Алексей Макеев - Жертва тайги
Ожидание затянулось. Оставалось предположить, что Молчун намеренно тянет время, либо находится в каком-то затруднительном положении, не позволяющем ему быстро принять необходимое решение.
— Чего ты все стоймя мнешься, маячишь перед глазами? — Валерьяныч хмуро воззрился на Антона. — Ну-ка мостись рядком с ними.
Антон опустился на корточки, но тут скрипнула дверь, на крыльцо выбрался Авдей и заявил:
— Все. Подымайся, братцы-хватцы. На кормежку вас поведем.
— Куда мы их? — с небольшим недовольством в голосе спросил его Валерьяныч. — Опять в подвал пихаем?
— Нет. Покудова всем скопом в сараюшке покукуют.
— Молчун сам уже не знает, чего хочет, — недовольно проворчал Валерьяныч. — То одно, то другое.
«А у них, похоже, не все ладно, — подумал Антон. — Какая-то серенькая кошка явно между ними пробежала. Ну и отлично. Нам это только на руку».
Переступив порог сарая, он мгновенно уловил острый насыщенный запах копченой рыбы. Его желудок сразу же, как по команде, перехватило спазмом. Да оно и не удивительно. За двое суток ему всего один раз удалось поесть. Да и можно ли назвать едой полбанки жирнющей свиной тушенки и сухую горбушку черного хлеба, которыми с ним по-братски поделился Чеботарь?
— А-а, Антошка опять пришла! Айя, хорошо! — радостно заголосил Геонка, не дожидаясь, пока вертухаи закроют дверь.
Он бросился к нему с распростертыми объятиями, освободил Антона от неплотно намотанной веревки, потискал, похлопал по спине. Потом старик точно так же приласкал и обоих его спутников, словно был с ними давно и близко знаком.
— Ваша давненько не кушала? Нет? Анчи? Тогда иди-иди. Все садись. Все. Наша хозяин копчушка принесла. Шибко вкусный! Мало-мало кушай надо.
«Пир во время чумы!» — Антона покоробило, когда он присел на корточки у газеты, разложенной прямо на земле.
В лунном свете, льющемся через узкую щель над дверью, на ней тускло поблескивала серебристой чешуей рыба, нарезанная крупными ломтями.
«И что это старик такой шебутной, весь взбудораженный? Как будто дома у себя гостей принимает. Такое впечатление, что он неслабо водки тяпнул. Но от него же совсем перегаром не тянет. Да и не стали бы эти уродцы жертвенных овечек перед закланием водярой потчевать. Еще не хватало!.. — Но он все равно на всякий случай нащупал пластиковую бутылку, лежащую на газете, открутил пробку и принюхался. — Нет. Вода самая обыкновенная».
Прежде чем положить первый кусок в рот, Антон и его тоже поднес к носу, но уже через несколько секунд заработал зубами. Голод легко пересилил всякую осторожность.
«Да, не слишком щедрую пирушку они нам устроили. Одна рыба. Даже хлеб зажали, сволочи. Да еще соленая — мрак. После нее воду будешь хлестать, прямо как бык помои».
Геонка все не унимался. То хохотнет, то языком на кавказский манер поцокает, то по спине Антона легонько потреплет.
— Твоя хорошенько кушай! Такой копчушка много живот лезет. Его только пивко надо. Тогда шибко хорошо будет. Суля — тоже хорошо.
«И до чего же мы, люди, странные существа, — пережевывая очередной кусок кетины, с черным сарказмом размышлял Антон. — Тут, может, каких-то пару часов до смерти и осталось, а нас все еще на жрачку пробивает. Как скотинка тупая, в натуре. Как будто тело разуму совсем не подчиняется. Плевать ему хотелось на любые треволнения».
— Моя Ингтонка много суля привези, — не переставая, трещал старик. — Моя тогда айя говори! Асаса [82]! Водочка пей — опять молодой ходи. Моя тогда опять жениться можно. Шибко баба хоти. Жениться хоти. Опять молодой делай! — Он вдруг неожиданно умолк, но через мгновение всхлипнул и поплыл: — Моя помирай скоро. А-на-на!.. Там тоже речка есть, тайга есть, зверюшка разный. Много рыбка плавай. — Речь его изменилась, стала какой-то тягучей, заторможенной. — Моя скоро в Буни уходи, где Падека живет. Давно котомка готовь.
«Что он такое несет? — скривился Антон. — Откуда эти непонятные переходы? То хохочет как блаженный, то слюни пускает. Ну, точно как под балдой!»
Послышалось тихое бульканье. Кто-то из мужиков приложился к бутылке.
— Не пей! — гаркнул Антон.
— Ты что?! — прохрипел Чеботарь, поперхнулся и закашлялся как чахоточный.
Антон вскочил, рванулся к нему, выдрал из рук бутылку, подошел поближе к двери и поднес пластиковую емкость к тонкому лунному лучу, проникающему в помещение. На дне бутылки колыхался какой-то мутный нерастворенный осадок. — Вот, блин!
