Фаворит - Дик Фрэнсис
Я уставился на него.
– А что? Я просто сделал, что мне велели, и все! – произнес он заносчиво.
– Должно быть, – сказал я.
– И еще, насчет этих угрожающих записок. Я надул их, понимаешь? Я весь конец недели проторчал в турецких банях, и они не смогли до меня добраться. Я им всем утер нос! – закончил он торжествующе, как будто на будущей неделе его таинственные враги не смогут с ним рассчитаться, если захотят. Он явно не понимал, что его уже наказали и что, кроме физических страданий, на свете есть кое-что похуже. Он целую неделю переживал острую тревогу, последние три дня – дикий страх, а ему казалось, что он вышел сухим из воды и всем утер нос.
– Блажен, кто верует, – сказал я кротко. – Джо, ответь мне на один вопрос. У этого человека, который звонит тебе, – ну, когда ты должен придержать лошадь, – какой у него голос?
– Ну, так не определишь, по голосу. Это может быть кто угодно. Мягкий такой голос, вроде сиплый или приглушенный. Иногда говорит почти шепотом, будто боится человек, что его подслушают. А какая мне разница? Лишь бы подбрасывал на горючее, а там пусть хоть квакает, как лягушка. Мне наплевать.
– Ты хочешь сказать, что придержишь любую лошадь, если он тебя попросит?
– Может, придержу. А может, и нет, – ответил Джо, сообразив, видно, что слишком разоткровенничался со мной. Он бросил на меня искоса хитрый взгляд и ретировался в раздевалку.
Пит и Дэн обсуждали распорядок дня, и я подошел к ним. Пит проклинал погоду и говорил, что она испортит нам всю обедню на скачках, но что Палиндрому и это не помеха.
– Бери голову от полкруга, и точка. Это все дерьмовые наездники. Насколько я понимаю, твое дело верняк.
– Ладно, – ответил я механически и вдруг мысленно вздрогнул, вспомнив, что Адмирал тоже был верняком в Мейденхеде.
Дэн спросил, хорошо ли я провел время с Кэт, и был не слишком обрадован моим восторженным ответом.
– Будь ты проклят, дружище, если ты отбил ее у меня, – заявил он шутливо-свирепым тоном, но у меня осталось такое ощущение, что он говорит всерьез. Может ли идти речь о дружбе между мужчинами, влюбленными в одну девушку? Я усомнился, потому что увидел мелькнувшее на лице Дэна злобное выражение. Я стоял в замешательстве, как будто гранит на моих глазах вдруг превратился в сыпучий песок.
Потом я пошел искать Сэнди.
Он стоял в раздевалке у окна, глядя на улицу сквозь завесу дождя, струившегося по стеклу. Он оделся в цвета своей первой скачки и смотрел на паддок, где конюхи в плащах водили двух лошадей. И лошади, и конюхи выглядели жалко.
– Не мешало бы нам сегодня поставить дворники на скаковые очки, – заметил он. – Кто-нибудь хочет принять грязевую ванну? Ну и льет, чтоб мне провалиться, в такую погодку ни один гусь сухим из воды не выйдет.
– Как тебе понравилось в турецких банях в воскресенье? – спросил я.
– А, так ты слышал об этом?
– Земля слухом полнится, – ответил я.
– Так и надо этому ублюдку, – сказал Сэнди, широко улыбаясь.
– А как ты узнал, где его искать? – поинтересовался я.
– У маменьки спросил… – Сэнди вдруг осекся на полуслове. Весь его вид говорил, что он сморозил какую-то глупость.
– Так, – сказал я. – Значит, это ты посылал ему угрожающие записки насчет Болингброка?
– Откуда ты знаешь? – спросил Сэнди добродушно.
– Ты любишь грубые шутки и не любишь Джо, – объяснил я. – Первую записку, которую он получил, ему сунули в пиджак в раздевалке в Пламптоне, ее мог подложить или жокей, или служащий ипподрома, или прислуга. Это не мог быть ни букмекер, ни тренер, ни владелец лошади, ни кто-либо из публики. Вот я и подумал, что человек, который положил записку в карман Джо, и тот, кто платит ему за нечестную игру, – разные люди. Тот человек, как это ни странно, не отомстил Джо. Я спросил себя, кто же тогда заинтересован в том, чтобы мучить Джо Нантвича. И подумал о тебе. Ты знал, что он должен проиграть. Когда он выиграл, ты сказал ему, что потерял на этом кучу денег и что рассчитаешься с ним. Ты ходил за ним по пятам, чтобы насладиться видом его страданий.
– Ну что ж, ты поймал меня с поличным, – согласился Сэнди. – Однако в толк не возьму, откуда ты узнал обо мне такую уйму вещей?
– В основном от самого Джо, – сказал я.
– Вот болтун! Когда-нибудь язык доведет его до беды.
– Безусловно, – согласился я, вспомнив пьяную болтовню Джо.
– Ты ему сказал, что я посылал эти записки? – спросил Сэнди, впервые проявив тревогу.
– Нет. Это только осложнило бы дело.
– Ну хоть на этом спасибо!
– В награду за эту маленькую услугу скажи мне, откуда ты взял, что Болингброк не должен выиграть?
Он широко улыбнулся, покачиваясь на носках, но не ответил.
– Давай говори, – настаивал я. – Я ведь немного прошу, и это, может быть, даст мне ключ к другой загадке – насчет Билла Дэвидсона.
Сэнди покачал головой:
– Это тебе не поможет. Мне сказал Джо.
– Что?! – воскликнул я.
– Он сам сказал мне это в душевой, когда мы переодевались перед скачкой. Ты же знаешь, он обязательно должен побахвалиться. Ему хотелось прихвастнуть, а я был под рукой. Кроме того, он знал, что я сам иногда придерживал лошадей.
– Что он тебе сказал? – спросил я.
– Он сказал, что, если я хочу поучиться у умных людей, как измотать лошадь в заезде, я могу понаблюдать, как он пойдет на Болингброке. Ну что ж, Сэнди Мейсон умеет понимать с полуслова. Я нашел игрока, который поставил пятьдесят соверенов на Счастливого, тот, по моим расчетам, должен был выиграть, если Джо придушит Болингброка. И знаешь, что произошло? Этот дурень не выдержал и обошел Счастливого на два корпуса. Я готов был сам задушить его. Пятьдесят фунтов – для меня это, брат, немаленькие деньги.
– А почему ты выжидал целых десять дней, прежде чем послать ему первую записку? – спросил я.
– Да просто раньше не додумался, – чистосердечно признался Сэнди. – Но ведь отплатил-то я ему что надо, верно? Его чуть не лишили лицензии в Челтенхеме, он после этого напился до чертиков, три дня потел в турецких банях, и все по милости вашего покорного слуги! – Сэнди просто сиял. – Эх, видел бы ты его в этих турецких банях! Мокрая курица, тряпка, дерьмо. Он обливался слезами и умолял меня спасти его. Меня! Вот умора-то! Я чуть не лопнул от смеха. Просто мировая получилась месть!
– И
