Андрей Мягков - «Сивый мерин»
— Там в его конторе выручку не показывают. Вроде за бугор вывозят. Не наше дело — налоговой. — Ярослав выглядел неприглядней разбитого автомобиля.
— Но ей-то, Щукиной, без разницы — чьё это дело: наше — не наше. У неё умыкнули любовника. Так? Так. Где искать? Куда — звонить? В милицию? Но она, я слышал, не совсем идиотка: раз избили до полусмерти, стало быть, мальчик её не настолько законопослушен, чтобы под стеклянный колпак и на выставку достижений для подражания молодому поколению. Верно? Не хотела она с тобой разговаривать. Не-хо-те-ла — вот и весь сказ. Сегодня у нас какое мая, третье? Вот она третий день и помалкивает и правильно, кстати, делает — что тут непонятного? Вы меня контролируйте, ребятки, я ведь могу ошибаться.
Он повернулся к Мерину, погладил его по голове.
— Не устал считать, маленький? Сколько накапало?
— Тридцать две.
— Ё-моё! Не жилишь? Так мы до утра просидим. Яш, давай ты, начальник — лицо заинтересованное, а мы с тобой люди свободные.
Трусс передал бутылку Ярославу, сделал несколько приседаний, приговаривая: «Загнёшься тут с вами к чертовой матери, чтоб не сказать хуже». Вновь развалился на стуле.
— Ну что призатихли, угрозки? Мне возражения нужны доказательные — иначе я не гений. Не там мы рыбку ловим, поверьте, не туда сеть забрасываем, при чём здесь Нина Щукина?
— Нет, при чём!
— Убедительно. Доказывай.
— Я чувствую!
Трусс сделал вид, что падает со стула.
— Опять двадцать пять! Ну давай всё сначала, давай: маленький, чувствовать ты будешь с барышней в постельке, и то не сразу — потрудиться надо. А здесь твои чувства — мармелад, который мы с Яшей никогда не едим. Читал Чехова? Засунь ты куда подальше эти свои чувства — факты давай. Есть у тебя факты?
— Есть!
— Давай!
Сотрудники предоставили Мерину отсрочку: пока тот заглатывал готовый слезами пролиться комок в горле, они выкурили по сигаретке.
— Сто! — сказал Ярослав. — Можно.
Трусс разлил содержимое стакана на две порции.
— Держи, Яша, быстро считаешь, заслужил. Тебе нельзя, — обратился он к Мерину — глаза будут блестеть.
И они с Ярославом выпили на брудершафт.
Мерин начал очень тихо — единственная возможность не выдать своего отчаяния.
— Кораблёв не убивал жену, не сгорал в своей квартире. Он жив, избит кем-то и теперь исчез. Это мы знаем. Кто-то его долго, по тщательно разработанному плану, подставлял, и в случае, если мы заглатываем эту приманку — дело сделано: его нет. На самом же деле он есть, он — человек-невидимка, воскреснуть может только на другой планете. Из этого я делаю вывод, предполагаю, что сценарий этот написан любящей женщиной… Подождите, Анатолий Борисович, дайте мне договорить. — На этот раз Мерин-таки ударил несильно кулаком по столу.
— Да, предполагаю, но чтобы с фактами в руках — надо же сначала что-то предположить, правда? Пред-по-ла-гаю, что это — страстно любящая женщина. Именно — страстно! В этом деле вообще, по-моему, много достоевщины. Ведь и Евгения Молина, несмотря на все чудовищные выходки мужа — он даже в день их свадьбы провёл ночь с другой женщиной — Евгения Молина его тоже страстно любила, и «сценаристка» знала о её чувстве к Кораблёву. Молина была для неё самой опасной конкуренткой — и она убрала её якобы руками мужа. Первую часть задуманного Щукина осуществила сама: каким-то образом заманила Молину к себе и дальше — дело несложное: тринитроцианид пролонгированный, который в морге выдаётся за моментальный. Вы сами, Анатолий Борисович, это убедительно доказали при допросе хирурга.
