Лариса Соболева - Вся правда о небожителях
– Племянница Кущевой, очень скромна наружностью. А всякая некрасивая особа втайне мечтает о красоте, так что она на том же месте, что и ее тетушка.
– Кому же вы отдали второе место?
– Баронессе Нинель Флорио. Правда, историю графини она знает давно, но боится заболеть, как ее мать, которая заживо сгнила от язв на теле.
Им не удалось закончить беседу, постовой сообщил, что Балагановых доставили. Пришлось Зыбину покинуть любимое кресло, но по пути в мертвецкую он тоже поведал Марго и подполковнику о нежданном повороте событий.
– Выходит, я права, – разволновалась Марго. – Кто-то из состоятельных людей убивает девушек. этот молодой купец… Да, девушку-то он спрятал, но похитители раньше видели его с нею. Им ведь не нужны свидетели…
Зыбин только кивнул согласно, а конкретно ничего не ответил, так как они подошли к мертвецкой, где их ждали супруги Балагановы и Кирсанов.
– Племянница возвернулась? – поинтересовался Зыбин.
– Нет-с, – поспешно ответила Балаганова.
– Тогда прошу, господа, – указал он на знакомую дверь.
Та же процедура подготовки к опознанию длилась значительно меньше времени, ибо писарю приказали подготовить протокольные бумаги заранее. На этот раз присутствовал Чиркун, он лично открыл лицо девицы, уставившись на Балагановых. Петр Тимофеевич опустил глаза на труп и тут же зажмурился и затрясся, не дав ответа. Жена его, поджав тонкие губы, беспрестанно крестилась, потом вздрогнула от раздраженного голоса Зыбина:
– Господа, сия девица и есть ваша племянница?
– Наташка это, – сказала почему-то шепотом жена, поглядывая с опаской на Балаганова. – Наша Наташка…
Вероятно, Балаганов не хотел верить собственным глазам, однако, услышав приговор жены, вдруг исторг протяжный стон боли и заплакал, сотрясаясь всем телом. Он рыдал, не стесняясь своей слабости, так плачут мужчины, возложив вину за смерть на свои плечи, к сожалению, нечем было утешить его, только как отдать тело убитой племянницы. Искренность переживаний Балаганова не вызывала сомнений, а вот его жена…
Домой попал Сергей поздно и был чем-то озабочен. Мамаша (в кои-то веки) вызвалась из кувшина полить сыну на руки и шею, значит, выносила некую идею и будет ею долбить. Он тщательно умывался, фыркал, но не забыл поинтересоваться:
– Настасья как?
– А что ей сделается! – хохотнула Аграфена Архиповна, решив действовать подспудно. – День цельный просидела в комнате, видать, спала. К обеду не вышла…
– Спала – это хорошо. Так она что, не ела?
– Отчего же, Капка носила ей в комнату, да поела мало, видать, болезная. От того и худа, аж смотреть страшно.
Вытирая полотенцем лицо и шею, Сергей сверлил мать серыми глазами, раскусив ее вмиг. По простоте душевной она полагала, что хитра и умна, из-за чего часто впросак попадала, папаша эту каверзную жилку в ней терпеть не мог, бывало, и поколачивал, чтоб попроще вела себя.
– А вы не смотрите, мамаша, – посоветовал сын. – И не докучайте ей, на днях дедушка у Настеньки помер, одна она осталась.
– Ах ты, боже мой! – всплеснула та руками, вроде как сочувствуя. Но нет, сочувствия в ней мало, но и на рожон не лезла, ведь у сына нрав отцовский. – Так ты теперя всех сирот к нам приводить будешь?
– Нет, мамаша, – посмеиваясь, он кинул ей полотенце. – Только ее одну.
– Сереженька, ну хоть скажи, кто она у нас тут?
– Гостья. Прикажите, чтоб на стол собирали, ужинать будем. – Оставив мамашу мучиться в догадках, Сергей отправился к Настеньке, постучал: – Можно?
Она сидела на кровати, забравшись с ногами и опершись щекой о металлические прутья спинки, а когда он вошел, выпрямилась, и ресницы опустила. Сергей поставил стул ближе, оседлал его, не стал расспрашивать о самочувствии, видно же, что плохо. Осунулась, одни глаза остались, в то же время лицо изменилось – исчезла детскость, оно стало женским, взрослым. Может, из-за прически так казалось – волосы были зачесаны и собраны на затылке, а может, из-за траурного платья, в котором Настенька приехала в этот дом.
– Мадам Беата просила передать, – начал он, – чтоб ты не беспокоилась ни об чем, другую барышню не возьмет на твое место.
– Вы были у нее?
– Был. И в полиции был.
– В полиции? – вскинулась Настенька. – И что они?.. Впрочем, вряд ли их поймают. Сережа, я не успела вас поблагодарить, вы же мне жизнь спасли…
– Уж это точно, спас. – А чего скромничать? Пусть помнит, чем обязана ему. – Я ведь вернулся за тобой как раз ко времени. А когда б не вернулся?..
– Они теперь не посмеют прийти за мной, вы не могли бы отвезти меня домой?
