Четыре крыла - Татьяна Юрьевна Степанова
Затем Клавдий достал из кармана промокших насквозь брюк телефон и позвонил участковому Бальзаминову.
Сообщил.
Но не смог точно описать место в лесу. Сказал лишь: «Она на старой осине повесилась». И Макар не надеялся, что Бальзаминов их скоро отыщет. И вообще – примчится ли среди урагана?
Гроза не утихала. Ветер ревел. Лес стонал. Сполохи… Сполохи…
И вдруг!
Молния ударила в сухую сосну в десяти метрах от старой осины! Огонь – яркий, опасный. Даже под дождем дерево вспыхнуло гигантской спичкой.
– Сейчас все загорится! Пожар лесной! – крикнул Макар. – Бежим отсюда!
– Ее заберем! – Клавдий лишь секунду колебался. Шагнул вплотную к трупу повесившейся, поднял здоровую руку и…
Он притянул висящее тело, пробуя крепость удавки. Поводок представлял из себя синтетический трос. Петля, туго затянувшись узлом, глубоко врезалась в шею Александры.
– Помоги мне! – крикнул он. – Макар! Мы не можем ее оставить огню!
Макар… он медлил чуть дольше, но затем ринулся на помощь Клавдию. Вдвоем они с силой дергали труп, пытаясь либо обломить сук, либо оборвать поводок.
– Мы ей так голову снесем! – почти в отчаянье произнес Макар.
Вокруг уже летели огненные искры с горящей сосны – тысячи багровых светляков мерцали во мраке непогоды. Ливень не стихал, но искры не гасли, они роились и падали на стволы, на хвою, на листья. Пахло гарью, дымом, мокрым деревом, горячей смолой. Тошнотворный запах мертвечины вернулся, властно заполоняя собой все.
Черный лик самоубийцы оказался напротив лица Клавдия. Мертвая девушка с косой щерила зубы, требуя, повелевая им оставить ее в покое – здесь, на осине, где она нашла свою смерть.
Той самой осине, изображенной Августой.
Но Клавдий не думал о рисунке дочки Макара – он рвал, дергал здоровой рукой поводок-удавку, перехватив его поверх головы самоубийцы.
Проблеск света…
Не молния – полицейский фонарь.
Из леса показался участковый Бальзаминов – в блестящем от дождя дождевике и резиновых сапогах. Быстро оценил обстановку с начинающимся лесным пожаром и ринулся на подмогу друзьям.
Клавдий изо всех сил рванул за удавку!
Сук треснул, надломился и…
Тело обрушилось прямо на них.
Они схватили его втроем, ринулись прочь от осины и полыхавшей соседней сосны.
Гроза уходила.
Ливень загасил пожар, не дав ему распространиться по лесу.
Несло едким удушливым дымом…
Они все трое насквозь пропитались трупной вонью.
На опушке леса Макар споткнулся и его стошнило. Он упал на колени, его выворачивало наизнанку. Затем он со стоном ткнулся лицом прямо в мокрую траву.
Участковый Бальзаминов нагнулся и стянул с трупа Александры сумку кросс-боди. Открыл молнию. Пошарил внутри – ключи, заплесневевший паспорт, кредитка, портмоне, полное денежных банкнот, маленький блокнот, шариковая ручка, помада, пудреница, два леденца в фантиках и… нечто плотно завернутое в целлофановый пакетик, тщательно упакованное.
Бальзаминов извлек двумя пальцами сверточек.
Дождь почти прекратился. С неба падали крупные капли.
Участковый молча размотал полиэтилен. Внутри – клочок бумаги.
Записка.
Строки шариковой ручкой вкривь и вкось. Видно, писали лихорадочно, впопыхах – почерк угловатый, неровный.
Тем, кто меня найдет.
Мой выбор – я все решила сама. Потому что мое сердце разбито на куски. Я люблю Макса. Я люблю моего Локи. Я не представляю себя без него. Жизнь без него мне не нужна. Без Локи я мертва.
Он сегодня назвал меня Иудой. Стукачкой.
Я всего лишь пыталась так его удержать. А он заявил: ты – Иуда. Ненавижу тебя. Ты мне противна, от тебя воняет…
И прогнал меня прочь. Навсегда.
Я никогда не причинила бы ему вреда. Я бы себе лучше руку отрубила топором, чем написала на него. Я просто хотела его попугать…
Я ухожу. Маме я солгала в записке насчет Сочи. Пусть Макс думает – я уехала, бросила его сама… На море найду другого парня.
