Лариса Соболева - Вся правда о небожителях
– Не надо! – взвыла Балаганова. – Позор-то какой!.. Клянусь, того господина я не знаю, два раза всего видела его. Сказал, жене требуется прислуга, мол, с Наташкой он договорился, а она боится нам сказать. Муж мой место ей подыскал с агромадным трудом, добрые люди помогли, вот и не хотела она его обидеть. Денег мне дал… э… господин тот. Двадцать рублей. А я поняла, врет он, с Наташкой у них сговор, ну… берет он ее для своих удовольствий. Да-да, по намекам поняла, хихикал он, про Наташку заговорит, а сам млеет. Сказал, жить у него она станет, а нас чтоб он не видел. Я так подумала: в тепле да в сытости девка будет, чего еще желать-то? Нам она в тягость была, мы люди бедные… Деньги я от мужа утаила и ничего ему… Клянусь всеми святыми, не виноватая я!
Зыбин, последователь домостроя в самых жестких традициях, женских вольностей не любил, еле-еле смирился с вмешательством Марго в следствие, и стоило это ей немалых усилий. А тут глупая, алчная бабская вольность, а то и малодушная зависть к молоденькой племяннице. Когда б не вольность, не продала б она девушку, смелости не хватило бы. Зыбин отвернул лицо с обвислыми щеками от Балагановой в виду того, что была она ему чрезвычайно противна. Лишь его бакенбарды шевелились, когда он шумно втягивал носом воздух или так же шумно выдыхал. За него приняла решение Марго, прежде выразив Балагановой свое отношение:
– За двадцать рублей ты продала жизнь племянницы. Дешево. Но тебе это будет стоить куда дороже. Пошла вон, глупая.
Наверняка не только у Марго создалось впечатление, что из кабинета уползла гадина, но одна она брезгливо поморщилась. Тягостную паузу нарушил Суров:
– Что вы намерены делать, Виссарион Фомич? Промедление смерти подобно, это сказано про нынешние случаи. Чья будет следующая гибель и когда? Думаю, пройдет день-два…
– М-м-м… – замычал тот, неожиданно резво ударив ладонями по столу. – Надобно время, а его нету. Вся полиция поднята, днем и ночью патрулируют улицы, но тщетно, господа! До сих пор мы не знаем, кто остатние девицы, трупы есть, а родные в полицию не обращались, неужто всех продали по двадцати рублей? А как небрежно преступники бросают тела…
– Отчего же, – вставил подполковник, – девушек находят в разных местах, не исключено, что их больше четырех, просто не всех нашли. Полагаю, преступники надеются, что их смерть будет признана самоубийством.
– Хе! Дураков отыскали-с! – раздраженно фыркнул Зыбин. – Похоже, ее сиятельство права, у девиц добывают кровь для каких-то надобностей, а потом выбрасывают их как собак.
Однако у Марго, натуры, редко впадающей в меланхолию, родился план, до которого не додумались мужчины:
– Нужно проследить за Аделью и войти в ту лачугу, когда она туда войдет, мы с подполковником берем на себя слежку. Да, Александр Иванович?
– Разумеется, сударыня, одну вас я не пущу в тот квартал.
Как тут не согласишься на помощь со стороны, когда нехватка людей, а со временем недостача? Быть может, в эту минуту безгрешная душа новой жертвы мучается от ужаса и боли, или завтрашний день поставит ее перед ликом смерти. Зыбин несколько раз утвердительно кивнул, хотя посылать ее сиятельство в лачугу дурно, ведь там могут оказаться преступники, поэтому он попросил:
– Сами не заходите, а пошлите мальчонку за полицией. Скажите, сударыня, почему именно эти господа вызвали у вас подозрения?
– Медьери рассказывал историю Эржебет только Мишелю и графине Шембек, они дружны, при этом была Кущева с племянницей, но графиня в отъезде. Стало быть, легенду знают те, кого я перечислила. У этих дам явные изъяны, которые, как мне думается, они хотели бы устранить, и необычное поведение.
Теперь осталось только ждать либо нового трупа, либо провидения, которое укажет на убийц.
С раннего утра он шагал вдоль забора, широко размахивая руками и бормоча нечто, понятное только ему, иногда сжимая кулаки. Иллариона, возвышенного и трепетного, с поэтическим складом ума (стишки он пописывал, конечно, про любовь к прекраснейшему ангелу), не восхищали гаснущие звезды на бледнеющем небе и рассвет, не повторяющийся никогда. Место не подходило для любования небом – петухи орали, коровы мычали, – никакой атмосферы. К тому же Илларион был взбешен и, как доморощенный романтик, жаждал удовлетворения нанесенному оскорблению даме, разумеется. Работник давно вывел лошадь с коляской, значит, Сережка вот-вот выйдет.