— Да это убедительно, у тебя есть доказательства, что Щукина была знакома с Молиной? Согласись, в твоей версии это немаловажно. Любовница — с женой? Что-то я даже в мировой литературе реалистического направления не часто…
— Есть! Вернее — почти есть…
При слове «почти» Трусс, не жалея себя, звучно приложился к собственной ляжке, но Мерин продолжил.
— И я докажу обязательно. Сейчас не об этом речь. Первую часть сценария она исполнила сама, тут сложности не возникло. А вот кто реализовал вторую? Сгоревший на Шмитовском Сергей Слюнькин — а это он, никаких сомнений, результаты лаборатории не за горами: Галя нашёл не до угля сгоревший фрагмент, по которому можно делать выводы — так вот, Слюнькин был сначала убит выстрелом в голову, это установлено точно, а потом его взорвали: фрагмент этот Галя нашёл на потолке — как он туда мог попасть, если не от взрыва?
— Прости, — очень деликатно поинтересовался Трусс, — кто, ты говоришь, нашёл?
— Галя.
— Понятно. — Он взглянул на Ярослава. — Какая Галя?
— Неважно. Его убили, взорвали, а потом уже сожгли. И всё для того, чтобы исключить возможность идентификации. Теперь ответьте мне: чужому Щукина могла доверить подобное, оставаясь при этом уверенной, что заказ будет выполнен, а сама она не будет выдана ни при каких обстоятельствах? Ни при каких! А только это, как вы понимаете, и входило в её планы — никакой риск тут не имел права на существование, иначе вся затея — прахом.
Рядовые члены возглавляемой Мериным оперативной группы удручённо молчали. Мерин повторил вопрос, медленно растягивая слова.
— Кому она могла доверить реализацию самой опасной части своего сценария?
Ярослав Яшин неуверенно поднял согнутую в локте руку.
— Можно, я попробую? Нина Щукина — сценаристка — могла доверить реализацию самой опасной своей части или режиссёру или исполнителю заглавных ролей…
Трусс его укорил.
— Не сбивай его, Яша. Неужели непонятно: в нашем случае режиссёр и артист в одном флаконе. Да, Сивый?
Мерин снисходительной паузой потушил робкие всполохи юмора.
— Она могла доверить подобное только человеку, патологически в неё влюблённому! В противном случае и киллера надо убирать, а это уже задачка не для скромной труженицы кареты «скорой помощи». Она же не профессиональная преступница. Теперь дальше. Ты говоришь, — Сева ткнул пальцем в сторону Яшина, — Щукин не показывает выручку. А, может, её и нет, выручки-то? Может, он на нуле или в минусе, так что и показывать-то нечего? Может такое быть? Бизнес у него лицензионный, легальный то бишь, а за легальный бизнес после дефолта — сами знаете, никто гроша медного не даст, тем более он «фармаколог», у него Брынцалов в конкурентах, этот не подавится. Может, Щукин-то в разоре стоит, долги платить нечем, на себя заказухи ждёт — носа не кажет? Может такое быть? Дальше. Владимира Сомова, у которого бизнес с Кораблёвым, мы не нашли, правильно, Анатолий Борисович? Отчества его Вера Нестерова нам не сказала — не знает — а Владимиров вы сколько в Москве перебрали? Вот именно. И что? Нет такого бизнесмена Сомова Владимира. Значит дело у него подпольное, криминальное и, надо полагать, не безуспешное, потому что только такого рода «бизнес» после пресловутого дефолта и смог выжить. Правильно? Что же получается…
На этот раз первым оказался Трусс. Он перегнулся через стол и вытянутой рукой стал трясти перед меринским носом.
— Можно я? Можно я, Всеволод Игоревич?
— Попробуйте, Трусс. — Сева был серьёзен. Анатолий Борисович встал по стойке «смирно».