– И думать забудь, – резко бросил Сергей. – В городе девицы пропадают, а потом их находят с перерезанными венами, при мне одну такую крестьяне привезли – четвертую по счету. Девчонка совсем, славная… Девицы не сами себя порешили, убивают их.
– Убивают? – ужаснулась Настенька. – Зачем?
– Покуда сие неведомо. Господин Зыбин занимается убийствами, сказал, и тебя похищали, чтоб убить. Выходит, меня судьба твоя воротила вчера.
– Но я никому ничего плохого не делала.
– Успокойся, здесь тебя не тронут. В полиции сказали, возможно, им понадобится наша помощь, а в чем… не разъяснили. Но приказали беречь тебя пуще глаза, так что не обессудь, не выпущу. Коли надо чего, ты говори, отказа ни в чем не будет, а ежели стесняешься, Капка есть, она принесет. Ну, идем ужинать?
Поднявшись, он одной рукой убрал в сторону стул, а вторую протянул ей. Настенька смотрела на большую и натруженную ладонь, замешкавшись и не решаясь положить на нее свою руку. Этот человек, однажды встретившийся случайно и напугавший ее, построив образ негодяя, сейчас перевернул ее представления об устройстве окружающего мира.
За нее все решал дед, хорошо ли, плохо ли – она не думала об этом, старшему принято доверять. Жизнь текла ровно, покойно, Настенька считала это правильным, но вдруг дед погиб, оставив внучку на попечение судьбы, которая сжалилась над ней вчера и завернула Сергея. А как она поступит в дальнейшем, вдруг проспит, когда будет нужна ее защита?
Теперь за нее, Настасью, решает чужой человек, развеявший образ негодяя, под его опекой она чувствует себя в безопасности, но это же ненадолго. А что потом? Как устроиться там, где место тебе не предусмотрено хотя бы потому, что росла, как цветок в горшке на подоконнике, в любви, но за стеклом? С дедом она потеряла свое место, но усвоила первый серьезный урок: одна – это когда вокруг много людей, а никого нет, кроме судьбы, да и ту глазами не увидишь. Остается довериться Сергею, но помнить, что это временно, и учиться самостоятельности.
Настенька положила руку на его ладонь, соскользнула с кровати и, чтобы не быть в тягость, предложила:
– Сережа, мне правда неловко, что подумает ваша матушка? Можно я буду по дому что-нибудь делать? Я многое умею…
– Да какая из тебя работница? – рассмеялся он. – Ты лучше сил набирайся, в моем кабинете с десяток книжек наберется, бери да читай, во двор не выходи. Меня видели с тобой, значит, нас знают и будут искать, потому что мы теперь свидетели – так сказали в полиции. Не выходи, поняла?
– А как же вы, Сережа?
– Я ведь не барышня, у меня кулаки есть и пистолет. А матушки не бойся, она будет вести себя так, как я велю. Идем.
Девушка покорно пошла с ним, с сожалением вздохнув: вот и Сергей понял, что она ни на что не годится.
– Милейшая! – постукивая пальцами по столу, нежно мурлыкал Зыбин. – Два битых часа вы лепетанием своим нас усыпляете. А ведь лжете-с.
Ух и хитра бабенка! Десять раз принималась хныкать, прикидывалась глухонемой раз двадцать, клятвы страшные давала, что никаких «господинов тощих» не видела, а глазками елозила, выдавая свою подлую натуру. Суров, молча наблюдавший представление, то посмеивался в усы, то уходил курить к дальнему окну, но сцена его занимала, как в театре комедия. Марго проявила удивительное для нее терпение, однако и она, когда у Зыбина стало дергаться веко, поднялась со стула:
– Виссарион Фомич, позвольте мне?
– Да позволяю, – безнадежно махнул тот рукой.
Марго встала у его стола, чтоб лучше видеть мерзавку, да и устала она сидеть на жестком стуле. Переплетя пальцы внизу живота, Марго разбавила тягомотину живой речью, правда, в высокомерной манере, с напором:
– Голубушка, я понимаю, что заставляет вас юлить. А вы не озадачились, почему мужа вашего не допустили к допросу? Он с горем в коридоре дожидается супругу, но ему ведь участие в горе надобно, поддержка. Вы и так перед ним виноваты, завели любовника, теперь боитесь, что об этом прознает муж да выгонит…
Удар достиг цели, Балаганова подпрыгнула на стуле:
– Да что вы, барыня! Да как можно! Любовник… Нет, это…
– Какая я тебе барыня, подлая? – с улыбкой процедила Марго. – А коль не любовника покрываешь, то кого? Сообщника? Не без твоего участия Наталью убили. С кем ты договорилась, чтоб племянницу забрали? Учти, когда господин Зыбин поймает того человека, что приезжал к тебе, а он поймает его, то уж ничто делу не поможет, даже твое раскаяние. Кайся сейчас. – Балаганова вновь захныкала, а Зыбин беспомощно взмахнул руками. – Полагаю, Виссарион Фомич, ее пора отвести в арестантскую, чтоб ночь посидела и подумала, но как мужу сказать и что? Мне его жалко.
