999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
Надежда Панасовна Клячко, в девичестве Кошевая, помогала матери по огороду, когда у аккуратного, подновленного масляной краской забора остановились приметные «Жигули» с мигалкой и из машины выбрался местный участковый, призванный оказать гостю «всяческое содействие на вверенной ему территории».
— Надежда? — громыхнул он начальствующим баском, пройдясь ощупывающе-профессиональным взглядом по ладно скроенной фигурке молодой женщины, которая даже тяпку отложила в сторону, заметив столь дорогих гостей, тем более один из них был в форме.
— Ну и что с того? — в свою очередь спросила она.
— Сейчас узнаешь чего, — нахмурился участковый. — Почему сразу не отметилась, когда приехала? На административный штраф нарываетесь?
— Ничего себе! — уперла руки в боки Надежда. — Теперь уже и в собственном доме…
Однако участковый не позволил ей развить свою мысль:
— Порядок есть порядок, — повысил он голос, — тем более когда не знаешь, от кого подлянки ждать. То электрички с рельсов сходят, то на базарах взрывы гремят.
— Так это что же, — остолбенела от подобного наскока женщина, — выходит, что я, Надежда Кошевая, коренная станишница…
— Это ты раньше была Кошевой, — уже более миролюбиво пробурчал участковый, — а сейчас ты отрезанный ломоть по фамилии Клячко.
— Сам ты отрезанный ломоть! — взвилась в корень обиженная Надежда. — Погоны нацепил, а ума…
Неизвестно, чем закончилось бы это выяснение отношений, если бы в доме не распахнулась дверь и на пороге не показалась мать Надежды.
— Ты чего это, Михалыч? — вступилась она за дочь. — Или уже и своих, станишных, признавать перестал? Так это же дочура моя, Надюшка!
Прислушиваясь к разговору, который грозил перейти в перебранку, и начиная понимать, что услужливый капитан может испортить ему всю обедню, восстановив против себя, а заодно и против всей милиции России столь важного свидетеля, Пазгалов чертыхнулся и выбрался из салона «Жигулей».
Увидев незнакомого и явно неместного парня в штатском, хозяйка дома замолкла на полуслове и, сменив гнев на милость, приглашающе повела рукой:
— Господи, да чего ж это мы как нехристи на дворе стоим? Проходьте в дом.
Когда все необходимые формальности были соблюдены и успокоенный Михалыч уже дегустировал вино домашнего розлива, Пазгалов попросил Надежду «выделить ему пару минут». Они прошли в обвитую виноградником беседку, после чего Олег спросил наконец:
— Надя, вы хорошо знаете Сивкову?
— Сивкову?.. А кто это?
— Сивкова — это по мужу, а вообще-то Чубатова.
— Так вы про Ольгу спрашиваете? Так бы и говорили сразу. Я даже не в курсе была, что она теперь Сивкова. — Замолчала было, но тут же настороженно уставилась на Пазгалова: — Конечно я ее знаю, мы же учились вместе. А чего, собственно, вы этим интересуетесь?
— Об этом я вам чуть позже расскажу. Вы давно ее видели?
Сообразив, что молодой опер интересуется ее сокурсницей не из простого любопытства, Надежда наморщила лобик, негромко откашлялась:
— Ну, если не считать того, что летели в Краснодар одним рейсом, то уже давно, можно сказать, с того самого дня, когда нам дипломы вручили и мы разъехались кто куда.
— А как случилось, что вы встретились в самолете?
— Да очень просто. Рейс-то из Новосибирска не прямой, а с посадками, и когда я увидела, как она поднимается по трапу… В общем, обнялись, и я попросила свою соседку пересесть на ее место. Так и проболтали всю дорогу.
— Если не секрет, о чем говорили?
И снова она полоснула по его лицу настороженным взглядом. Однако удержалась, чтобы не спросить, чем все-таки вызван столь пристальный интерес к ее сокурснице со стороны милиции, и только плечиками повела.
— Да какой там секрет, старое вспоминали. Девочек, с которыми вместе учились, да еще о том, как в общаге нашей весело было. В общем, обо всем и в то же время ни о чем.
— А она говорила, куда летит?
— Само собой. Сказала, что от мужа да от работы устала до чертиков и хотела бы пару недель у матери на пуховой перине отоспаться. — Вспомнив эту часть разговора с бывшей сокурсницей, Надя невольно ухмыльнулась: — Отоспаться на перине… Ага! У ее матери хозяйство дай бог какое, да огород в придачу, где вкалывать надо от гимна до гимна, а тут — отоспаться.
— А как вы расстались? Я имею в виду, когда приземлились в Краснодаре. Не договаривались, случаем, встретиться у кого-нибудь или, может, созвониться?
— Ну-у, насчет встретиться — это точно не договаривались. Просто адресами обменялись и телефонами. А как расстались…
Пазгалов не мог не обратить внимания, как она ухмыльнулась и даже языком прищелкнула.
— Что, мужчина? — осторожно, чтобы только не вспугнуть разговорившуюся попутчицу, спросил Олег.
— Само собой, — подтвердила Надежда. — Когда самолет приземлился и мы уже прошли к стойке, чтобы получить багаж, Ольга стала как бы нервничать, то и дело посматривая в сторону входных дверей. Я ее еще спросила, не ждет ли она кого, на что она только головой мотанула. Багажа долго не было, и я отошла к буфетной стойке, чтобы минералки купить, а когда возвращалась, увидела, как к Ольге спешит какой-то парень в шикарном джинсовом костюме. Она при виде него расплылась в улыбке, а он сказал Ольге, что будет ждать ее в машине. Я, естественно, приостановилась, так как не хотела им мешать. Ольга спросила его: «Что, в той же, что и раньше, в голубой “Мазде”?» Он на это сначала рассмеялся, а потом кивнул и даже номер назвал.
— А номер случайно не запомнили?
И вновь Надежда наморщила свой лобик.
— Весь, конечно, не запомнила, но вот два нуля, которые он назвал первыми, — это точно в голову врезалось.
— Почему вдруг?
— Да потому, — хмыкнула вконец раскрепостившаяся Надежда, — что такие номера с двумя нулями только у краснодарского начальства бывают, да еще у тех блатных, что похлеще этого самого начальства будет.
— Выходит, эта самая «Мазда» — краснодарская?
— Думаю, что да.
— А еще о чем они говорили?
— Да ни о чем. Он еще раз напомнил ей, что ждет ее на парковке, и заторопился к выходу. Ну, я не удержалась и спросила Ольгу, что за пижон ее встречает, уж не хахаль ли? На что она только хмыкнула презрительно: «Кто, Василь? Не, он всего лишь шофер, а хахаль в городе живет».
В наигранно-равнодушном голосе Надежды звучала откровенная зависть к более счастливой сокурснице, и она замолчала, чтобы не терзать свою душу.
— И?.. — вынужден был напомнить о себе Пазгалов
— А чего «и»? — обреченно,
