Дэвид Моррелл - Инспектор мертвых

– Истинная реальность? – Лорд Палмерстон строго посмотрел на Де Квинси. – В отличие от ложной или опиумной?

– Существует множество реальностей.

– Это похоже на бред.

– Напротив, милорд.

Эмили в замешательстве смотрела на них, чувствуя возникшее напряжение.

– Отец, что случилось?

Голоса в вестибюле стали громче, гости продолжали прибывать.

– Единственная реальность, которая меня сейчас беспокоит, – это война, которую мы проигрываем, – отрезал лорд Палмерстон. – Выходите через дверь для прислуги. Не хочу, чтобы гости подумали, будто я заставил их ждать ради беседы со скандально известным Любителем Опиума.

– Мы можем обсудить этот вопрос позже, милорд.

– Когда я разрешил вам навестить Эдварда Оксфорда в Бедламе, мне следовало позаботиться о том, чтобы вы там и остались. Помните об этом и не искушайте меня больше.

– Ценю ваше долготерпение, милорд.

– Чтобы не терять понапрасну времени, поговорите лучше с лордом Грантвудом.

– Лордом Грантвудом? – удивленно повторила Эмили. – Тем джентльменом, которого мы видели на ужине у королевы?

– Его дом за углом отсюда, на Хаф-Мун-стрит. Вы правильно решили, что разговор подстегнет мою память. Я внезапно вспомнил, что в сороковом году лорд Грантвуд был заместителем министра внутренних дел лорда Норманби. Он являлся вторым по рангу чиновником, отвечавшим за исполнение законов, и мог что-либо слышать о вашем ирландском мальчике.

– Заместитель министра внутренних дел? – Короткие ноги Де Квинси засеменили к двери для прислуги. – Значит, он тоже в опасности.

– Что случилось, отец? – снова потребовала я ответа, пока мы спускались по черной лестнице.

Через боковой коридор мы вышли в холл особняка, когда важные гости лорда Палмерстона уже поднялись по лестнице. Никто из них не заметил нас.

Один из слуг закрыл за нами дверь. Другой отворил створку подъездных ворот.

Я плотнее закуталась в пальто, ежась от холода в густом тумане.

– Отец, не притворяйся, что не слышишь меня. Скажи, о чем вы спорили с его светлостью?

– Мы должны предупредить лорда Грантвуда, что он может стать следующей мишенью.

Я не успела разобраться, пытается ли отец уйти от ответа, как сразу за поворотом налево, в сторону Хаф-Мун-стрит, на меня едва не налетел всадник. Мы с отцом замерли, глядя, как молодой мужчина на лошади с безумной скоростью промчался мимо.

Седла у него не было, поводья напоминали те, что используют в повозках. Всадник гнал вперед несчастное животное, на губах которого уже выступила пена. Лицо мужчины было в пятнах засохшей крови, рваное пальто хлопало на ветру, открывая руку на перевязи.

Так же внезапно, как возникли, они исчезли в тумане. Грохот подков начал удаляться.

– Господь всемогущий, это же полковник Траск! – выдохнула я.

Мы побежали следом и вскоре оказались на Пикадилли. Цокот копыт раздавался теперь чуть левее.

– Хаф-Мун-стрит! – определил отец.

Там лошадь остановилась. Седок с шумом спрыгнул на мостовую, и его быстрые шаги застучали по ступеням крыльца.

Мы добежали до несчастного изможденного животного и услышали, как полковник барабанит в дверь, выкрикивая имя мисс Кэтрин. В тусклом свете ближайшего фонаря я разглядела, что все окна особняка занавешены. Ни малейшего огонька не пробивалось наружу; казалось, это самый мрачный дом на всей улице.

– Кэтрин! – кричал полковник Траск, продолжая отчаянно стучать.

Он нажал на ручку; замок оказался не заперт, но что-то изнутри мешало открыть дверь.

– Нет!

– Полковник Траск! – позвала я, испытывая острую жалость к тому, кто был так великодушен ко мне на приеме у королевы. – Это я, Эмили Де Квинси! Что бы ни случилось, мы с отцом хотим вам помочь!

Но Траск, казалось, не услышал меня и ринулся в глубину дома.

Мы последовали за ним и тут же увидели, чтó мешало полковнику открыть дверь.

– Эмили, у меня нет времени предупреждать тебя, куда не следует смотреть, – бросил отец.

