Маршрут случайных пассажиров - Галина Владимировна Романова
Глава 28
Она сегодня, что называется, вырядилась! Впервые года за четыре. И чувствовала себя полной дурой. Потому что не понимала – зачем?!
Ботильоны с узкими носами на среднем каблучке. Длинный бежевый плащ из тончайшей телячьей кожи – подарок матери, привезла ей из Испании как-то. Под плащом узкое трикотажное платье шоколадного цвета. Платье, боже мой! Она совершенно разучилась его носить и чувствовала себя в нем очень неудобно. Оно при ходьбе задиралось выше коленей под плащом. Ей приходилось его постоянно одергивать. При этом волосы падали на лицо. Потому что она – дура – решила сегодняшним утром поменять привычную «кукулю» на макушке на локоны. Господи, прости! Где ее башка, а где локоны?! Стоило из машины выйти, как тут же ветер услужливо разметал, взъерошил, уложил все по-своему, даже пробор на голове поменял.
И куда, спросили бы, она собралась в таком виде? К капитану Игнатову в больницу! Если бы мать ее увидела… Если бы только глазом одним, то сразу бы приговорила.
«Ты влюбилась, детка, – с пониманием качнула бы она головой. – И это хорошо».
Хорошо сие или плохо, Маша не знала и не собиралась это анализировать. Она даже не была уверена, что влюбилась. Ну волновалась за него. Скучала на работе без его присутствия. И даже видеть его хотела на собственной кухне: жующим, улыбающимся, хлопочущим в ее переднике у плиты. Но…
Но об этом никому не следовало знать. Даже догадываться никто не должен был. Мать ее нарядной не увидит. А Денису она соврет что-нибудь про встречу давних подруг.
План Маши по сокрытию собственных мотивов провалился, стоило ей войти в палату. Кто, вы думаете, сидел у изголовья капитана Игнатова?
Наталья Игоревна – мамаша ее благословенная – собственной персоной. При ней про давних подруг соврать не удастся. Мать знала, что их нет.
– Что ты здесь делаешь? – Маша швырнула с грохотом пакет с апельсинами на тумбочку у кровати Дениса.
– И тебе, дорогая, здравствуйте, – ухмыльнулась мать и оглядела ее с головы до ног. – Неплохо выглядишь. Куда собралась?
Куда, интересно, она могла собраться в первой половине дня? Не на ужин же в ресторан!
– В главк отсюда поеду, – принялась она врать на ходу. – Пресс-служба желала со мной поговорить.
– А, понятно. А я уж было подумала, что ты ради Дениса так вырядилась.
Денис, к слову, даже не моргал. Смотрел на Машу ошарашенно и молчал. Потом все же вымолвил сдавленно:
– Красиво, Мария Валентиновна. Очень красиво.
Она почувствовала, что краснеет. Дура!
Сняв плащ, она перекинула его через спинку стула. Села по другую от матери сторону кровати.
– Как ты, капитан? – спросила Маша, внимательно рассматривая его бледную мордаху. – Что-то неважно выглядишь. У тебя опять постельный режим, мне сказали.
Он молчал, рассматривая ее каким-то жалостливо-восхищенным взглядом, от которого Маше было не по себе. За него ответила мать:
– Денис тут такую деятельность развил по поиску убийцы, что у него разошелся шов, рана принялась кровить, поднялась температура. И завотделением сказал, что, если Денис не прекратит свои поиски, он его станет привязывать.
– Вообще-то он сам мне разрешил опросить персонал и больных отделения терапии, – тихо произнес Денис и поморщился. – Только бесполезно. Никто ничего не видел той ночью.
– Терапия, я так понимаю, напротив гинекологии? – предположила Маша, закидывая ногу на ногу – совсем забыла, что не в штанах. – Просто меня никто не посвятил в твои поиски. Инициативу проявляешь, капитан? А инициатива, как известно, наказуема. Вот и лежи теперь.
– Но так же не могло быть! Чтобы никто никого не видел! Там освещение такое… Бьет прямо на пожарные лестницы. В терапии весь персонал среднего звена курящий. В ту ночь две медсестры дежурили. Обе курят. И обе в отказ: ничего не видели, ничего не слышали. Но так же не бывает!
Бывает и не так. Но Маша не стала возражать. Пожалела Игнатова. Сделала матери знак глазами, чтобы та покинула палату. И мать послушалась без лишних вопросов. Чудеса! Видимо, подумала, что Маша сейчас примется соблазнять Игнатова по полной программе, раз так вырядилась. Но Маша просто хотела поделиться последними новостями.