— Ты чего, Антон? — прокашлявшись, спросил Чеботарь. — Ты ж меня так заикой сделаешь!
— Заикой — не козленочком. Ты много проглотил, батя?
— Нет. Ты же не дал. Один только глоток и сделал.
— Давай быстро в угол и трави, пока не посинеешь.
— Зачем?
— Давай, говорю, батя, не тормози! Они в воду какой-то дряни подмешали. Транквилизатор, скорее всего. Седуксен, феназепам или что-то еще похлеще. Видишь, как старика раскумарило? Совсем заговаривается.
— Ладно. Добро, — испуганно буркнул Чеботарь. — Помоги только на ноги подняться.
— Хватай костыли. Сейчас помогу. А ты, Сережа, не пил?
— Нет. Не успел.
— Хоть так. Слава богу. — Антон не мешкая вылил воду из бутылки на землю.
— Вот же, стервозы хитрозадые, что удумали! — отрыгнув и отплевавшись, мрачно прогудел Чеботарь. — Лень им нас на плаху силком волочь. Надо, чтобы сами одной чумной толпой под топор дотопали.
— Да, в предусмотрительности им не откажешь, — согласился Антон. — Теперь всем нам придется дурачками пришибленными прикинуться. Понял, Сережа?
— Сделаем, если нужно. Несложная задачка.
— Только не переигрывай. Просто плетись как снулая тетеря до поры до времени.
— Моя манга худо есть, — бормотал Геонка тихо, но уже монотонно, без прежнего надрыва. — Его шибко Сандиемафа накажи. Его хотонгони кушай будет. Совсем манга будет…
«Что там все-таки с Игорьком? — подумал Антон. — Надо еще раз попытаться его в чувство привести и Одаку как-то подбодрить. Пока это возможно».
К выводке заключенных на последнюю прогулку вся шайка-лейка прибыла в полном составе. Даже пахан чухонец почтил их своим присутствием. Молчун стоял поодаль с плотно набитым рюкзаком и карабином на плече. Он молча, терпеливо наблюдал за тем, как его подручные выборочно вяжут по рукам пленников, выведенных из сарая, и расставляют их в походную колонну.
«Так от чего меня больше трясет? — поеживаясь, передергивая плечами, задавался риторическим вопросом Антон. — От страха или от зверского холода? Вон уже и коленки дрожмя пошли, как в детстве перед драчкой. Ничего. Это скоро пройдет. Стоит только в нее ввязаться».
Страх, леденящий душу, уже копился внутри. Он подкатывал к самому горлу, звонкими молоточками постукивал в висках.
С гор прилетел сильный ветер, острый, режущий лицо, стылый и пронзительный, с приглушенным разбойным посвистом. Он навылет продувал штормовку, выбивал слезинки в уголках глаз.
Похоже было, что вот-вот повалит первый снег. Он сейчас закружится в воздухе тяжелыми крупными хлопьями, завьюжит над тайгой, залитой лунным серебром. Но на небе не видно было темных снеговых туч. Только легкие полупрозрачные белоснежные облачка, как кусочки раздерганной ваты, брошенные мимо елки, несло и несло из стороны в сторону на фоне громадного лика неоновой сонной луны.
Предположение Антона оказалось верным. Их повели к той самой высокой отдельно стоящей сопке с лысой макушкой.
Шли они долго. Движение тормозил Чеботарь. Шумно ухая, он рывок за рывком продвигался вперед на неудобных, явно коротковатых для него костылях. Когда до подножия горы осталось под сотню метров, калека совсем выбился из сил и начал делать долгие и частые паузы. Чухонец милостиво разрешил Авдею остановку.
Да и с построением скорбного шествия Антон тоже не попал пальцем в небо. Так оно и было. Впереди шел Валерьяныч. За ним, в затылок друг другу — Геонка с Одакой, Игорек, потом Чеботарь с Серегой. Антона всунули между ними, так, что до Авдея, шедшего в хвосте колонны, дотянуться он никак не мог, но практически постоянно находился у того на глазах. Молчун двигался отдельно от основной группы, приотстав на десяток шагов.
Когда они стали подниматься на крутизну, ветер неожиданно стих. Он в последний раз налетел в шальном порыве и пропал, словно какой-то неведомый тайный режиссер мрачного действа вдруг захотел особо подчеркнуть его торжественность.
Антон осторожно ступал по узкой извилистой каменистой тропе вслед за калекой, подпрыгивающим на костылях. Он внимательно смотрел под ноги и с трудом справлялся с диким соблазном, упорно пробивающимся из глубин подсознания, — шагнуть в пропасть и этим прекратить мучения, спастись от неминуемой страшной пытки.
Поэтому Антон и не сразу начал замечать каменные изваяния, стоявшие через равные промежутки по обеим сторонам прохода. Только после получаса тяжелого подъема к вершине он скосил взгляд и со всей очевидностью рассмотрел лупатого пузатого идола, выбитого на остроконечном светлом обломке скалы, словно заточенном поверху, поставленном на попа. Точно такого Антон видел у кумирни, спрятанной в пещере, где ему удалось разжиться драгоценным оберегом.
