Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго
– В таком, рыжая, что эта запись – не доказательство… точнее, доказывает она лишь то, что лет этак пять тому назад две дурочки решили сыграть злую шутку. Мало ли, обиделись на парня, или наоборот, решили устроить личную жизнь… да и за смертью Андрея эта запись ценность теряет.
Далматов отстранился.
Он теперь стоял, глядя в раскрытое окно, и думал.
Саломея не мешала.
– Варвару спрашивать нельзя. Напрямую. Догадается и опять наврет с три короба… нет, рыжая, мы должны кое-что узнать… элементарные вещи, которые следовало бы проверить сразу. Но завтра. А сегодня… сегодня отправляйся спать.
– А ты?
– И я отправлюсь. Позже.
Саломея ему не поверила, но спорить не стала. Она все еще чувствовала безмерную усталость. И уснула, едва лишь голова коснулась подушки.
Во сне она вернулась в дом, который знал.
Не мог не знать правды.
Дом пытался рассказать все, но Саломея не понимала…
Она спала беспокойно, то и дело вздрагивая, порываясь сесть, и тогда Далматов гладил ее ладонь, говоря:
– Все хорошо.
Лгал.
Плохо.
Дрянное дело, другие редко бывают, но это как-то особенно дрянное… черный паук-брелок… давний договор… и рагипнол в стакане красного вина… нет, с вином он скорее всего не угадал. И не стоит путать собственные воспоминания с тем, что случилось здесь.
Варвара не похожа на ту девицу, которая говорила по-английски с ужасающим акцентом, Далматов едва ее понимал. Зато она была светлой, как ему показалось, открытой. Смеялась во весь голос. Пила кислое вино из пластикового стакана, рассказывала… проклятье, Далматов не помнит, о чем она рассказывала.
И имени ее, впрочем, оно не имеет значения сейчас, как и то, что случилось… давно.
Безумный городок, один из многих в его затянувшемся путешествии. Тогда он врал себе, что именно путешествует, а не пытается сбежать.
И плевать.
Был вечер. Пристань. Старые лодки на ней. Звезды низкие. Луна. Луну он помнит, она еще дрожала, покачивалась, грозя вовсе свалиться с неба.
Помнит и огни мотеля… а дальше – пустота. И пробуждение. И давешняя девица, которая рыдает громко, театрально, заламывая руки. Она твердит что-то, путая слова, а его голова слишком тяжелая, чтобы Далматов понял.
Потом появляется парень, деловитый и хмурый. Он представляется родственником, хотя теперь, спустя годы, очевидно, что ни малейшего родства между ними нет.
Парочка мошенников, которые разводят бестолковых туристов.
Парень говорит куда лучше своей не то сестры, не то подружки. Он-то и объясняет Далматову про наркотики, про изнасилование. Грозит тюрьмой. Но тюрьма не страшна, вряд ли будет хуже, чем дома. Но от мысли, что он, Илья Далматов, ко всему и насильник, становится дурно.
Приступ накрывает там, в гостиничном номере.
И девица кричит… что-то кричит, а парень орет уже на нее, требуя успокоиться. Он же сбрасывает вещи Далматова на пол и поднимает бумажник, вытаскивает все, что было, кроме несчастной пятерки баксов, которую возвращает демонстративно.
Парень уходит, громко хлопнув дверью, и от звука этого Далматова выворачивает наизнанку. Он отключается, а придя в сознание, обнаруживает, что унесли не только деньги. Камера. Телефон. Запонки и зажим для галстука, который он таскал с собой, хотя в том путешествии не носил галстуки.
Она прибралась в номере.
И даже укрыла Далматова пледом. А с той стороны двери повесила табличку «Не беспокоить». Наверное, если бы он тогда сдох, тело обнаружили бы дня через три, когда оно стало бы вонять.
– Все хорошо. – Далматов погладил рыжие мягкие волосы. – Все будет хорошо… я постараюсь, чтобы было.
Он встал.
Ночь на дворе. Ночь – его время.
Зима.
Холод отрезвляет и возвращает мыслям ясность, хотя голова и так ясна. Понятно все… почти все, а оставшиеся мелочи Далматов выяснит.
Он укрыл Саломею одеялом и поднялся.
Переоделся. Открыл кофр, выбрал из дюжины склянок две. Если повезет, этого хватит… если не повезет, Далматов найдет иной способ получить информацию.
Варвара сидела в баре.
Пила.
И была еще не пьяной, но уже достаточно пьяненькой, чтобы бармен поглядывал на нее с плохо скрытым раздражением.
– А! Молодожен счастливый! – Варвара говорила громко, и люди, которых в баре было немного, оглянулись. – Иди сюда! Эй ты, налей… давай, давай… он заплатит.
– Может, вам уже достаточно? – осторожно поинтересовался бармен.
