Татьяна Устинова - Неразрезанные страницы
– Кто этот человек? Депутат? Директор мясокомбината?
– Не, не, не, – быстро сказал Никоненко. – Не попал. Это всенародно любимый певец эстрады.
Алекс помолчал, а потом спросил равнодушно:
– Вы… смеетесь надо мной?
– Ни боже мой! – вскричал Никоненко так, что стало понятно: именно смеется. – Как можно?! Чистую правду говорю тебе. То есть всенародно любим он не как Затыкин, а под фамилией Романов. Псевдоним у него такой, сценический. Навроде как у тебя. Ты ведь у нас тоже… не того, не под своей фамилией перед народом предстаешь!
– Постойте, – попросил Алекс, взял себя за волосы и потянул. – То есть это дом Александра Романова?!
– О чем я и толкую тебе, дорогой ты мой.
Алекс Шан-Гирей плохо разбирался в звездах эстрады, можно сказать, почти совсем не разбирался, но Александра Романова знал. Его все знали!..
Он вознесся на «эстрадный Олимп», как принято было писать в журналах, в «лихие девяностые» – Алекс ненавидел подобного рода выражения! – и с тех пор пребывал на самой его вершине. В отличие от других звезд, калибром помельче, Романов не спился, не скурился и не пропал, исполнив один грандиозный хит всех времен и народов. Ему удивительным образом удавалось сочетать мужественный облик – короткая стрижка, рваные джинсы, белые рубахи и кожаные пиджаки, куда ж без них! – с некоторой приятной во всех отношениях сентиментальностью, от которой девчонки-подростки и взрослые тетеньки-бухгалтерши на его концертах сходили с ума, выскакивали в проходы, рвались на сцену, кидали букеты, записки и лифчики. Без его участия не обходился ни один по-настоящему «статусный» «звездный» концерт. Он был высок, строен, широкоплеч и белозуб, и гитара в сильных загорелых руках выглядела игрушечной, но, если так можно выразиться, струны этой самой гитары резонировали наилучшим образом со струнами практически любой женской души.
Он никогда не был замечен ни в чем… предосудительном. Таком, что могло бы отвратить от него восторженных поклонниц и даже поклонников. Он не был запойным, не кололся, не дрался с охранниками в барах и официантами в ресторанах, не скандалил с гаишниками на дорогах, не бросал жен с младенцами, не сдавал мать в психушку, а отца в дом престарелых.
Все шоу с его участием имели шумный, настоящий успех!.. Он был самым ловким под куполом цирка, самым благородным на необитаемом острове, где прочие участники в голодном остервенении ловили скорпионов и гусениц и поедали их на глазах у изумленных, но сытых операторов с камерами, самым элегантным на катке, и все до одной партнерши с удовольствием вверяли себя его сильным рукам!.. Сама Алла отзывалась о нем благосклонно, а прочие эстрадные «мастодонты» утверждали, что вот образец настоящего артиста и служения!..
Алекс Шан-Гирей еще раз потянул себя за волосы и неловко сел на первый попавшийся стул возле двери никоненковского кабинета.
– Так что дело совсем плохо, парень. – Полковник с сожалением посмотрел в пустую кружку, стоявшую на столе, зачем-то дунул в нее, зажмурился и вытащил из пачки сигарету. – Дружбана этого вашего, Берегового, вообще хрен знает куда вынесло, соображаешь? Если этот Затыкин тут хоть одним боком замешан, сидеть дружбану пожизненно! А выходит такое дело, что он замешан, потому как дом-то его!..
Он полез в стол, морщась от сигаретного дыма, вытащил из ящика прозрачный конвертик и помахал у себя перед носом.
– Это та самая бумажка с адресом, про которую Манюня толковала. Нашли мы ее именно там, где и было сказано – в машине сидельца нашего, на щитке. И адрес – видишь? – такой и указан: улица Новая, дом пять. Не врал сиделец-то. – Полковник подумал секунду и добавил неохотно: – И почерк не его, мы проверили. Ну, в том смысле, что не он сам эту писульку написал.
– А чей почерк? – глупо спросил Алекс, и Никоненко пожал плечами.
– Но если Балашова застрелили в этом доме, значит, Романов как-то причастен…
– Ты даже не начинай! – прикрикнул Никоненко и легонько хлопнул ладонью по столу. – Ты мне сейчас никаких песен не запевай, чтобы я ордер на обыск добыл и стал в том доме следы преступления искать, понял? Это невозможно! И точка. С Романовым президент за ручку здоровается, так что никакой обыск не проканает.
– Мне надо подумать.
– Думай.
Алекс закрыл глаза, откинулся на спинку утлого стула и покачался туда-сюда. Никоненко смотрел на него с насмешливой настороженностью.
– А штаны-то где так вымочил?
– А?
