Закон парных случаев - Инна Юрьевна Бачинская
Шибаев пожал плечами.
– Надеюсь, ты не думаешь, что через сто лет… Ерунда! Даже думать не хочу! Судовкин – аферист и фантазер, такие вечно ищут клады. – Алик помолчал, ожидая возражений, но Шибаев молчал. – Но, допустим! Ладно, чисто гипотетически. И куда же он все-таки делся? Мест, где он может быть, раз-два и обчелся! Замурован в стенку. Раз! – Алик загнул мизинец на левой руке. – Тайно продан тому же негоцианту. Два! – Он загнул безымянный палец. – И наконец три! Положен в гроб Каролины. – Алик загнул средний палец. Некоторое время они оба молча рассматривали его загнутые пальцы. Потом Алик разогнул их и сказал: – Правда, я очень сомневаюсь. С какого перепугу? Потому что раскаялся? Или зачем? С другой стороны, он положил ее в семейную усыпальницу, а мог похоронить как простую смертную… Надеялся, что туда же положат и его, рядом с ней. Это любовь, Ши-бон! Он ее убил, но продолжал любить. О такой любви сочиняют легенды. То была роковая страсть… – Голос Алика дрогнул. Шибаев похолодел, подумав, что адвокат сейчас начнет читать стихи. Но до стихов не дошло, и после паузы тот деловито продолжал: – Но в гробу ничего не было! Он в поисках клада распотрошил собаку и подушечку, осквернил могилу! И ничего! Для этого человека нет ничего святого…
– Для условного Судовкина, – подсказал Шибаев. – Надо бы познакомиться с ним поближе. Откуда ты знаешь, что в гробу ничего не было?
– Думаешь, было и он нашел? А толку? – махнул рукой Алик. – Даже если он что-то нашел, ни за что не признается. А тебе не приходит в голову, что Старицкий мог приказать, чтобы бриллиант положили в его собственный гроб…
– Дрючин, о чем ты? – перебил Шибаев. – Никакой дурак не стал бы класть ему в гроб такое сокровище.
– Не факт, Ши-бон. Если это был преданный дворцовый… то есть дворовой слуга?
– Старицкий умер в девятнадцатом. Была война, убийства, разруха, голод… Не верю! Скорее этот дворцовый продал бы его или выменял на хлеб.
– Или какая-нибудь банда ограбила дом, – предположил Алик. – Сомнительно, конечно. О камне уже никто не помнил, может, действительно, Старицкий продал его негоцианту. Скорее всего… Согласен, дохлый номер. Сто лет, Ши-бон! Три поколения сменились, не верю… – Казалось, Алик уговаривал себя, что глупо надеяться найти сокровище, но глазки его загорелись.
Им принесли заказ. Они смотрели, как девушка в длинном черном переднике сноровисто расставляет на столе тарелки и пиво в запотевших бокалах, а ее товарка сгружает на середину стола две деревянные подставки с шипящими пиццами.
– Я не буду, – сказал Алик, сглатывая и пожирая пиццу глазами. – Я уже съел салат.
– Тогда я две, – сказал Шибаев. – Твое здоровье, Дрючин!
– Ладно, кусочек! – решился Алик. – Ты же понимаешь, Ши-бон, – произнес он невнятно, жуя пиццу, – что все наши предположения насчет бриллианта в пользу бедных? Мы же реалисты, какой на фиг бриллиант!
– Согласен. Отправим Мольтке отчет, получим бабки и привет. Какой на фиг бриллиант! – повторил Шибаев. – Мы же реалисты.
Алик перестал жевать, вглядываясь в лицо приятеля и пытаясь понять, что тот имеет в виду.
– То есть ты уже не хочешь искать бриллиант? – уточнил он.
– А разве мы искали бриллиант? Какой бриллиант, Дрючин? Кончай дурью маяться! А этот, Судовкин… Мы даже не знаем, что ему нужно. Ему или тому, кто крутится под ногами. Может, он и не подозревает про бриллиант, никогда не слышал и…
– А что же он тогда ищет?
– Ничего не ищет. Просто собирает информацию для Мольтке. Соберет и напишет: уважаемый господин Мольтке, мне совершенно случайно попало в руки ваше письмо, и я собрал материалы о ваших родственниках Старицких, готов представить за скромное вознаграждение… как-то так. А может, он про Мольтке ни сном, ни духом, у него другие задачи, и мы пересеклись случайно. И письмо он не спер, и в архиве не он, и в Сидневе, и в Бобровниках… все бред сивой кобылы. Можем спросить у него самого. Он работал в музее, ты там всех знаешь, позвони и узнай адрес. И поставим точку. Какое-то дохлое дело, прямо школьный археологический кружок – клады, бриллианты, древние гробы… Звони!
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Мне надоел старый Мольтке, я больше не хочу искать Старицких. Звони! Поговорим с черным археологом, отправим отчет и все! Точка.
– Конечно, тебе интересней с твоей неадекватной, кто бы сомневался, – ядовито произнес Алик. – И если ты опять будешь врать, что не трахнул ее…
– Тебе не однозначно? Звони! – перебил Шибаев. – Как ее зовут?
– Кого?
– Твою подругу из музея!
– Ей пятьдесят лет! – завопил Алик. – У нее внуки! Мы просто друзья!
– Не важно. Ну!
Алик достал из портфеля айфон. Шибаев, ухмыляясь, слушал, как Алик врал, что ему срочно понадобился работник музея Константин Судовкин, и искренне сокрушался по поводу того, что тот давно у них не работает. Он с завидным постоянством и очень натурально вскрикивал: «Не может быть!», «Неужели?» и «Какой ужас!» Шибаеву наконец надоело, и он резанул себя ребром ладони по горлу: кончай, мол, треп, сколько можно!
– Пишу! Диктуйте! – разливался Алик, пододвигая к себе блокнот. – Спасибо, дорогая Мария Александровна! Обязательно! Непременно! И вам тоже! Да! Всех благ! – Он отложил телефон. – Представляешь, его поймали на проводах директора музея, этот прохиндей рылся в бумагах.
– Это мы уже знаем, Майя говорила. – Шибаев взял листок с адресом. – Ты сейчас свободен?
Не успел Алик ответить, как звякнул его айфон. Он слушал с серьезным лицом, потом сказал:
– Через час у меня в офисе. Жду. – Посмотрел на Шибаева и развел руками…
Глава 20
В поисках истины
– Посмотри отчет для Мольтке, – сказал Алик вечером. – Или опять в бега?
– Дома, – буркнул Шибаев. – Давай.
Он углубился в пространное письмо Алика клиенту из Германии.
– Фотки выбери сам, – Алик протянул Шибаеву айфон. – Можешь скинуть на свой.
Шибаев перещелкивал и рассматривал кадры, читал письмо, смотрел в окно. Алик, в свою очередь, поглядывал на Шибаева, нутром чуя, что тот ожидает звонка от неадекватной чертовой куклы. И ведь побежит, стоит ей только свистнуть. Помчится! Места себе не находит… Точно, трахнул. Надо быть идиотом, чтобы не воспользоваться. Всю ночь вместе и ничего? Никаких поползновений? Не надо нас дурить! И она запала на него, сразу видно. Кофе облилась. На жалость бьет –
