Наташа Купер - Жертва
— Наверное, она была очень несчастна, — сказала Триш, чувствуя себя так, словно очутилась посреди минного поля без карты местности.
— Терпеть не могу, когда люди используют свои несчастья как оправдание, — отрезала Корделия, а ее лицо окаменело под стать голосу. — Эдакая собака на сене получается. «Раз я несчастлив, значит, надо сделать так, чтобы и всем остальным жилось, черт подери, несладко».
— А может быть… — задумчиво сказала Триш, — может быть, такие люди просто не в состоянии понять или даже увидеть чужое несчастье, потому что им приходится постоянно сражаться с собственными бедами.
— Нет. Дело в неумении или нежелании сочувствовать. Дебби никогда никому не сочувствовала. Она не желала верить, что другие тоже могут страдать. Деб и в голову не приходило, что мы с отцом вовсе не пытаемся причинить ей какое-то зло. Она не думала, что мы сами можем страдать от ее поведения.
— Но она понимала, как страдает ваш отец, — заметила Триш, не в силах не заступиться за Дебору. — Поэтому и поехала в клинику и поругалась там с доктором Фоскаттом.
Глаза Корделии вспыхнули.
— Она ему не сочувствовала. Она злилась, что из-за болезни с ним трудно иметь дело. — Презрение в ее голосе почти обжигало Триш. — Я присутствовала при том, как она кричала на отца, когда он едва мог дышать от боли, не говоря уже о том, чтобы есть или спать. У нашей Дебби такой характер, что вам и не снился.
— Как вы считаете, она?..
Корделия хотела сказать слишком многое, чтобы дожидаться очередного вопроса. Слова били из нее фонтаном.
— Господи Боже! Да половина папиных болезней была вызвана тем, что он расстраивался и волновался из-за Деборы. Стоило ей появиться, и его состояние сразу ухудшалось.
— Я не понимаю вас.
— Основная часть его болезней обострялась в состоянии стресса, — продолжала Корделия немного спокойнее. — Язва, например, крапивница, состояние нервной системы. И, Бог свидетель, Деб отлично умела вызывать у людей стресс.
Она снова вздрогнула и обхватила себя руками, как будто замерзнув. Однако во дворике было совсем не холодно. Несмотря на тень и струи фонтана, в саду было жарко, как в печке.
— Вы виделись с ней? — неожиданно спросила Корделия.
— Да.
— Как она?
Триш не совсем поняла, чем вызван такой внезапный интерес, и осторожно спросила:
— А как она может быть, по-вашему?
Внимание мисс Уотлам что-то отвлекло. Она почти полностью отвернулась от гостьи и всмотрелась в цветочную клумбу рядом со стулом. Наконец Корделия сняла с одной из травинок крохотного паучка, обмотала вокруг пальца его тонкую шелковую нить и резко дернула. Затем раздавила миниатюрное существо между большим и указательным пальцами и стерла образовавшееся месиво листиком мелиссы. В воздухе поплыл сладковатый цитрусовый аромат, настолько сильный, что его почувствовала даже Триш, которая сидела футах в четырех от Корделии.
— Знаете, мисс Магуайр, меня только одно успокаивает — я успела позвонить отцу, перед тем как она его убила. Он умер не совсем несчастным, хотя я…
Триш заметила, что на нижнем веке Корделии выступила полоска влаги, но уже через мгновение исчезла.
— Мне пора идти, — сказала мисс Уотлам и поднялась со стула. — Если у вас появятся еще какие-нибудь вопросы, лучше напишите мне. Надеюсь, вы не против?
Она направилась через дом к входной двери, и Триш ничего не оставалось, как пойти следом.
— Знаете, мисс Магуайр. — Корделия остановилась, положив руку на дверной засов. — Я не могу простить Деб, но мы с ней все-таки сестры. Думаю, придет день, когда я смогу с ней повидаться. Когда-нибудь, но не сейчас.
Триш ничего не ответила. Она очень сомневалась, что Дебора обрадуется, узнав о предстоящем визите Корделии.
— Она все еще ненавидит меня?
— Я думаю, нелегко простить человека, чьи свидетельские показания отправили вас в тюрьму на пожизненный срок. Вы не согласны?
— Еще труднее простить того, кто убил вашего отца. — Голос Корделии звучал резче, чем скрежет металла по стеклу. — Рано или поздно Деб все-таки выйдет из тюрьмы, пусть даже и без помощи Малкольма. Мне же никто и никогда не вернет отца.
Вернувшись в Саутуорк, Триш бродила по комнатам своей огромной, как склад, квартиры, пытаясь избавиться от тех чувств, которые вызвала в ней Корделия Уотлам, и вернуться в свою собственную спокойную и счастливую жизнь. Конечно, ее семья тоже не была идеальной, но в сравнении с родней Деб все они выглядели совсем неплохо.