– Говорю, купался ты, что ли?!
– Нет.
Воцарилось молчание.
Полковник курил и думал о том, что вот этому бледному, патлатому, странному повезло до чрезвычайности. За что-то его полюбила Маня Поливанова, а полковник был совершенно уверен, что жизнь любого мужика почти целиком и полностью зависит от бабы, которая рядом. Еще он был уверен, что каждый в жизни получает по заслугам, никаких случайностей не бывает, и прикидывал, за какие такие заслуги этот человек мог получить Маню. Должно быть, не совсем бестолочь!..
…А в случае чего, ежели плохо себя вести будет, мы его на путь добродетели в два счета направим. Башку открутим, мозги прочистим и на место приставим!
Полковник Никоненко привык все трудные жизненные вопросы решать одним махом, за что ему то и дело попадало от полковницы, в которую был он влюблен лет десять с хвостиком!..
Вот интересно, а ему, Никоненке, за что его полковница досталась?..
Алекс открыл глаза, очень светлые и совершенно бессмысленные, как показалось полковнику, и спросил:
– Романов женат?
– Был дважды в далеком голоштанном детстве. Где-то имеется взрослая дочь.
– Но ведь он с кем-то наверняка живет.
– Наверняка, и даже, скорее всего, так оно и есть, – ответил Никоненко и со всем возможным сарказмом раздавил в пепельнице сигарету, – только это, мил-человек, не ко мне! Я ж тебе про базы данных все рассказывал! У меня записано, кто такой, где прописан, когда женился-развелся, и еще правонарушения какие совершал. Затыкин Александр Васильевич однажды переезд железнодорожный под закрывающийся шлагбаум переехал, за что и был соответствующим образом наказан в административном порядке посредством штрафа, взысканного через суд. С кем живет, где тусуется, каких баб имеет, а может, мужиков, – это все не ко мне. – Он вдруг рассердился и добавил: – Вот когда сценарий для телевизора будешь писать, ты это учти и глупостей всяких не придумывай, договорились? А то напридумывают, смотреть тошно!..
И они опять замолчали. Алекс закрыл глаза.
– Ты вот что, – сказал наконец Никоненко. – Ты бы у журналюг поспрошал. Особенно у тех, которые из желтой прессы. Они-то как раз наверняка в курсе, у них базы данных вовсе другие. Но в голове держи все время, что, если тут Романов замешан, Берегового закроют по полной.
– Да, – согласился Алекс. – Буду держать.
Он неловко поднялся, уронил телефон и полез под стул доставать.
– Штаны бы переодел.
Алекс вытащил телефон и кивнул.
– Как там Маня?
– Когда я уезжал, была ничего. Но дальше будет хуже.
– Да знаю я! – Никоненко махнул рукой. – Ты смотри… поаккуратней, Алекс. – Первый раз он назвал его по имени. – Мане нелегко придется, и Береговому тоже. Не знаешь, у него мать-отец есть? Жена-дети?
– Мать в больнице.
Полковник задумчиво выругался.
– Ладно, я посмотрю там, чего еще можно сделать. Как только эксперты раскачаются, сообщу.
Алекс взглянул на него, но, кажется, не увидел и не услышал.
…А может, чего и надумает, вдруг решил полковник. Кто его знает! На бестолкового не похож, и вон как старается ради чужого парнишки! Опять же, Маню у злодеев отбил. Может, и надумает, а мы поможем, как можем, хотя дело… кислое совсем. Ох, кислое дело!..
Алекс вышел из неприметного серого здания на какую-то другую улицу и некоторое время бродил вокруг, пытаясь в сутолоке и свалке из машин и людей отыскать митрофановский «Купер». Это оказалось бы совсем непосильной задачей, если бы Митрофанова в конце концов его не окликнула:
– Алекс! Что вы там мечетесь?
– У вас телефон работает?
– Да, а что?
– Мне срочно нужно позвонить, а мой вымок.
Катя пожала плечами и подала ему телефон – невозможный, ужасный человек!..
Алекс с опаской покосился на незнакомый аппарат – какая-то блестящая штуковина болталась сбоку, вот уж не похоже на деловую во всех отношениях Екатерину Митрофанову! Нет, все же он очень плохо разбирается в людях!
И попросил:
– Наберите Столетова.
Митрофанова опять пожала плечами, потыкала в кнопки и сунула телефон ему.
Вокруг шумела весенняя московская улица, солнце брызгало в глаза, кувыркалось в роскошных витринах и автомобильных зеркалах. Алекс подумал, что хорошо бы очки надеть, а потом вспомнил, что они остались в холодильнике.
…Позвонила Маня Поливанова и на своем чудовищном, ужасающем французском языке стала говорить ему, что попала в беду, и он положил очки в холодильник. И аккуратно прикрыл дверцу.
