Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
В библиотеке спал Вениамин. Платон выключил плеер у него на груди и осторожно снял наушники.
В коридоре он стал у скорчившейся под пледом пострадавшей и тихо спросил:
- Что вы плачете?
- Душа тоскует, - высунула голову женщина.
- Как вас зовут?
- Лукреция я, - с готовностью ответила она. - А в миру была Лужана.
- У вас какая-то справка имеется, - замялся Платон. - Что там написано?
Он думал, что монашка покажет ему справку, но та пробормотала скороговоркой - наизусть:
- Раба божья Лукреция, приписанная к Волховскому монастырю Печерского района, имеет годы рождения 1956 и 1989.
- Почему годы разные? - удивился Платон.
- В первом годе я родилась на свет божий, а в другом - приняла постриг.
У этой женщины две даты рождения. У Илисы два тела. Может такое быть? Что там лежало под одеялом? У изголовья - верхняя часть Кваки с зеленым бородавчатым телом ниже пояса? А внизу? Верхняя половина лягушки со стройными женскими ножками...
- Да тебя бесы одолели! - заметила Лукреция. - Наклонись.
Платон наклонился, и монахиня мелким крестом перекрестила его голову много раз и при этом поплевала, что-то приговаривая.
- Спасибо, - чувствуя себя идиотом, поблагодарил Платон, проведя рукой по волосам, а потом вытер ее о пижамные брюки.
- Ничего, ничего... Я поживу у тебя, окроплю дом святой водой, а то нечисти тут - видимо-невидимо!
- А вы... Вас в монастыре не хватятся? - с на-деждой поинтересовался Платон.
- Не хватятся! - успокоила его Лукреция. - Я уже три года как странствую. По святым местам ходила, душой очищалась, а теперь приживалкой живу. При церкви батюшки Апексима. Пока церковь строится, я за рабами приглядываю.
- Рабами? - удивился Платон.
- Ну да, за рабами божьими беженцами - да странниками всякими незаконными. Я как раз шла проведать попрошаек, что милостыню собирают у моста, а тут ты меня сбил, прости господи твою душу грешную... - крестясь, Лукреция села, свесив ноги, пошарила в сумочке и вдруг закурила, щелкнув зажигалкой.
У Платона от такой непосредственности пламя зажигалки размножилось в глазах десятком огоньков.
- Невозможно!.. - прошептал он, не в силах быстро и правильно сформулировать запрет. - В моем доме не курят!
- Ох-ох-ох, - покачала головой Лукреция, - раскудахтался! А может, мне нервы упокоить надо? Сядь, - она постучала рядом с собой по разложенному креслу. Затянувшись как; следует, заметила, выпуская дым: - Вон у тебя какие глаза блудливые! Чего бродишь ночью по дому, а? Много грешишь?
- Что?., что вы сказали? - опешил Платон. Он как раз в этот момент обдумывал, провалится ли под тяжестью его большого тела разложенное кресло, если и в самом деле сесть?
- Грешишь, спрашиваю, много?! - закричала Лукреция, как глухому.
- Не кричи,.- поморщился Платон, от возмущения легко переходя на "ты". Немедленно прекрати курить! - приказал он громким шепотом.
- Ладно, - согласилась Лукреция, затянулась напоследок и вдруг, наклонившись, тронула его за ногу.
Платон отшатнулся назад, потеряв шлепанец.
Лукреция положила на пол сигарету, подобрала тапок и шлепнула им по дымящейся сигарете, как бьют по большому таракану.
Платон от таких ее действий захлебнулся на слове "Паркет-с-с!"
- И все дела, - удовлетворенно заметила монашка, выпрямляясь.
Совершенно обессилев, Платон сел рядом с ней, не сводя глаз со шлепанца.
- Ну вот, - кивнула Лукреция, - толстуха, которая развалилась одна на большой кровати, она тебе кто?
- Невестка, - ответил Платон и задумался. - То есть она теперь вдова получается.
- Твой сын умер? - буднично поинтересовалась монашка.
- Не сын. Племянник. Старший, - уточнил Платон. - У меня нет детей.
- А в комнате с книжками, значит, младший племянничек спит, - кивнула сама себе Лукреция и вдруг спросила, близко придвинувшись: - Отпевали?
- Что?.. - отшатнулся Платон.
- Ты глухой или дурак - с одного раза не понимаешь? Отпевали умершего, спрашиваю?!
- Наверное... - пожал плечами Платон, пытаясь вспомнить, что говорила Илиса о похоронах.
- А то отпеть нужно, - строго заметила Лукреция. - Просто необходимо. Ты вот что, Платон, имей в виду: твоя невестка - ведьма.
- Я знаю, - отмахнулся Платон и вдруг подумал, что не называл ей своего имени. - А ты как определила?
- А разве нормальный здоровый, как бык, молодой мужик возьмет такую в жены? Это только по колдовству или по уговору какому.
Она могла слышать его имя, когда приходила врач.
- Бобылем, значит, живешь, - заметила Лукреция. Такое замечание ответа не требовало. Они помолчали.
