Марина Крамер - Соблазны Снежной королевы
– Лайон, не нужно так. Давайте будем надеяться, что с Дайан все-таки ничего не случилось. Не может человек пропасть бесследно, я в это не верю.
Он повернулся ко мне и прошептал, вытирая слезы:
– Я так хочу верить в это…
– Вы хотели со мной о чем-то поговорить, – напомнила я.
– Давайте поедем ко мне домой, – предложил Невельсон, – я хотел бы кое-что вам показать.
Я согласилась.
Невельсон жил на Полянке в большой четырехкомнатной квартире, убранной так стерильно, что она походила скорее на операционную. Мне даже показалось, что я чувствую запах хлорки. Пока я снимала туфли, Невельсон успел пройти на кухню и вернуться оттуда с бутылкой вина и двумя бокалами.
– Проходите, Варвара, – распахивая двери в просторную гостиную, пригласил он.
В гостиной стоял огромный белый рояль – почти такой, какой был у нас, когда мы жили со Светиком, и я вздрогнула. Уловив мое движение, Невельсон сказал:
– Дайан прекрасная пианистка. Мы часто проводили вечера здесь, и она играла. Я очень любил ее слушать…
– И еще послушаете, я уверена.
– Вы хороший человек, Варвара. Мне намного легче рядом с вами.
Он разлил вино в бокалы и протянул один мне. Я всматривалась в его лицо и пыталась понять, что происходит в душе этого человека. Он так убит горем, что ему любой живой человек рядом кажется спасательным кругом. Подозреваю, меня он привез сюда как раз с этой целью – выговориться в обстановке, которая напоминает ему о жене.
– Вы умная женщина, Варвара… Скажите, ну, как она могла уйти и не оставить мне даже записки? – залпом выпив вино, спросил Невельсон. – Ведь я так любил ее. И она, я знаю, меня тоже любила. Как мне жить дальше?
– Пока нет официального свидетельства о смерти, не стоит хоронить Дайан, – сказала я, чтобы не молчать.
– Я уже ни во что не верю…
Горе заполняло эту вылизанную квартиру так очевидно, что я чувствовала его физически – оно вползало в двери, поднималось по стенам к потолку, как паутина. Неужели я ошиблась в Невельсоне, считая его грубым и жестоким? Может, у Дайан были иные причины для беспокойства и страха и муж тут совершенно ни при чем? То, что она сказала мне, касалось только деловой стороны его жизни и совершенно не могло означать, что дома он такой же. Я не верила, что можно так сыграть отчаяние и боль от потери. Горевал Невельсон абсолютно натурально…
Неловко повернувшись, я расплескала вино и посмотрела на залитую напитком руку:
– Вот коряга… Лайон, где у вас ванная?
– Прямо по коридору, – откликнулся он, и я, поставив бокал на столик, пошла в указанном направлении.
Из открытой двери ванной в нос ударил резкий запах хлорки, и я чуть отшатнулась. Такая чистоплотность удивляла – ну кто в наше время пользуется настолько древними средствами для уборки? Каменный век. Я вымыла руки и вернулась. Невельсон сидел в кресле с вновь наполненным бокалом и смотрел в стену. В глубине души я понимала, что сейчас с ним творится, потому что совсем недавно сама потеряла близкого человека. Это ощущение всеобъемлющей пустоты, из которой невозможно выбраться, преследует постоянно. Ты вроде живешь, что-то делаешь, пытаешься делать вид, что все нормально, – а это ложь. Ничего не нормально, ничего уже не будет так, как раньше, и все, что ты делаешь, ты делаешь через силу, просто для того, чтобы хоть на какое-то время вынырнуть из этой гнетущей пустоты.
Мне вдруг стало неловко, как будто я была невольным свидетелем человеческой трагедии, и я неслышно вышла из гостиной, направившись на балкон. Там, на просторной лоджии, я закурила, чуть приоткрыв створку остекления. Внизу, во дворе, продолжалась жизнь, а в этой квартире ее больше не было. Там гуляли дети, сидела на лавочке стайка молодежи, возвращались домой с работы люди – а здесь уже никогда ничего не будет. Только стерильная, пахнущая хлоркой чистота – и оставшийся в одиночестве мужчина, не знающий, как ему жить дальше.
Мое внимание привлекла стоявшая на широкой тумбе орхидея в горшке – редкая черная орхидея таких крупных размеров, что у меня аж дух захватило. Судя по всему, это Дайан увлекалась, а Лайон теперь следил за цветком в память о ней – земля в горшке была хорошо полита. Правда, делал это Лайон довольно неаккуратно – из горшка на коричневый кафель натекла вода. Я убрала ногу, чтобы не намочить, и вдруг поняла, что это – не вода на полу, а какая-то засохшая коричневатая жидкость. Присев на корточки, я коснулась пятна пальцами. Оно было старым, засохшим намертво, но это была не вода… И натекло это не с горшка, а из-под дверки тумбы. Подталкиваемая любопытством, я приоткрыла дверку и увидела большую клетчатую сумку, в которых обычно переносят товар, раньше их называли «китайками» или «челночницами». И это именно из сумки сочилась коричневая субстанция, судя по цвету нижнего края. Я дернула «молнию» и в ужасе отпрянула, закрыв руками рот, чтобы не заорать – в прорези замка торчала человеческая кисть. Быстро задернув замок обратно и закрыв дверку тумбы, я отошла на другой край лоджии и постаралась унять навалившуюся панику и дрожь. Страшная догадка посетила меня – а ведь это может быть… Нет, об этом страшно думать. Невозможно, в голове не укладывается…
– Варвара, вы где? – раздался голос Невельсона, и я, вздрогнув всем телом от ужаса, постаралась придать лицу мечтательное выражение и уставилась на улицу:
– Я курю на балконе, Лайон. – Голос предательски дрогнул, но я надеялась, что Невельсон не заметит этого.