Раздался телефонный звонок. Триш сняла трубку и, естественно, услышала голос Анны. Ничуть не раскаявшаяся в своем поведении, та тут же потребовала рассказать все последние новости. Триш коротко пересказала свой разговор с Корделией и добавила:
— Поэтому, даже если она и согласится, не стоит приглашать ее для съемок в фильме. Она абсолютно уверена в том, что Деб виновна. Боюсь, на аудиторию она может произвести то же впечатление, которое произвела на присяжных.
«Интересно, — подумала Триш, — не передается ли по наследству способность рассказывать истории так убедительно, что все им верят?»
— Как думаешь, — спросила Анна, — не могла Корделия сама убить отца, затем подбросить улики против Деб, а потом испугаться, что Малкольм выведет ее на чистую воду, и застрелить его?
— А тебе самой-то верится в такое?
У Триш не хватало терпения принимать идиотские предположения Анны всерьез.
— В тот вечер она вполне могла приехать в дом к родителям после того, как ушел ее гость, — важно сказала Анна. — Я проверяла ее с тех самых пор, как она отказалась со мной встретиться. Я подумала, если бы она согласилась дать нам интервью перед камерой, то ведущий спросил бы ее прямо, не ездила ли она в тот вечер домой. Интересно посмотреть, как она отреагирует на такой вопрос. По меньшей мере разозлится, а Деборе и такая малость пойдет на пользу.
— Боюсь, она может все испортить, — заметила Триш, поняв, что под напористой решимостью Анны скрывается панический страх. — Попробуй лучше раздобыть детские фотографии Деб и Корделии. Спроси у Адама. Знаешь, такие, что бывают в семейных альбомах, — две девочки отбирают друг у друга игрушку, или обнимаются, или что-нибудь в этом роде. В начале фильма можно смонтировать разные снимки. Сначала две очаровательные сестренки обожают друг друга, потом друг на друга дуются, а затем — если найдешь — дерутся. Наймешь актеров, чтобы сначала прочитали за кадром отрывки из показаний Корделии, а потом то, что Блэкморы говорили о доброте Деб.
— Да, получится неплохое вступление. Очень даже неплохое. Тебе, Триш, можно и на телевидении карьеру делать.
«Нет уж, спасибо, — подумала Триш. — Мне бы со своей разобраться. По крайней мере никакой банк не диктует мне, что можно делать, а что нет».
— И, Анна, — сказала она вслух, — мне срочно нужно медицинское заключение. Желательно, не позднее чем завтра.
— Скоро получишь. Очень скоро. Осталось совсем немного, — выпалила Анна. — Я почти всех специалистов уже подобрала. Ой, кто-то в дверь звонит. Извини, мне надо бежать. Пока.
Полчаса спустя Триш стояла на кухне, смешивая сложный соус для бифштекса, который она собиралась приготовить Джорджу, и снова перечитывала все, что говорилось на судебных заседаниях о здоровье старого мистера Уотлама. Заниматься одновременно и тем и другим оказалось непросто, и Триш очень быстро устала. Она жалела, что почти ничего не знает о том, какими люди становятся в старости, чем болеют и как за ними надо ухаживать.
Дебора рассказывала, что доктор Фоскатт был не в состоянии помочь ее родителям, и говорила совершенно искренне, однако Триш читала материалы следствия и никак не могла разобраться, подтвердились обвинения Деб или нет.
Судя по материалам дела, ее отец страдал чуть ли не бессчетным количеством недугов. Мистер Уотлам мучился подагрой, частыми мигренями, воспалением простаты, депрессией и гигантской крапивницей, которая сильно обострялась во время визита Деб и так чесалась, что несчастный был весь покрыт коростой. Лечился он, похоже, из рук вон плохо и вдобавок постоянно падал, ставил синяки, ломал пальцы, а один раз даже запястье.
За дверью квартиры раздались тяжелые шаги. Кто-то поднимался по металлической лестнице. Джордж идет, с удовольствием подумала Триш. Она могла пойти и открыть ему дверь, но не стала этого делать. Ей нравилось слушать, как Джордж открывает квартиру теми самыми ключами, которые она дала ему, как только поняла, что пришло время. Вроде бы такой пустяк, а в их размеренной жизни появилось еще одно маленькое удовольствие.
Однако вместо звука поворачиваемого ключа раздался звонок в дверь. «Значит, не Джордж», — подумала Триш и, выключив печь, подошла к входной двери. В ней был глазок, которым Триш почти никогда не пользовалась, но в тот вечер она в него все-таки заглянула.