– Экспертиза установила, что на ручке слесарной коронки, превращенной Ложкиным в отличное орудие убийства, отпечатки пальцев Анны Листовой. И следы крови и частички кожи Носова Ильи Петровича. ДНК совпала. В совокупности со случайным фото, подтверждающим ее непосредственную близость к Носову в момент аварии, все сомнения в ее причастности к убийству отпадают. Факт совершения ею убийства по неосторожности подтвержден. У следствия вопросов не возникло. Осталось найти, кто убил ее саму, и об этой жуткой аварии можно будет уже забыть.
– Ложкина отпустили?
– Он под подпиской. Так же, как и его мать. Но у него стопроцентное алиби на момент убийства его девушки. И у нее тоже.
– А кража камней? Сойдет ему с рук?
– Кража… – Маша усмехнулась и с тяжелым вздохом проговорила: – А не было никакой кражи. Те бандиты, по чьей милости ты оказался на больничной койке, идут в полный отказ. Не наше, не знаем, не видели. Мы камни конфисковали, но ни к одному делу не пришьем. Будут лежать на складе вещдоков. И в отношении Ложкина даже возбудиться нет причины. Нет заявления, нет пострадавших.
– О как! – Денис покосился на объемный пакет на тумбочке. – Апельсины?
– Апельсины.
– Почистишь?
– Почищу, – рассмеялась она.
Она очистила сразу три апельсина, поделила на дольки, обобрала с них белые растительные ниточки, которые, она читала где-то, называются красиво музыкально – альбедо. Аккуратно разложила на пластиковой тарелке. И поставила ее Игнатову на живот.
– Угощайся!
– Боже, какой сервис! – зажмурился он, отправив в рот сразу две апельсиновые дольки. – Так бы всю жизнь!
– Размечтался, – снова рассмеялась Маша.
И поймала себя на том, что давно уже так беззаботно не смеялась. Хотя поводов для радости было не очень много.
Да, с насильственной смертью Носова им удалось разобраться. Но убийство Анны Листовой пока оставалось нераскрытым. И смерть Фаины Сушилиной до сих пор беспокоила майора Борину множеством вопросов.
– Ну хотя бы за это-то ты не переживай, Маша. – Денис поставил тарелку с апельсиновыми дольками на тумбочку, поймал ее руку, приложил к губам. – Соскучился.
– Да хватит уже, – попыталась она рассердиться, но неуверенно как-то, неубедительно. – И почему мне не переживать? Понимаю, что с юридической точки зрения не подкопаться. Все выглядит как несчастный случай. И опять этот шантаж…
– Какой шантаж? – нахмурился Игнатов.
– А я тебе не рассказывала? – вскинула она брови. И вспомнила тут же: – Точно, не рассказывала. Ты был после операции, не стала тебя тревожить.
Тут Маша обнаружила, что ее пальцы все еще в его руке. Сочла это не совсем уместным, вытянула осторожно, встала и заходила по палате, рассказывая и о сбивчивом рассказе Валерия Сушилина, и об их совместном дежурстве на пустыре.
– Он точно не мог там засветиться на видео. Не идиот. Знал, что съемка ведется, – рассуждала Маша, закончив рассказ. – У него были ключи от кабинета Фаины. Мог бы зайти и обнулить записи.
– А если в панике забыл?
– Не-ет, капитан. Сушилин не из тех, кто забывает о таких важных деталях. У меня лишь две версии: либо эти фото были сделаны давно и сохранены кондитером Катей на какой-то подлый случай, либо в тот злосчастный вечер по кондитерской разгуливала любовница Валерия Сушилина – Ирина. Она знала код от входного замка и код сигнализации.
– А о видеокамерах?
– Он говорит, что не рассказывал ей о камерах. И страшно злился на шантажиста, решившего поиметь с него денег. И даже подстраховался, рассказав мне.
– Тогда все сходится. Его любовница отправилась на экскурсию в чужую кондитерскую, зная, что хозяйка лежит в больнице. О видеонаблюдении не знала. Разгуливала там, и вдруг… – Денис заинтересовался, наблюдая за перемещениями Маши с возрастающим азартом. – И вдруг Фаина ей навстречу. Представляешь картину?
– Могу и иначе представить. Фаина Ирину
