Искатель, 1996 №2 - Лоуренс Блок
— Ну все, все, — повторял я, ероша его жесткий загривок. — Кто старое вспомнит, тому глаз вон…
Удивительное дело: казалось бы я должен был чувствовать себя этаким снисходительно-великодушным, отпускающим грехи, ну если не господом Богом, то по крайней мере его архангелом, однако ничего подобного не испытывал. Я был не меньше Дика рад нашему примирению, потому что гнетущая обстановка в доме, которую я сам же и создал, отравляла и без того трудную жизнь. Что же касается Дика, то я уверен: он связал бойкот с фактом своего постыдного бегства и сделал для себя зарубку в памяти.
5
Наступившая зима была третьей, которую мне предстояло прожить на Курилах, а точнее, на самом севере Курильской гряды, протянувшейся на тысячу двести километров по меридиану и насчитывающей пятьдесят шесть мелких и крупных островов.
Я не зря уточняю место своей зимовки, потому что Курилы Курилам рознь. Так, на южных островах гряды, скажем на Кунашире, растут бамбук и виноград, а у нас не росла по-настоящему даже картошка — то, что вызревало, нельзя было назвать картошкой. Сплошная мелочь, горох. Впоследствии мне приходилось жить за Полярным кругом, на побережье Ледовитого океана, в местах, что и говорить, суровых, но и они не идут в сравнение с Северными Курилами. Таких пург, как там, я нигде больше не видел. Говорят, что сильнее дует только в Антарктиде.
Итак, на носу была третья зима, которая, как и две первые, не обещала быть легкой. Особенно для меня. Ведь я жил один, и если днем хватало дел и забот, то вечера тянулись долго и тоскливо. Развлечений было раз-два и обчелся — книги, радиоприемник «Рекорд», который ловил две программы, один-два раза в неделю кино в поселковом клубе. Конечно, у меня были знакомые, и я ходил в гости, но недаром говорится, что в гостях хорошо, а дома все-таки лучше. Но дома, повторяю, частенько брала тоска. Не хватало уюта, холостяцкий быт он и есть холостяцкий, и третья зима могла бы стать еще одним нелегким испытанием, не появись в моем доме Дик.
Кто жил в небольших северных поселках, тот знает, каково возвращаться вечером домой, где тебя никто не ждет. Темные окна, занесенное снегом крыльцо. Замерзшими руками открываешь замок и входишь в холодный дом. Одежда мокрая, и надо сначала истопить печку, чтобы обсушиться и приготовить что-нибудь на ужин. А на все это уходит время, и только часа через два, когда в доме потеплеет и вскипит чайник, почувствуешь себя человеком. И так — каждый день.
И вот все кончилось, вернее, повернулось другим боком. Теперь, едва я сворачивал на тропинку, ведущую, от крыльца навстречу мне бросался Дик. С размаху прыгал на грудь, норовя лизнуть мои задубевшие от мороза щеки. И собачьи глаза светились такой преданностью и радостью, что забывались все невзгоды дня, и уже не так угнетала мысль, что предстоит долго возиться с печкой, сушить мокрую одежду, готовить еду. Все эти действия приобрели другой оттенок и делались уже не в силу суровой необходимости, не наспех, как раньше, а добротно, с сознанием того, что все делается не только для себя. Если раньше я мог поужинать всухомятку и завалиться спать в не-топленной комнате, бросив все на произвол, то отныне у меня появились совершенно четкие обязанности, первейшей из которых была обязанность накормить Дика. А отсюда цепочка тянулась дальше — словно бы получив разгон, я уже не мог остановиться на полпути и принимался готовить добротный ужин и для себя. Это стало нормой, и отныне поздними вечерами в моем доме царила полная идиллия: жарко дышала протопившаяся печка, тихонько мурлыкал «Рекорд», а мы с Диком наслаждались покоем и теплом — он на своем месте, на подстилке в углу, а я с книгой на кровати. За щитовыми стенами домика завывал ветер, бил снегом в окна и рвался в дверь, но нас это не тревожило. Мы были две живые души, повстречавшиеся в бесконечном потоке времени, и кратковременность нашего пребывания в нем сближала нас и делала единомышленниками.
А дни летели, складывались в недели и месяцы. Возраст Дика, по моим прикидкам, приближался к году, и надо было ожидать, что скоро его потянет на поиски любовных приключений. Стоял уже февраль, а именно в это время собаками овладевают заботы по продолжению рода, и я не имел ничего против, если бы Дик обзавелся подружкой. Вопрос заключался в другом: где ее взять? Все собаки на острове жили своими обособленными кланами, куда доступ чужим был настрого заказан. Чужаков ожидала не только хорошая трепка, но и даже гибель — кобели кланов, забывая на время о своих собственных распрях, совместными усилиями или изгоняли пришельцев или загрызали их насмерть.
Правда, имелся и другой вариант — в сопках жило немало одичавших собак, и я решил, что, когда дойдет до дела, мы вместе с Диком постараемся отыскать ему подружку именно в этом независимом и вольном сообществе.
Но пока Дик не проявлял никакой озабоченности на этот счет, зато каждый раз, когда я уходил из дома, он прилагал все силы к тому, чтобы увязаться за мной. Опасаясь, что он может потеряться, я оставлял его, как правило, дома, но однажды взял с собой в Козыревский, соседний с нами поселок на берегу Второго Курильского пролива. Я время от времени ходил туда Во-первых, там был небольшой книжный магазинчик, где нет-нет, да и появлялись хорошие книги, а во-вторых, в Козыревском имелась своего рода достопримечательность — просторная столовая, стоявшая особняком на бугре и служившая местом сбора всевозможного люда. В ней неплохо кормили, там можно было выпить стакан вина или согреться горячим чаем, но не только это собирало туда посетителей. Столовая была как бы местным салуном, где встречались по разным делам, обменивались новостями и просто отдыхали рыбаки и сезонники, каюры и портовые грузчики. Я любил заходить туда — обязательно встретишь какого-нибудь знакомого, узнаешь уйму новостей.
И в тот день я не собирался обходить столовую стороной. Погляжу, какие есть книги в магазине, а потом туда, думал я. Но совершенно забыл при этом об одном обстоятельстве: как раз на входе в Козыревский располагалось поселковое подсобное хозяйство, возле которого постоянно крутилось не менее десятка собак. Пройти мимо них одному ничего не стоило, собаки привыкли к прохожим и не обращали на них внимания, но я
