Анна Малышева - Алтарь Тристана
– Я говорила, быстрее! Где третий?
– Наверху… – глухо раздалось из кузова грузовичка.
– Наверху… Хоть разорвись! – Нина обернулась к Александре.
Ее квадратное лицо с грубыми, почти мужскими чертами раскраснелось. Темные глаза, ушедшие под низкий лоб, смотрели бессмысленно, как у человека, измученного грудой навалившихся разом забот. Художница взглянула на дверь подъезда, распахнутую настежь и подпертую кирпичом, – оттуда как раз появился третий грузчик, волокущий по ступеням огромный мешок, состроченный из старых портьер.
– Осторожнее! – прикрикнула на него Нина.
– Да там тряпки…
– Тряпки… Не мусор все же!
Мешок тоже был погружен, вслед за комодом, и все трое грузчиков отправились в подъезд. Нина устремилась за ними, на ходу бросив оторопевшей Александре:
– Не последили бы вы за машиной? Одну минуточку… Я ведь тут одна!
Художница осталась рядом с грузовичком. Она едва осознала обращенную к ней просьбу, оставшись на месте больше от изумления. «Уже переезд? – Ее мысли путались, обгоняя друг друга. – Так спешно, ведь Гдынский умер только вчера! Но вещи увозят, а не привозят, значит, Нина не переезжает сюда? Распродает имущество?»
Ответы на свои вопросы она получила, когда Нина вновь появилась в сопровождении грузчиков. Теперь грузили длинные книжные полки. Женщина остановилась рядом с Александрой, по-наполеоновски скрестив на груди коротенькие крепкие руки, усыпанные веснушками.
– Очищаю квартиру, – отрывисто сообщила Нина Александре, хотя та ни о чем не спрашивала. – Срочно! С ума я сойду. Да еще похороны послезавтра. Все я одна!
– А зачем вывозите вещи?
– Как зачем? Продаю.
– Вещи или…
– Вещи на дачу пока – мусор к мусору, как говорится! Дача сама по себе гроша не стоит, домик гнилой, земли мало и далеко, ехать неудобно. Квартиру освобождаю. Соседи покупают, но условие поставили, чтобы я за свой счет все вывезла.
– Однако… Как оперативно! – рискнула заметить Александра.
– Ну, а чему удивляться? – Нина впервые взглянула на нее осмысленным взглядом. Внимательный, бестрепетный, жесткий, он невольно внушал некоторую робость. – Они давно на эту площадь зарились. Пока я тут жила, мне проходу не давали: будем продавать или Иван, когда вернется, сам станет жить? Мне эта квартира даром не сдалась. Воспоминания не дороги, счастья я тут не видела… Пусть берут, кому надо. Я устроюсь иначе. Подальше отсюда!
Последние слова женщина произнесла в сердцах, словно споря с кем-то невидимым и враждебно к ней настроенным.
– Так Иван приедет на похороны или нет? – спросила Александра, внутренне содрогнувшись.
Вид разоряемого гнезда всегда действовал на нее тяжело, она привязывалась даже к неуюту и случайному месту. Нина избавлялась от родительской квартиры с таким хладнокровием, словно это было чужое жилье.
– Откуда мне знать? – Нина смерила ее ироничным взглядом, углы ее рта тронула улыбка. – Вы же сами считаете, что его нет в живых!
– Но это была только моя версия!
– Вот и поглядим. Побоится явиться мне на глаза – значит, вы оказались правы.
– А Ирина? Она уехала?
– Здесь больше не появлялась, – сквозь зубы ответила Нина. – Я-то ее не гнала, не то что она меня! Нет совести, совсем нет… Накричала мне что-то про своего ненаглядного Ваньку, как безумная, рванула дверь и пропала из палаты… Больше не виделись. Не думала я, что у нее настолько голова им занята… Прямо не упомяни… Прямо не тронь его!
– Так может, она действительно его жена? – У Александры ослабели колени.
Она вспомнила, с каким искренним чувством Ирина говорила об Иване в первую их встречу, с какой тревогой спрашивала ее мнения: могло ли сохраниться неизменным его чувство после двух лет разлуки?
Теперь Нина засмеялась открыто, в голос, так громко, что грузчики, возвращавшиеся в подъезд, остановились. Она отослала их прочь повелительным жестом, словно барыня замешкавшихся холопов:
– Не стойте, и так переулок перекрыли! Давайте скорей!
Игнорируя раздавшееся в ответ ворчание, женщина повернулась к собеседнице:
– Какая она ему жена?! Сбежались и разбежались!
– Так вы что-то об этом знаете?! Говорили, что Ирина как снег на голову свалилась и ничего вам не рассказывала!
Нина отмахнулась, ее лицо исказилось гримасой досады:
– Ничего и не рассказывала. Пару слов всего. Я так поняла, что эта дура в него влюбилась там, в Париже, и решила костьми лечь, чтобы он получил наследство после отца, а мне ничего не досталось! Но никакой свадьбы не было. Еще чего… Мужчины не так глупы, чтобы жениться на первой встречной, которая позволила себе заморочить голову! Сумасшедшая…
– Так в Париже был… настоящий Иван? – еле выговорила Александра.
