Сэм Льювеллин - Тросовый талреп

Глава 23

К полуночи я, страшно усталый, добрался до Женевы и снова остановился в гостинице «Дю Роне». Портье одарил меня улыбкой типа «добро пожаловать домой», но она меня не приободрила.

Я ведь был адвокатом, а адвокаты действуют в рамках закона. В противном случае они перестают быть адвокатами и становятся такими же, как все остальные. Но завтра утром я намеревался тайком проникнуть в кабинет Джорджа (то есть совершить вторжение в чужое владение) и нарушить конфиденциальность его документации (а это уже кража со взломом). Если бы не голос Фионы на другом конце линии, мне было бы труднее поверить, что липовые данные мне выдал Джордж, с которым я шел на яхте всего-то пару дней назад.

Я лежал на прекрасном диване в гостинице «Дю Роне» и воспаленными докрасна глазами пристально смотрел в потолок. В пять утра я сбросил ноги с дивана и вытащил из своего чемоданчика тот номер «Файнаншел таймс». Фабрика уничтожения отходов все еще красовалась на девятой странице, распространяя свой грязный черный дым по Генуе.

А за моим окном в Женеве мало-помалу наступало утро, и улицы принялись гудеть в своей деловой манере. Я чувствовал себя отделенным от здешней жизни, этаким чужестранцем.

Напротив конторы «Очистка от отходов» было какое-то кафе. Я зашел туда в полдень и занялся кипой газет. В них продолжали рассказывать о «Пиранези». Пожар еще не погашен. Административные службы и документация уничтожены. Для Джорджа это как манна, упавшая с неба.

Пот капал с моих рук на газетные страницы. Люди сновали туда-сюда по ступенькам этого узкого здания, словно пчелы перед летком улья. «Сегодня он не пойдет на ленч», — подумал я. В моем животе возникла раздражающая пустота. Он закусывает сандвичами у себя в кабинете, а я понапрасну трачу время. Воздух был влажным и тяжелым, над горами погромыхивало. Я начинал чуть ли не радоваться тому, что он вообще не выйдет оттуда.

Однако без десяти минут час, когда кафе, где я сидел, заполнилось, он быстро сбежал по ступенькам, помахивая чемоданчиком, и его большое, смугло-розовое лицо выражало самодовольство, вполне соответствующее голубому костюму из льняной полосатой ткани. Он шел прямиком через улицу по направлению ко мне. Я укрылся за газетой «Ля Свисс». Не хватало, чтобы он устроился перекусить в этом кафе! Но он обменялся рукопожатиями с каким-то мужчиной, сидевшим за одним из столиков снаружи, и оба двинулись куда-то в сторону озера.

Я сделал глубокий вдох и ощутил, как под рубашкой по спине бежит пот. Затем я заплатил по счету, не спеша перешел улицу и вошел в дверь конторы. Хэлен сидела за своим столом, мрачная и деловая, такая очаровательная, что, чмокнув ее в щеку, я почувствовал себя Иудой.

— Вы его упустили, — сказала она с выражением преувеличенного волнения на лице, которым пользуются швейцарцы, когда рутинная манера не вполне уместна. — К сожалению, он обедает с одним клиентом.

— Ах ты черт! — огорчился я. — Ну да ладно. Ничего не попишешь. Могу ли я оставить записку на его столе? Мне придется писать довольно долго.

Она улыбнулась. Такое впечатление, словно кто-то щелкнул магниевой вспышкой в этой маленькой, обшитой панелями приемной.

— Разумеется, — сказала она и посмотрела вниз на свои длинные смуглые пальцы. — Между прочим, мы решили пожениться. — На среднем пальце ее левой руки посверкивал алмаз размером с маслину. Она засмеялась. — Он сделал мне предложение на следующий день после того, как вы выиграли гонку. Он был так счастлив!

Так счастлив.

Я улыбнулся ей и сказал:

— Прекрасно. Я за вас рад.

Эти слова засели в моем мозгу, как горячие угли. «Давай действуй, — сказал я себе. — Иди туда и найди эти документы. Этот парень всего-то и делает, что верит тебе, берет тебя покататься на яхте, кормит тебя... А она настолько счастлива, что не в состоянии мыслить разумно. Воспользуйся этим».

Поэтому я сделал еще один глубокий вдох, словно кислород мог притупить мою совесть, и двинулся в его кабинет. Я уселся за его письменным столом и включил компьютер. Он зажужжал и начал загружать программу. Компьютер сообщил мне, что он типа "О", четвертого поколения, и попросил: Пароль.

Я уже думал об этом пароле. Я внимательно наблюдал за тем, как Джордж вводил пароль, когда пришел сюда в первый раз. Люди, постоянно работающие с документами, приучаются читать вверх ногами, поэтому они всегда видят, что именно находится на столе налогового инспектора. А в электронный век адвокаты извлекают пользу из наблюдений за работой клавиатуры компьютера.