- Ладно, - монашка решительно стукнула кулаком в ладонь. - Давай, Платон, договоримся так. Я поживу у тебя несколько дней, а ты скажешь своим, чтоб слушались меня. А я у тебя наведу чистоту. Углы обтрушу, где нужно водичкой побрызгаю, где нужно - поплюю, чтобы всякая нечисть...
- Нет, - спокойно сказал Платон.
- Нет?
-Нет.
- А если я в милицию заявление напишу на ущерб? - поинтересовалась Лукреция. - У меня и свидетели имеются.
- А если я сам приведу участкового, чтобы ой хорошенько проверил твои документы?
Лукреция задумалась. Платон тоже молчал, не торопя ее.
- Да мне нужно-то всего три дня. Отлежусь, отмоюсь, отъемся. А то у отца Апексима вечный пост. А я за это отмолю твоего племянника умершего.
- Отмолишь? - не понял Платон.
- Отпевание устрою по знакомству, настоящее. И отмолю грехи. Он ведь умер молодым?
- Молодым, - Платон закрыл глаза, не пропуская боль в сердце.
- Значит, грешил где ни попадя, так? Что ж я, не знаю их, молодых...
Она полезла рукой в сумочку.
- Нельзя, - тихо приказал Платон. Лукреция вздохнула и убрала руку.
- Значит, договорились? - Она посмотрела на Платона. В полумраке коридора ее лицо с изумительным овалом, большим удлиненным лбом, как у голландских женщин на древних портретах, казалось молодым и давно знакомым.
- В квартире не курить, - сдался Платон.
- Ладно. В холодильник я буду заглядывать часто, скажи, чтобы твой племянник не цыкал.
- Мойся почаще, а то от тебя бомжами пахнет, - продолжил обсуждение ее пребывания Платон.
- Еще я обязательно пороюсь во всех шкафах.
- Это зачем?
- Люблю рыться в чужих шкафах.
- Ну, ладно...
- Могу чего-нибудь по забывчивости в сумку положить. Дорогих вещей не беру. Ты потом посмотришь сумку сам и с чем не сможешь расстаться, заберешь. У меня нет вшей, чистая я, - невпопад заметила Лукреция.
- Поздравляю... Три дня?
- Три. Надеюсь, я все успею.
Перед тем как уйти в спальню, Платон запер кабинет. Он чувствовал себя несколько успокоенным. Лег, раскинувшись, как всегда, закрыл глаза, обдумывая, что рассказать Вениамину об Авроре.
- Спишь? - прошелестело совсем близко и так тихо, словно и не звуки это были, а движение воздуха.
Платон открыл глаза. У кровати стояла Илиса в длинной ночной рубашке. Она приложила палец к губам, призывая его молчать. Платон сел и подтянул к себе ноги. Илиса покачала головой - она не собирается укладываться.
- Гони ее, Платон Матвеевич, - прошептала Илиса. - Она плохой человек.
- Она останется на три дня. Отлежится и уйдет.
- Ты слишком добрый. Она мне не нравится. А плачет как страшно, как по покойнику. Так собаки воют, чувствуя близкую смерть.
- Три дня. Пусть ест, сколько хочет. И сколько сможет.
Платон покосился на голые ступни Илисы. Она поджала толстые пальчики. Теперь ее ступня напоминала ласту, а та ножка...
Сколько сможет съесть раба божья Лукреция, он узнал уже утром. Придя в кухню последним, Платон сразу наткнулся на взгляд Вениамина. Смотрел племянник сосредоточенно и зло.
- И что у вас, доброе утро или какое? - поприветствовал всех Платон.
- Доброе, слава богу - господу нашему Иисусу Христу, - с готовностью отрапортовала Лукреция.
- Она сожрала всю ветчину, - заметил Веня.
- Ладно, я съем бутерброд с сыром, - Платон сел и выжидательно посмотрел на Илису.
- Сыр она сгрызла еще ночью, - пожала плечами та.
- Полголовки швейцарского сыра? - не поверил Платон.
- И тот, который тертый был, в пакетиках, - кивнула Илиса.
- Не одна я по ночам ем, - оправдывалась Лукреция. - Кто-то еще бродил под утро, шарил в холодильнике. Маленький, как мышка. Кто еще здесь живет? - Она выжидательно посмотрела на Платона.
- Не твое дело, - грубо оборвал ее Веня и тоже посмотрел на Платона. Скажи этой...
- Прошу, знакомьтесь. Лукреция, Вениамин, Илиса.
- Тоже мне - Лукреция! - хмыкнул Веня. - Я лично такого имени говорить не собираюсь. Нет, ну смолола она твой сыр, я не в претензии, если ты не против! возмущался он, обращаясь к Платону. - А зачем потом мой зажирать - соленый, болгарский, из банки?! Нет, ты скажи, кому попрет брынза после килограмма дорогого сыра?
- В миру меня звали Лужана Нагая, - громко заявила Лукреция, воспользовавшись небольшой паузой, Вениамин в этот момент оглядывал присутствующих, чтобы оценить степень их понимания ужаса происходящего.