Она окончательно убедилась в том, что Нина была осведомлена куда лучше, чем показывала, и теперь терзалась мыслью, что слишком самонадеянно вмешалась в ситуацию. «Ирина вчера выглядела, как человек, получивший сокрушительный удар… Если бы она была настоящей мошенницей, то держалась бы иначе… Она попросту не пришла бы упрекать меня! Постаралась бы скорее скрыться. Или отомстить мне. Но этот ее прощальный взгляд… Она смотрела как раненое животное, которое к тому же еще и пнули…»
– Настоящий, не настоящий, – после паузы, словно взятой для раздумья, проронила Нина. – Кто же знает, его давно уже тут нет. В любом случае, отца он бросил, а я была рядом.
– Но Ирина тоже…
– Она не в счет.
Словно ставя точку, Нина хлопнула в ладоши и пронзительно закричала, увидев, как грузчики небрежно вталкивают в кузов уже почти набитый до отказа гремящий ящик:
– Да тише вы, это же стекло! Люстра!
– Скажите… – обратилась к ней Александра, но та, с досадой обернувшись, крикнула:
– Не до вас сейчас! Шли куда-то, так идите!
…Каштан, еще безлистный, жадно простирал оголенные ветви в солнечный свет, плескавшийся в тесном жерле Малой Лубянки. Сидя в церковном дворе, на скамье в густой тени старой голубой ели, Александра острее ощущала легкое, невесомое тепло весеннего дня, то тепло, которое балансирует между минувшим холодом и грядущей жарой. Быстротечная пора, радость которой смешана с тревогой, с ожиданиями, которые, чаще всего, не сбываются…
«Тот, для кого делается алтарь, давно уже покойник…» «Вы знали, что у Ивана был старший брат, который умер совсем крошечным?» «Конечно… Вам Ирина сказала?» Глядя на веселый, ярко освещенный фасад церкви Святого Людовика, самые колонны которого, кажется, смеялись, Александра вспоминала фразу за фразой, оброненные то тут, то там, и все яснее становилось для нее несоответствие, которое не привлекло ее особенного внимания поначалу.
«А ведь Ирина знает то, чего не знает Иван. То, что знала только Нина. И знала она это до визита сюда, до получения справки из приходской книги. Справка ей была нужна для того, чтобы окончательно убедиться в своей правоте, вероятно, или убедить Ивана. Но что это значит? Нина с ней была откровенна? Ирина в курсе семейных дел полностью? Настолько, что, увидев готовую нишу, немедленно заметила, что это не “Бегство в Египет”, а “Возвращение из Египта”. Я не заметила, а она… Нет, она не случайный человек, не посторонний, здесь нечто большее, чем попытка мошенничества! Об этом говорит и реакция Нины в последний раз. Она не выгоняла Ирину! Она зла на нее, ее бесит само упоминание об Ирине, она пристрастна к ней, презирает ее за привязанность к Ивану… Но она не безразлична к ней! К Ивану – да, полностью, мне кажется, Нина не шевельнула бы и бровью, если бы узнала о его действительной смерти. Но Ирина ее бесит… А это не равнодушие, о, нет…»
Завидев входящего в калитку священника, уже знакомого ей, Александра торопливо поднялась и направилась к нему. Тот остановился.
– Вот, я опять к вам! – слегка задыхаясь от волнения, произнесла женщина.
– Очень рад вас видеть!
Священник произнес это с такой веселой улыбкой, что Александра не усомнилась – он и впрямь рад ее появлению. Это придало ей смелости, и она окрепшим голосом добавила:
– Мне очень нужно навести у вас еще одну справку…
Эпилог
Отставив чашку с остывшим нетронутым кофе, Александра взглянула на часы, висевшие над барной стойкой. Стас, сидевший напротив, поймал ее взгляд:
– Спешишь. Регистрация еще не началась. Говорил, что приедем рано.
– Ну, что поделаешь, дома не сиделось! Откинувшись на спинку стула, Александра провожала взглядом людей, снующих за стеклом кафе. Настроение у нее было приподнятым. Атмосфера аэропортов, вокзалов действовала на женщину, как бокал шампанского. Ее ждал Париж, город, свидание с которым всегда заставляло сердце учащенно биться. Московские дела были завершены, насколько это было возможно. Картины, взятые на реставрацию, вернулись к владельцам в пригожем, освеженном виде. Коллекция Натальи разобрана. Много времени это не заняло, та содержала и сами картины, и каталог в образцовом порядке, Александра лишь следовала ее указаниям. Большинство картин должно было появиться на ближайших аукционах Москвы и Петербурга. Уже сейчас на них поступали заявки, и половина лотов, по предположениям Александры, была все равно что продана. Остальное соответствующим образом оформлено, упаковано и сопровождало художницу в полете.