Там должно быть три слова. В среднем слове три буквы[10], в первом — четыре или пять. А вот с последним я запутался в счете. Но я помнил нечто такое, что он говорил, когда работал с клавиатурой. «Доброе утро, ребята». И позднее, когда он был пьян: «Я вот только одну, черт подери, вещь и могу припомнить о детишках — это их имена. Привет, мальчишки. Тю-Тю-Тю».

Я видел его детей. Здоровяки с модными стрижками. Джеймс и Даниель. Я набрал на клавиатуре эти имена. Машина ответила: «Извините, я не узнаю пароля».

Мои руки снова вспотели. Бог знает, какие еще сигналы он мог встроить в эту штуку. И вдруг я вспомнил. Их звали не Джеймс и Даниель. Меня осенило как раз вовремя! Младшего он действительно называл Даниелем, полным именем. Но другой его сын в этом пароле был не Джеймсом, Он был Джеми.

Я впечатал в машину имена Джеми и Даниеля и стукнул по клавише «Ответ». Экран сказал мне: «Привет, папа». Я вошел в компьютер. Тип "О" четвертого поколения — это большой и дорогой компьютер-справочник. Адвокаты тоже им пользуются. Я велел компьютеру поискать данные по компании «Бэч АГ». Он погудел какое-то мгновение и потом разом выдал список взаимных сделок за три минувших года. «Очистка от отходов» выполняла массу операций для «Бэч АГ». Я воспользовался указателем-курсором и пробежался по этому списку, высматривая подходящую дату.

И я ее нашел. 16 июня, за десять дней до того, как у Джимми Салливана произошла стычка с Дональдом Стюартом. «Очистка» договорилась с «Бэч» об уничтожении пятисот тонн смешанных отходов, заключенных в красные бочки с тем самым серийным номером, который высветили рентгеновские лучи на диске Джокки Салливана. «Бэч АГ» оплачивала это в среднем из расчета 750 фунтов за тонну.

В коридоре застучали каблуки. Я отвернул экран от двери, вытащил листок бумаги, авторучку и принялся писать. Хэлен просунула голову в дверь.

— Что-то вы здесь долго.

— Да. Длинно получается, — сказал я.

— Хотите немного кофе?

— Нет. — Я покачал головой. — Собираюсь дописать и пойти перекусить. Но все равно — спасибо.

— Ладно. — Она лучезарно мне улыбнулась.

Я продолжал писать с самым деловым видом, надеясь, что она не слышит гудения лопастей в тяжелой оболочке диска. Хэлен закрыла дверь. Я вытер ладони о свои брюки и вернулся к экрану.

Фиона была права. Джордж не заключал никакого контракта с «Пиранези» из Генуи, предприятие которого до сих пор распространяло грязный дым по голубому Средиземноморью. Он продал отходы другому дельцу — Энцо Смиту с улицы Сент-Пьер в Женеве, заплатив по 500 фунтов за тонну, что оставило Джорджу разницу в 250 фунтов за тонну, стало быть, в общей сложности — 125 тысяч фунтов.

Вполне достаточно для миленького обручального кольца.

Я записал телефонный номер Энцо Смита и названия химикалий, подлежащих уничтожению, и выключил компьютер. После чего дописал вежливую записку Джорджу, в которой благодарил его за гонку и за обед, а также поздравлял с обручением. Ну, а потом я простился с Хэлен и ушел.

Я вернулся обратно в гостиницу. Прежде всего мне следовало выяснить, существовала ли прямая связь между Энцо Смитом и «Моноко» Лучше всего был бы прямой контакт со Смитом. А если не получится, у меня в запасе Готфрид Вебер. Было жарко-влажно, этакий денек, когда одной рубашкой не обойдешься. Я надел чистую и скопировал информацию, снятую с экрана компьютера Джорджа Хэйтера. А потом я отправился пешком на улицу Сент-Пьер, где располагалась брокерская контора Энцо Смита.

Помещалась эта контора в здании постройки 60-х годов, облицованном серым гранитом. Вывески на первом этаже содержали, должно быть, сотню названий фирм и контор, и вестибюль был переполнен непроницаемыми, сосредоточенными лицами. Я вошел в серый стальной лифт вместе с семью другими людьми, вышел на седьмом этаже и распахнул плотную дверь из красного дерева, на которой было написано: «Энцо Смит. Приемная».

Если контора Джорджа Хэйтера была в своем роде старой Женевой, то у Энцо Смита царил новый Милан. Кондиционеры мигом заморозили пот на моем лице. Стол секретарши в приемной был из белого мрамора, украшенного имитацией черных ветвей дерева, выполненных из ковкой стали. Какой-то маленький, слащавого вида человечек с черными усами читал газету в угловом кресле. По контрасту с ним и с этой мебелью женщина за столом выглядела невзрачной и безвредной.