– Я сама знаю, когда мне достаточно! И вообще не занудствуй. Илюшка, скажи, чтобы он не занудствовал. – Варвара надула губки.
– Налей, – велел Далматов. – Я пригляжу.
– Он приглядит… садись… ближе садись, я ведь не кусаюсь… – Она похлопала по соседнему стулу. – Или, может, в номер пойдем?
– Обязательно пойдем. – Далматов сел.
От Варвары несло спиртным, сигаретами, потом, духами. Смесь вышла ядреной, и Далматов поморщился.
– Не нравлюсь? – Варвара надулась еще больше.
– Не нравишься.
– И зачем тогда пришел?
– Присмотреть, чтобы глупостей не натворила. Мне минералку. Без газа.
– Скучная ты личность, Илюшка. – Получив коктейль, Варвара подобрела. Она тянула его через соломинку, глядя на Далматова поверх бокала, и наверное, самой ей собственный взгляд казался весьма загадочным, но на деле она была обыкновенной нетрезвой девицей. – Минералочку пьешь, жене верность хранишь… хранишь ведь?
– Храню.
– Еще скажи, что любишь.
– Почему нет.
– Потому что ты, Илюшка, на любовь не способный… прямо как я…
– А ты, значит, не способна…
– Ну… – Варвара томно прищурилась и провела пальчиком по шее. – Не здесь же нам о любви говорить, верно?
– К тебе?
– Ко мне… только… – Она подняла опустевший бокал. – Задушевные беседы и без выпивки…
– Непорядок, – согласился Далматов. – Что будешь?
– Все буду. – Варвара облизала губы. – На твой вкус…
Полбутылки вина.
Открытой.
И два бокала.
Варвара сползает с высокого стула и нетвердой походкой, вихляя задом, идет к выходу. Далматов за ней.
Лифт.
И попытка поцелуя, от которого получается увернуться, мокрые Варварины губы оставляют след на щеке.
– Упрямый ты… все одно моим будешь.
– Почему?
– Потому что я так хочу…
Она обнимает, повисает на шее, дышит горячо, вызывая одно желание – оттолкнуть. Далматов ненавидит пьяных женщин, но эта… эта нужна.
Пока. Ее номер этажом ниже. И по-своему неплох, только окна закрыты и в комнате невыносимо душно. Варвара падает на кровать и задирает ногу.
– Снимешь?
Туфелька на платформе, каблук-шпилька, чулочки в сеточку, верно, надетые для пущей соблазнительности.
– Нет.
– Илюша…
Вино. Бокалы. И Варвара садится, принимает свой, нюхает капризно.
– Не хочу.
– Пей. – Далматов перехватывает ее белую шейку, такую тонкую, сожми чуть сильней, и хрустнет. Глядишь, когда хрустнет, всем станет легче. Но убивать нельзя.
– Или что? – Она не боится, смотрит снизу вверх, губы облизывает.
– Или я сам волью это вино тебе в глотку.
– Злой…
– Уже говорила.
Она пьет медленно, дразня.
– И что теперь? – Допив, протягивает Далматову бокал. – Я умру в страшных муках?
– Когда-нибудь – несомненно умрешь. Про муки не знаю…
Далматов отпустил ее и руки вытер гостиничным полотенцем.
– Когда закончится это дело, ты исчезнешь. Забудешь про Саломею…
– Иначе что?
– Иначе ты и вправду умрешь в страшных муках.
Варвара хихикнула, то ли она была слишком пьяна, чтобы понять, то ли слишком глупа, чтобы принять угрозу всерьез. Далматову было все равно: он предупредил.
– Охраняешь, Илюшка?
– Охраняю.
– Почему?
– Потому.
Она упала на кровать и руки раскинула.
– Знаешь, на первый взгляд ты нормальным мужиком кажешься… а ведешь себя как влюбленный пацан… может, ты и вправду влюбленный пацан?
– Варенька, если ты хочешь меня разозлить, то зря. – Далматов подвинул стул к кровати. – Давай лучше поговорим.
– О чем?
Она перевернулась на живот и потянулась лениво, по-кошачьи.
Она была хороша и знала об этом. Гордилась. И полагала, будто ничего-то больше от нее не требуется. Наверное, в чем-то была и права.
– Обо всем… например, ты сказала, что любить не способна.
– А что есть любовь? – Варвара легла, положив голову на скрещенные руки.
– Это ты мне расскажи.
– Расскажу… любовь – это зависимость… это когда человек напрочь теряет способность мыслить здраво. Начинает вести себя глупо…
– Как Андрей?
– При чем тут Андрей? – Она покачивала ножкой, с которой медленно сползала туфелька.
– Он ведь был в тебя влюблен… настолько влюблен, что бросил невесту…
Варвара фыркнула:
– Ее он и без меня бросил.
Замечательно.