— Получается следующее: гадкая девочка Нина отравила хорошую девочку Женю Молину, потом попросила влюблённого в неё мальчика Витю Щукина убить другого мальчика, Слюнькина, но как бы руками третьего мальчика — Димы Кораблёва, чтобы самой жить с ним половой. Витя согласился, но взамен потребовал от неё заставить Диму поспособствовать в экспроприации процветающего бизнеса четвёртого мальчика, Володи Сомова. Дима согласился, потому что не мог выговорить ни слова: ему набили е…к. А Сомов, жадный, отдавать свой бизнес не согласился. Витя Щукин упёрся: «Не буду убивать даром, я бедный». А Нине хочется жить половой жизнью и она говорит: «Тогда убей сначала Слюнькина, а потом убей и Сомова и некому будет не соглашаться». Правильно, Всеволод Игоревич?
Яшин откровенно хохотал. Сева насторожился.
— Ну — дальше. — Он хорошо изучил Трусса и понимал, что тот ни за что так быстро не сдастся. И не ошибся.
— Дальше? А дальше — больше. Что дальше? Дальше, если в ближайшие дни мы узнаем об убийстве некоего Сомова Владимира, можно смело переводить меня в следующий класс с высшим баллом по логике мышления.
Он по-грузинскому обычаю протянул Мерину ладонь для удара. Тот не принял предложенного тона, чем немало удивил старшего товарища.
— Ладно, проехали — не заметили. — Это прозвучало как-то не по-труссовски мрачно. — А теперь слушайте сюда, мальчики, — рядовой член группы выходит на оперативный простор. Включи диктофон, начальник, потом издашь как учебное пособие. Значит так: Нину Щукину брать нельзя — бугры не позволят. Они, суки, доказательства любят, а их нет. Это факт. Далее: почему мы так быстро забыли о весьма привлекательной женщине Светлане Нежиной? Она этого не заслужила: куда прикажете девать мужские швейцарские часы фирмы «Роллекс», виртуозно, Всеволод Игоревич, не без зависти скажу, обнаруженные вами в квартире этой одинокой женщины? А? Выбросить? Жаль. Не дешёвые. Говорят, неплохо ходят. Уликами мы не завалены, да и наитие это ваше — не совру — одно из самых сильных моих жизненных впечатлений, жалко коту под хвост. Теперь вы, Всеволод Игоревич, если мне не изменяет память, сказали, что «сценаристкой» могла быть только страстно любящая женщина. Предположим. Но как раз именно Нежина как нельзя лучше подходит под это ваше предположение: Кораблёв у этой барышни был первым мужчиной, первый, так скажем, «посетитель». Если я правильно помню ваш рассказ — он её ещё в школе чуть ли не указницей оттрахал. Мог, кстати, и раньше присесть годков эдак на пятнадцать. Но сейчас не в этом суть. Он — первый. А для нимфеток наших первый — это, верьте моей начитанности, не жук на скатерть сделал гадость. Это — страшное дело. Смерть. Вернее, наоборот — жизнь. Новая жизнь. Второе рождение. Другая субстанция — жен-щи-на! Улавливаете? Не мне вам рассказывать, орлы. Я прав? — Он подмигнул Мерину заговорщически. — Они своих первых как отца с матерью помнят, любят, почитают. Все последующие — ни в каком приближении. Так что, мальчики, пока я жив: хотите, чтобы вас любили, старайтесь как можно чаще быть первыми. Но я, кажется, углубился, как, путая ударения, говаривал один мой президент. Главное: могла ли эта наша Светлана ради своего «первенца» на мокруху пойти? Да как чихнуть при сильном насморке. Далее. Перейдём к Нестеровой Вере. Вы не устали? — Трусс заботливо обвёл глазами обоих. — Тогда вперёд. Скажите мне — кто такой этот самый Туров, или, как его, Ту-туров, который якобы сообщил Вере о сгоревшей квартире на Шмитовском? Кто он такой? Я вас спрашиваю, гражданин начальник, кто он такой? Наша уважаемая артистка Вера Нестерова без видимых причин беззастенчиво врёт, вы её в этом — опять же низко клоню голову — уличаете, и… что? Что?! Так врёт она или нет?