Маму я не люблю. И не желаю ей счастья с Асланом. На них обоих я позавчера написала в прокуратуру – якобы он меня домогался еще в школе, а мама прикрывала. Я хотела их посадить в тюрьму, чтобы наш дом целиком достался мне. И моему любимому Локи…
Но он меня бросил.
Я не могу забыть его лицо, когда он кричал мне…
Сердце мое разорвалось в тот самый миг.
Про маму и Аслана, конечно, все неправда, я их оговорила.
Но мне все равно.
Меня уже нет.
Глава 25
Машина
Участковый Бальзаминов сам вызвал оперативную группу. В сырых послегрозовых сумерках снова мигали всполохи – яркие синие огни полицейских машин на опушке леса.
– Неподалеку овраг, – кивнул Бальзаминов, выслушав рассказ Клавдия и Макара. – На круче молодежь издавна место облюбовала. Наверняка у костра и наши фигуранты кучковались в прошлом, дела своего школьного банка обсуждали. Севрюгина и отправилась на их прежнее место. И в лесу нашла себе свою осину.
Труп самоубийцы увезли в морг. Полицейские отправились в деревню Вертушкино опросить мальчика Никиту.
– Вне себя от горя от разрыва с Локи Александра в тот день вернулась домой, – тихо произнес Макар. – Хотела ли она сбежать из постылого поселка, где ее отвергли, в Сочи? Я думаю – нет. У нее уже сложился иной план. Но матери она написала ту, первую свою записку с угрозами – в порыве отчаяния, гнева и безысходности. Для видимости сунула в рюкзак попавшиеся под руку шмотки – недаром мать потом не могла даже определить, какие именно, свой паспорт… Да, она побрела к прогалине в лесу, где когда-то встречалась с Локи. Хотела броситься с обрыва? Кто знает? Но в поле у леса ей попался на пути мальчик с собакой на поводке из синтетического шнура…
– Ее мать с любовником вчера все же улетела в Сочи – на поиски, – сообщил после паузы Бальзаминов. – Когда вернется, я ей обязан отдать предсмертную записку дочери. Только станет ли она хоронить Александру, когда содержимое прочтет?
Они все снова долго молчали. Лицо Бальзаминова потемнело.
– А умы наших скоробогатовцев, насколько я успел их изучить, застолбит лишь одно – явится ли папаша-делопут на похороны внебрачного чада? Небось, все паблики утром взорвутся коммментами, – продолжил участковый. – Но это уже не моя забота. Держите ключи. – Он протянул Макару на ладони связку ключей. – Видок у нас – параша не горюй. Куда вам таким мерзопакостным сейчас ехать? Дуйте ко мне домой, улица Яблоневая, семь, затопите баню, воды натаскайте, отпарьтесь от вони. Я позже к вам присоединюсь, вы мне воды оставьте горячей.
Макар забрал ключи, поблагодарил. Он отметил – манера общения Бальзаминова с ними неуловимо изменилась.
– Охранником на зоне служил, а первым встречным ключи от дома доверяет, – заметил он в машине (они добирались до нее снова через картофельное поле, увязая в раскисшей грязи).
– Ну, типичный опричник, – Клавдий смотрел в темноту надвигающейся летней ночи. – А мы для него уже почти близкие люди.
– Он явно тоскует по жене, братан, – вздохнул Макар.
Клавдий отметил: они говорят сейчас о чем угодно, лишь бы не о ней – Севрюге с ее осиной.
Дачка Бальзаминова оказалась самой обычной «садовотоварищеской». До ремонта бани, доставшейся ему в наследство от прежних хозяев, у него видно руки не дошли. Баня – избушка на курьих ножках с подслеповатым окном и покосившейся дверью пряталась на краю владений Бальзаминова в запущенном яблоневом саду. И с ее порога словно в сказке открывался потрясающий вид – на горизонт, огни, заброшенные огороды, фабричные корпуса и поля кормовой свеклы.
– Здесь моются? – озадаченно осведомился Макар, созерцая внутреннее убранство – лохматые веники, железную шайку, полок, ведро. Единственной новой вещью в древней бане оказался котел для воды, пристроенный к старой каменке.
– Не знаком с прелестями деревенских русских терм? – хмыкнул Клавдий, вручая ему ведро. Сам он тоже не относился к знатокам – на профессорской зимней даче родителей бани не водилось, имелись ванна с душем, два бойлера и камин. – Не нам сейчас привередничать. Хотя бы избавимся от запаха.
Макар отыскал в интернете сведения «как топить баню». Они натаскали воды, раскочегарили печь, разделись и запихали свою одежду в мешки для мусора, найденные в предбаннике. Трупной вонью пропитались даже их трусы-боксеры, и они замочили их в тазу,
