопросов.
— Это первый из допросов, проведенных в связи с пропажей девочки.
Вопросов не было.
И он продолжил:
С: Тогда будь добр, объясни еще раз.
ЯП: Чистейшие выдумки моей бывшей! Речь-то о том, чтобы сохранить права на воспитание ребенка!
Свен Сундквист перелистал еще несколько страниц допроса Яна Педерсена, подозреваемого в сексуальных домогательствах в отношении Янники Педерсен. В ответ на каждый вопрос он твердил о своей невиновности, приводя все те же аргументы, что и годом раньше, когда утверждал, что его оговорили.
ЯП: И вообще, если ты не намерен меня задерживать, я считаю допрос оконченным.
С: Я бы попросил…
ЯП: Я только что узнал, что моя дочь пропала месяц назад. И мне срочно надо отсюда выйти.
Эверт Гренс и Ларс Огестам слушали, понимая, что Свен прав: отныне главная задача — установить местонахождение бывшего супруга и отца.
ЯП: И я сделаю то, что полагалось бы делать тебе.
С: Будь добр…
ЯП: Буду искать ее.
Поздний вечер.
Они зевали от усталости, разговор то и дело обрывался, в конце концов Огестам вызвался принести три чашки кофе из автомата в коридоре.
Работа не закончена.
Назавтра необходимо установить контакт с бывшим мужем убитой и отцом пропавшей девочки. И несмотря ни на что, решить, каким образом они еще раз спустятся в туннели.
Ведь все они знали, что именно там прячется убийца Лиз Педерсен.
*Тени над шоссе становились все гуще, а когда по дороге закружила метель, Херманссон медленно съехала к обочине, к деревьям, которые стояли совсем близко. Она затормозила и на миг потеряла управление, машина пошла юзом — того и гляди, врежется в безмолвные каменные стены.
Марианна Херманссон устала, была на грани полного изнеможения.
Всю прошлую ночь она не спала и теперь держалась из последних сил. Останови ее сейчас дорожный полицейский, он непременно бы велел ей выйти из машины и запретил садиться за руль. И был бы прав.
Она отпустила сцепление и, крепко сжимая баранку, снова выехала на дорогу, а потом старательно скрывала дрожь, поскольку не желала признаваться Бауэру, что они были буквально на волосок от аварии. Они направлялись на север, в Арланду, к последнему сегодняшнему самолету, и она сосредоточенно смотрела прямо перед собой, на красные габаритные огни автомобиля, который шел впереди. Подавила зевок и остановилась на автозаправке «Шелл», у съезда на Соллентуну.
— Кофе?
— Поздновато уже. Будет трудно заснуть. Но спасибо.
Она расплатилась за большую чашку кофе, такого же, какой Гренс приносил из кофейного автомата в коридоре управления в те вечера, когда не уходил домой, и внезапно поняла, в чем тут дело: сердце нетерпеливо застучало, ожило, она сумеет выдержать еще несколько часов.
— Я встречался с теми детьми, когда мы забирали их во Франкфурте.
С тех пор как они покинули центр Стокгольма, Хорст Бауэр молчал — то ли не слишком доверял ей как водителю, то ли мысленно добрался до заключительного этапа большого расследования. Сейчас он повернулся к ней, и она сбавила скорость, чтобы и машину вести, и слушать его.
— Тридцать девять испуганных, брошенных детей, которые говорили на непонятном языке. Ни тех, что в Осло, ни тех, что в Риме, я не видел. Только тех, что в Копенгагене, спустя неделю. Двадцать восемь ребятишек, многих я допросил на месте.