– Да, есть дела важнее, – согласилась я.

Отец нашел свечу и спички на столике у двери. Крошечный огонек высветил тело лакея, лежавшего навзничь. Голова его была разбита. Я прижала ладонь к губам, но не позволила слабости взять верх.

Полковник Траск продолжал метаться по особняку, выкрикивая имя мисс Кэтрин.

Мы шли следом. Трепещущий свет выхватил из темноты тело еще одного слуги. Невольно вспомнилось увиденное в доме лорда Косгроува. Колени у меня дрожали.

Полковник бросился в комнату справа.

– Эмили, – произнес отец, – пока я держу свечу, зажги все лампы, какие найдешь.

Мы пошли вдоль стены, и постепенно холл наполнился светом.

Хрипло дыша, полковник Траск попятился прочь из комнаты. Я остановилась возле двери, а отец со свечой шагнул вперед. Тело леди Грантвуд висело у стены. Руки ее опутывала сеть, так что несчастная женщина не могла сопротивляться, а шею стягивала петля.

У меня потемнело в глазах.

– Эмили? – раздался рядом голос отца.

– Все в порядке, – сказала я и отвернулась.

– Когда жена судьи захлебнулась в молоке, – спокойно проговорил он, – ты правильно догадалась, что это отсылка к шекспировскому «Макбету»: «Ты вскормлен милосердья молоком». А что бы мог сказать Шекспир об этой жертве, о законе и рыболовной сети?

– Только не сейчас, отец! – не выдержала я.

– Пусть реальность внутри твоего разума защищает тебя от реальности за его пределами. Если не можешь вспомнить цитату, я могу подсказать название пьесы.

– Я не нуждаюсь в твоем снисхождении, отец! Речь о «Перикле», – сердито ответила я.

Возможно, именно злость он и хотел во мне вызвать. Если так, то ему это более чем удалось.

– А сама цитата, Эмили? – не унимался он, еще больше раздражая меня.

– «Рыба запуталась в сетях, как бедняк в наших законах»[15], – почти прокричала я. – Ты доволен?

– Вполне.

– Боже, будь милосерден к этой женщине.

– Убийца, напротив, хотел, чтобы она отправилась на Страшный суд за те несчастья, что закон причинил его семье.

Шум за спиной заставил меня обернуться.

Полковник выскочил из другой комнаты, держа в руке лампу и в отчаянии озираясь по сторонам, затем снова выкрикнул имя Кэтрин и бросился вверх по лестнице.

Страшась грядущего страшного зрелища, но надеясь, что худшее мы уже видели, я заставила себя войти в комнату напротив.

Пламя свечи в руке отца дрогнуло, когда он прошел мимо меня. Это была библиотека, схожая с той, какую мы наблюдали в доме лорда Косгроува.

Здесь лежало еще одно тело. Сначала мне показалось, что покойников двое, один на другом, и поза их, видимо, символизирует соединение мужчины и женщины, но скудный свет все же позволил понять, что верхнее туловище принадлежит не человеку, а манекену в облачении Фемиды, богини правосудия. Одна ее рука сжимала весы, другая – меч, пронзивший грудь лорда Грантвуда.

– Отец…

Развернув стул к стене, он усадил меня.

– Не говори мне, что и в этом видишь искусство, – произнесла я, дрожа от отвращения. – Будь я мужчиной и поймай того, на чьей совести подобные… зверства, меня бы не заботили обиды, причиненные ему. Я бы…

У нас над головами раздался исполненный страдания рев полковника.

Отец поспешил в переднюю. Не желая ни минуты оставаться в одиночестве, я побежала следом. Ноги едва слушались, но гнев одержал во мне победу над слабостью, а «блумерсы» позволяли перепрыгивать через две ступеньки.

Отцу пришлось подниматься осторожнее, защищая слабое пламя свечи. Но мне хватило света, чтобы разглядеть багровые пятна на ковре. Внизу их не было, и я поняла, что на жертву напали прямо на лестнице, но ей все же удалось подняться наверх.

Мы снова увидели полковника, отступавшего от комнаты, куда и вели страшные следы. Он стонал. Лампа у него в руке так дрожала, что грозила выпасть и устроить пожар. Я выхватила ее, невольно отшатнувшись от запекшейся крови на красивом лице. Герой войны, переживший множество сражений и видевший смерть во всей ее мерзости, без сил опустился на колени.