Тик-так - Александр Руж
— Что скажешь, Алекс?
— Хм… — он испытывал те же сомнения. — Задача ясна, но как ее решить?
Его, как инженера, заботил технический аспект.
— Решим! — загорелся Карл Ильич, видя, что предложение принято. — Их двое, а нас трое. С вашей служанкой четверо. Ужель не одолеем?
По первости он заявил, что действовать надо гусарским наскоком. Разделиться на пары и напасть одновременно на обоих, чтобы те не смогли поднять тревогу и объединиться. Однако Алекс, в котором затрепетала военная жилка, развенчал эту стратегию в пух и прах. Он доказывал, что пары получатся так себе, ибо на женщин, как на бойцов, надежда слабая («Прости, Нелли!»). Посему надобно действовать всем скопом и всенепременно хитростью. Как? На этот счет у него вызрели собственные соображения, каковые он не замедлил воплотить.
Карл Ильич на скорую руку нахватал из бочонка солонины, из ящика сухарей и выбрался на палубу. Раздал еду товарищам по экипажу, и они устроили перекус у рулевого колеса. Этим моментом и воспользовался Максимов. Лавируя меж бочек, он добрался до кормы и приоткрыл лаз, который вел когда-то на ют. Сейчас на этом месте громоздилась груда деревяшек, смешанных с матрасным тряпьем и соломой. Убедившись, что Джимба отлучился, Алекс позвал Веронику, и она спустилась под палубу. Там он ввел ее в курс дела и дал необходимые указания.
Анита в приготовлениях не участвовала, ее раздирали противоречивые думы. Затея с временным арестом двух из трех подозреваемых виделась ей то гениальной, то идиотической. Она размышляла, терзалась и не могла прийти к однозначному мнению.
А операция, задуманная потомственным дворянином Фастовым, разворачивалась с кавалерийской молниеносностью. Сразу после трапезы Карл Ильич отпросился у Рамоса якобы проверить и укрепить заглушки в пробитом днище судна. Рамос ничего не заподозрил, он не отходил от штурвала и весь сконцентрировался на том, чтобы не дать кораблю-инвалиду самовольно свернуть с маршрута.
Фастов сбежал по лестнице в трюм и просигнализировал Алексу, что все готово, можно приступать к решительной фазе. Вероника по щелчку барина вознеслась посредством бочек из темного подпалубья и павой проплыла перед австралийцем.
Доверчивый Джимба расцвел в похотливой улыбке. Пышнотелая русская нравилась ему, он этого не скрывал. При всех своих аборигенских странностях он не был лишен тяги к прекрасному, а к женскому полу и подавно. На эту его слабость и уповали коварные заговорщики. Вероника, покрутив юбками, как кабацкая танцовщица, призывно стрельнула глазами на Джимбу, а после как бы провела взором черту от него к трюмному лазу. Все было проделано с истинно женским кокетством и вместе с тем предельно доходчиво — чтобы и лопух догадался, куда и зачем его кличут.
По части сердечных заигрываний Джимба оказался на редкость смышленым. Он глянул на Рамоса, чья спина виднелась из-за грот-мачты. Экс-помощник, а ныне капитан стоял, как мраморная скульптура, и сжимал рукоятки штурвала. Джимба мешкал всего секунду. Решив, что победа над красоткой, прежде столь неприступной, уже достигнута, он рассудил, что грешно будет не воспользоваться сладкими плодами любви. Вероника ширококрылой птахой порхнула в трюм. Ее объемные одеяния распушились, задев за края отверстия; она спешно прижала их руками к округлым ягодицам. Джимба не видел этого, он, искушаемый плотским вожделением, не спрыгнул, а вслепую свалился следом за прельстительницей. И это стало его роковой ошибкой.
Вероника укрылась за бочками, где ее поджидала Анита, и незадачливый ухажер натолкнулся на Фастова. Не зная, как себя повести, опешил и пропустил несильный, но эффективный тычок. Отлетел назад, где Алекс накинул ему на голову мешок и опутал нашедшейся среди корабельного снаряжения рыболовной сетью.
Что сказать, все было проделано мастерски. Австралиец и пикнуть не успел, как подскочивший Карл Ильич повалил его ничком на дно шхуны и придавил коленом.
— Слушай меня! Мы ничего тебе не сделаем. Посидишь взаперти, пока мы куда-нибудь не причалим. Не бойся, с голоду не помрешь, еду и воду обещаю. Компания тебе тоже обеспечена, подожди чуток… Ты меня понимаешь?
Джимба что-то промычал. Карл Ильич счел это проявлением смирения, перевернул его лицом вверх, приспустил мешковину и предупредил:
— Не орать! Вякнешь — заткну рот… А теперь встань и иди. Вон туда.
Он подпихнул Джимбу к железному ларю, ставшему камерой смерти для Мак-Лесли.
Быть может, туземец и не стал бы противиться пленению, однако камера эта вызвала у него резкое неприятие.
— Нет! — выкрикнул он вопреки запрету. — Джимба не пойдет туда!
Он со всех ног понесся к лестнице. Карл Ильич догнал его и сбил, как кеглю. Запутавшийся в сетке австралиец не мог оказать действенного сопротивления. Фастов без посторонней помощи заткнул ему рот лоскутом, оторванным от мешка, связал руки и водворил в темницу.
— Ловко у него получается! — шепнул Максимов Аните. — Наш Карл Ильич тот еще пострел…
Анита поджала плечи, как будто в прокаленном трюме ей вдруг сделалось знобко.
— Алекс… По-моему, мы делаем что-то не то…
Разошедшегося Фастова было не остановить. Помощь ему больше не требовалась, он, кажется, и думать забыл о своих союзниках, а его собственные силы удесятерились, как это бывает у людей одержимых. Выскочив на палубу, он стервятником накинулся сзади на Рамоса. Тот, не ожидавший нападения, ткнулся в штурвал и повис на нем. Повинуясь инстинкту моряка, он не сразу выпустил рукоятки, сделал это с запозданием, и Карл Ильич, почти не утруждаясь, смял его.
— Ко мне! На помощь! — проник в трюм отчаянный зов мексиканца.
Недоставало еще сакраментального: «Измена!»
Анита и Алекс наперегонки устремились к лестнице, мимо колотившегося в коробе Джимбы, и наскочили на спускавшегося в трюм Карла Ильича. Он — былинный витязь! — нес перекинутого через плечо Рамоса, чья голова болталась, как у тряпичного паяца.
— Что с ним? — ужаснулась Анита. — Что вы с ним сделали?
— Да живой он, живой! — прорычал Фастов. — Треснул его по темечку, вот он и обмер. Через пять минут восстанет.
Аниту передернуло. Карл Ильич говорил, как должно было говорить чудовище, созданное доктором Франкенштейном из романа Мэри Шелли, — зло, жестко и скрипуче. И в глазах его, черных, как горелые угольки, не было ничего человеческого.
— Кто вы? — лепетнула она.
Он загоготал — так же скрипуче и демонически. Забросил свою ношу в короб к Джимбе и закрыл дверцу. Ключа у него не было, и он подпер ее ломом. С чувством выполненного долга обтер руки о штаны.
— Хотите знать, кто я? Что ж… Теперь самое время раскрыть карты.
В его руке появился нож с широким