– Ага, идет, – процедил Илларион, приняв стойку революционера перед казнью: ноги поставил широко, подбородок поднял, руки сцепил за спиной.
Эдакую картину не заметить сложно, Сергей подошел к нему:
– Лариоська, ты чего здесь делаешь?
– Тебя жду. Вчерась твоя мамаша говорила моей, будто барышню ты привел в дом. Настеньку? Отвечай! Мадам Беата сказала, что в магазин она не придет много дней, и я догадался…
– Ну, да, Настасья в нашем доме живет.
– На каком основании? – вскипел юноша.
– Гостит.
– Я так и знал, так и знал! – заметался Илларион, делая круги вокруг Сергея. – Заманил, обманул! Я хочу видеть ее!
Поигрывая кнутом и поворачиваясь за ним, Сергей едва не расхохотался, но было в запале Иллариона помимо глупости нечто честное, искренне переживаемое, а над переживаниями грешно смеяться.
– Так она спит, – сказал он.
Илларион потряс перед ним пальцем:
– Ты насильно удерживаешь Настеньку и не даешь нам свидеться. Ты узурпатор. Я требую удовлетворения.
– Лариоська, ты либо садись в коляску, – идя к пролетке, сказал Сергей, – так уж и быть, доставлю тебя на службу, либо отстань, некогда мне. Ну, так как, едешь?
Илларион смотрел на него исподлобья, сжимая кулаки, однако вспомнил, что на службу действительно может опоздать, посему ринулся в коляску, но при этом ворчливо предупредил:
– Имей в виду, когда ты наиграешься и бросишь ее, я приму заблудшую душу и утешу на своей груди…
– Но, пошла! – Сергей стегнул лошадь, та сорвала с места, отчего Илларион неромантично завалился на сиденье.
Он ехал молча, да и Сергей разговорами его не мучил, чувствовал, что нанес душевную травму. А солнце слепило и весело играло в листве, ластилось, попадая на лицо, у Иллариона невзначай родилась метафора – «солнечный поцелуй», или «поцелуй солнца». Ну, совершенно не та обстановка для израненного сердца.
– Вылезай, приехал, – бросил ему через плечо Сергей, остановившись.
– Может, все же постреляемся? – робко предложил Илларион, спрыгивая на землю. – И тот из нас, кто останется жив…
– Да ты дурак, Лариоська, – дал волю смеху Сергей. – Стреляться дело барское, а мы с тобой не баре, и потом, я ведь застрелю тебя, а зачем мне это? В птицу на лету попадаю. Эх, Лариоська… вечером приходи, увидишь свою Настеньку. Бывай.
А потом свистнул и стегнул лошадь – беспечный человек…
Марго попросила Сурова одеться попроще, не в военную форму, ведь им желательно не выделяться, а у нее, как она уверяла, имеется предельно скромный наряд для верховой езды. Он выполнил ее пожелание, поменял офицерский мундир на мещанское платье – простые штаны темного цвета, косоворотку в полоску, пиджак и картуз, но, увидев Марго в изысканной амазонке стального цвета, отделанной бархатными бейками, невольно рассмеялся:
– Полагаете, вы будете незаметны в этом наряде?
– Серый цвет, подполковник, не притягивает глаз. Вас ведь тоже выправка выдает, с приказчиком вы все равно не схожи. Едемте?
Провели они полдня, прогуливаясь шагом вдоль улицы, на которой стоял дом Кущевой. Естественно, проголодались и подались в ближайший ресторан пообедать, оставив на посту мальчишку-газетчика за небольшое вознаграждение. После обеда вернулись на исходную позицию, в общем, дело это оказалось скучнейшим, во всяком случае, для Марго. Если б не общение с Суровым, а каждая проведенная с ним минута была праздником, она не выдержала бы и часа, но ближе к вечеру…
За оградой послышалось оглушительное тявканье, двери парадного распахнулись, и состоялся торжественный выход крепкой на вид старухи с лицом престарелой колдуньи, занимающейся исключительно черной магией. Она держала в обеих руках несколько поводков, которые тянули вперед крошечные собачки разных мастей и пород, притом нещадно лая. За нею вторая партия собачек тащила за собой лакея и пыталась догнать первых, эти уже не тявкали, а хрипели, так как поводки сдавливали им шеи.
– Сколько же у нее собак? – изумился Суров.
– Говорят, пятнадцать. Отвратительная старуха, вы не находите?
– По-моему, ей подошла бы фамилия Кащеева, а не Кущева.
К воротам ограды подъехал экипаж, старуха села в него, а собачек поднимал с земли и подавал второй лакей, затем вся эта шумная компания четвероногих и хвостатых укатила. Прошло минут сорок, и Марго закапризничала:
– Я ужасно устала, это невыносимо – весь день провести на одном месте без пользы. Надобно что-то придумать, например, приставить шпика к Адели.
