Искатель, 1996 №2 - Лоуренс Блок
В такой жизни мне очень не хватало Дика, и, хотя со дня его исчезновения прошло почти полтора месяца, я не терял надежды напасть на его след. И конечно, не допускал и мысли, что Дик погиб. Не могла просто так погибнуть такая собака. И в сопки уйти не могла. Собаки бегут туда не от хорошей жизни, а Дику жаловаться на жизнь было грешно. Нет, его украли, в этом я был твердо убежден. Вот только кто и как?
7
Но все тайное рано или поздно становится явным. В это верят далеко не все, а между тем это объективный закон жизни. Случайностей в ней нет, все закономерно, но пути от тайного к явному чаще всего настолько сложны и запутаны, что мы не видим их внутренней логики, и, когда тайное вдруг проступает, относим это едва ли не к чуду.
Я нашел Дика. Случайно или нет — судите сами.
Начнем с того, что мне понадобились новые брюки. В нашем магазинчике приличных отродясь не продавалось, так что приходилось шить на заказ. Именно это я и вознамерился сделать, а потому, купив у военных отрез габардина, отправился в ГАП.
Вообще-то ГАП — это поселок Денисовка, но после войны там долго был расквартирован гаубичный артиллерийский полк, сокращенно ГАП. Потом полк перевели на материк, но название так и осталось. И никто не говорил: Денисовка, а все — ГАП. В описываемое время там жил классный портной, который обшивал всех. К нему-то я и наладился.
Отмахав двенадцать километров, я пришел в ГАП. Мартовские непогоды везде оставили свой след, но здесь, где, дай Бог, насчитывалось десяток домов: они похозяйничали с особым размахом, так что в первую минуту я даже не узнал поселка, настолько он был завален снегом. Тут и там из него торчали лишь печные трубы, и только дом, в котором размещался поссовет, был откопан и имел жилой вид. С дальнего конца к нему впритык стоял небольшой флигель, где и работал в своей крохотной мастерской портной.
С крыльца навстречу мне бросились три собаки, облаяли меня, но, видя, что я не обращаю на них никакого внимания, умолкли и вернулись на свои места. Я же поднялся на крыльцо и, пройдя по узкому коридору, нашел нужную мне дверь.
Я был хорошо знаком с портным, он шил мне и раньше, и у него даже была записана моя мерка, но для верности — а вдруг я поправился или, наоборот, похудел — он снял размеры заново и сказал, что брюки будут готовы через три дня. Меня это устраивало, и я пообещал прийти за ними без опоздания. Мы поговорили о том о сем, и я собрался восвояси. Портной вышел вместе со мной на крыльцо, и тут мы встали покурить.
Погода в тот день стояла на редкость тихая, нет-нет да и проглядывало солнце, и тогда снега вокруг искрились так сильно, что становилось больно глазам. Мы стояли и не спеша курили. Портной, найдя в моем лице внимательного слушателя, говорил о своих делах и заботах, жаловался, что не может нигде купить приличной саржи на подкладки и что еще хуже обстоят дела с бортовкой и волосом. Я для пущей важности кивал головой и поддакивал, как вдруг за углом дома, где помещались всякие хозяйские постройки, громко загремела цепь и послышалось собачье поскуливание.
Собака на цепи? Такое на острове было не в обычае, собаки здесь разгуливали вольно и привязывались только летом, когда каюры собирали их всех вместе на летних квартирах, где обучался молодняк и заготавливалась рыба на зиму. Тогда, чтобы не было грызни между чужими упряжками, собак сажали на цепь; сейчас же такая мера могла быть вызвана лишь исключительными обстоятельствами.
Я поинтересовался у портного, кому это и зачем понадобилось держать собаку на цепи.
— Да кому? Ваське Голохвастову, нашему бульдозеристу. Еще в феврале привел откуда-то собаку и посадил. Каждый день лается с ней, — ответил портной, не замечая невольного каламбура. — Не признает его собака-то. Уж он и так к ней, и эдак, а она ни в какую.
Бог ты мой, подумал я, неужели?!
Озадачив портного, я кубарем скатился с крыльца и побежал к сараям. Завернул за угол и чуть было не закричал от радости: возле конуры, отощавший, неухоженный, стоял Дик! Должно быть, он узнал мой голос и, натянув цепь в струнку, рвался из ошейника.
Подошел ничего не понимающий портной.
— Дик, Дикуша! — позвал я.
Поняв, что не обознался, Дик так рванул цепь, что конура стронулась с места, и Дик поволок ее за собой, как салазки. Я подбежал к нему, и он с радостным завываньем прыгнул мне на грудь и принялся лизать мое лицо, по-прежнему подвывая от переполнивших его чувств.
— Никак твоя? — спросил портной, наконец-то разобравшись, в чем дело.
— Моя, — ответил я и попросил: — Слушай, Иван, а ты не можешь позвать этого самого Ваську?
— А чего ж не могу — могу.
— Будь другом.
Разумеется, я бы мог отстегнуть Дика, но мне хотелось чтобы вор сделал это сам. А потом я скажу ему пару ласковых.
Портной ушел и через несколько минут вернулся с Васькой. Увидев его, я распалился еще больше: оказалось, что я его знаю. Мы не раз встречались с ним — ив столовой в Козыревском, и на почте, и на пирсе, где он, как и я, частенько обменивал у рыбаков махорку на рыбу и крабов. Правда, мы не знали друг друга по имени, но бульдозерист неоднократно видел меня и с Диком, знал, что собака моя, и все же не постеснялся украсть.
— Привет! — сказал Васька, явно смущенный встречей. Чего другого, а такого поворота он никак не ожидал и теперь хотел прикрыть свою растерянность наглостью. Ох как мне хотелось врезать ему!
— Отвязывай собаку! — велел я, не отвечая на его приветствие.
Бульдозерист как-то странно усмехнулся, но с места не сдвинулся.
— Тебе что, уши заложило?
— Сказал тоже — отвязывай! Да он и не подпускает к себе, как я его отвяжу?
— Как привязал, так и отвязывай!
— Ну да! Что я, чокнутый? Мы его втроем-то еле-еле посадили.
Я понял, что Ваську ни за что не заставить подойти к Дику.
— А ты не только вор, а еще и трус!
Какое из этих слов больше оскорбило Ваську, не знаю, но он, раздув ноздри, сказал