Он вышел на балкон, и лицо его на секунду сделалось озабоченным, но потом, окинув балкон быстрым взглядом, Лайон спросил:
– Все в порядке?
– Да. У вас отличный вид с балкона. И цветок красивый. – Сказав это, я прикусила язык – вдруг он сейчас поймет, что я подходила к тумбе и – что еще хуже – открывала ее? Если все так, как я думаю, у меня неплохой шанс оказаться ровно в такой же клетчатой сумке…
Но Невельсон то ли не заметил, то ли не придал значения фразе о цветке:
– Вы не могли бы посмотреть один документ, Варвара?
Сейчас я забыла о том, что не собиралась заводить с ним никаких общих дел, и готова была читать любые бумаги, лишь бы иметь возможность выбраться из этой квартиры.
– Да, конечно. Вам нужен мой совет?
– Было бы неплохо.
Мы вернулись в гостиную, и я, чувствуя, как трясутся руки, изо всех сил старалась овладеть собой. Невельсон подал мне папку с бумагами, я села на край дивана и попыталась сосредоточиться на чтении, но это мне совершенно не удавалось. Перед глазами стояла синевато-белая рука в прорези клетчатой сумки, и от этого видения было невозможно избавиться. А в голове билась одна-единственная мысль – нужно как можно быстрее убраться из этой квартиры, под любым предлогом встать и уйти, убежать, скрыться.
– Знаете, Лайон, у меня был тяжелый день, – начала я осторожно, – не могу сосредоточиться. Если вам не очень срочно, то не могли бы вы дать мне день-другой на ознакомление? И вкратце сказать, чего именно ждете от меня?
– Это не очень срочно, можете взять бумаги домой, – отозвался Невельсон, – я хотел, чтобы вы посмотрели, все ли правильно оформлено в комиссии по сносу старых и ветхих зданий. Я не очень хорошо знаком с вашим законодательством по этому вопросу. Ответ можете дать к концу недели.
Я в буквальном смысле слова выдохнула – сейчас я заберу папку и уйду отсюда и уже в безопасном месте решу, что делать с полученной информацией. А документы… Ну что ж – посмотрю, не рассыплюсь.
– Тогда я, с вашего позволения, пойду. – Я встала с дивана и направилась в прихожую, но Невельсон вдруг перехватил меня и взял за руку.
От прикосновения горячих пальцев мне стало не по себе, а он, пристально глядя мне в глаза, проговорил:
– Я надеюсь на вас, Варвара.
– О, не волнуйтесь, я сделаю все, что возможно, можете на меня рассчитывать, – затараторила я, чувствуя, что говорю излишне громко и быстро, что может навести Невельсона на какие-то подозрения. – Не провожайте меня, я хочу прогуляться. – И с этими словами я буквально выскочила за дверь и, не дожидаясь лифта, пошла по ступенькам вниз.
Услышав, что дверь за мной захлопнулась, я почувствовала себя немного лучше и почти бегом вылетела из подъезда, только на улице позволив себе перевести дух.
Домой пошла все-таки пешком, малолюдными переулками, и всю дорогу напряженно соображала, что теперь делать. Я не судебно-медицинский эксперт и не могу с точностью сказать, принадлежала ли увиденная мной конечность женщине или мужчине. Но какая разница, когда у человека на балконе хранится такое?! Откуда это могло там взяться, если Невельсон не причастен? Ну не на хранение же взял, в самом же деле! Кроме того, на улице еще достаточно тепло, а значит, скоро запах разлагающегося тела почувствуют соседи. Следовательно, Невельсон должен будет как-то избавляться от него… Не исключено, что он уже делает это – сумка слишком мала для того, чтобы в нее вошло тело целиком. Господи, о чем я думаю?! А главное – о чем я думала, когда вообще пошла к нему домой?! Если он поймет, что я видела, то постарается избавиться и от меня. Я дура, идиотка, безмозглая, тупая идиотка! Собственноручно подвергнуть себя такой опасности – это надо уметь… Туз меня прибьет… О, кстати! Туз же! Мне куда проще поехать сейчас к нему, чем идти в полицию. Меньше всего на свете я хотела быть замешана в уголовном деле – только этого не хватало! А Туз наверняка подскажет решение. Кроме того, ему только на руку такой компромат на Невельсона – этим в прямом смысле убойным аргументом он сможет прижать его и выжить с вожделенного участка на набережной.
