999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
— Однако, — хмыкнул Крымов, невольно подумав о том, что если еще пару месяцев пожить с таким же купеческим размахом, то в Москву придется возвращаться не просто пешком, но, судя по всему, и без штанов.
Когда отъезжали от парковочной стоянки, Антон увидел, как следом за ними тронулась и серенькая «шестерка». Тип-топ, как любят выражаться старые зэки, все на мази. Теперь можно было спокойно и о деле подумать.
Нынешним утром Бондаренко, через которого шла двухсторонняя связь не только с Панковым, но и с Яровым, продиктовал список заключенных и откомандированных на строительство завода и оставшихся потом в городе офицеров областного управления по исполнению наказаний. Практически весь отряд заключенных, на деле показавших, что такое настоящий ударный труд, в качестве высочайшего поощрения пошел на условно-досрочное освобождение. Что же касается офицеров УИНа, то многие из них были повышены как в звании, так и в должности. Однако в отличие от бывших зэков, из которых сорок семь человек остались в городе и большинство из них продолжали работать в стройцехе завода цветных металлов, офицерам повезло гораздо меньше. Только один из них, Сбитнев Виктор Валерьянович, бывший замполит колонии, был оставлен в Воронцово и назначен начальником следственного изолятора, который с пуском завода уже не умещался в своих прежних стенах и под который была переделана старая, еще дореволюционной постройки воронцовская тюрьма. В свои сорок три года начальник Воронцовского СИЗО Сбитнев уже носил погоны подполковника. Видимо, за особые заслуги при строительстве золотой фабрики.
Это было то самое СИЗО, где следователь Оськин пытался выбить из Крымова признательные показания относительно наркоты, подброшенной ему в кафе «Ласточка», и Антон даже плечами передернул невольно, вспомнив камерную шконку, поверх которой красовался изодранный, клочковатый матрасик, и те вызовы на допросы, когда вконец осатаневший рыже-белесый следак, с крошечными, как у молочного поросенка, бегающими глазками, всеми правдами и неправдами добивался от него «чистухи». И если бы Кудлач, проявивший определенный интерес к Седому, не вытащил его из этого застенка, то еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Зациклившись на СИЗО, пребывание в котором выпило у него немало кровушки, Крымов вдруг поймал себя на том, что с откровенной неприязнью думает и о начальнике следственного изолятора. Впрочем, этому имелось вполне человеческое объяснение, и он уж хотел было как-то отвлечься от своих воспоминаний, но что-то продолжало тревожить его, но он не мог понять, что именно.
В сознании, словно заезженная патефонная пластинка, крутилось: «Сбитнев… Сбитнев… Сбитнев…» — и он продолжал ломать голову, стараясь вытащить из уголков памяти ту обрывочную информацию, которая заставила его сделать охотничью стойку на этой фамилии. И вдруг его осенило.
Сбитнев! Это же он спас Дутого на зоне от заслуженного наказания за крысятничество. А теперь он начальник СИЗО, подполковник, довольно влиятельное лицо в городе, так неужто?..
Впрочем, этак до чего хочешь додуматься можно, кого хочешь в подозреваемые произвести. Подобно тому же Оськину, который копытом рыл, добиваясь от него «чистосердечного признания» за подброшенную в кафе наркоту.
Колония, зэки которой были брошены на строительство завода цветных металлов, считалась «красной», то есть влияние авторитетных уголовников было сведено там до минимума, и кому как не офицеру, тем более замполиту, заступиться за несчастного первоходка. И только на одном этом факте, причем не подтвержденном, строить дом из песка и делать далеко идущие выводы…
Мысленно обругав себя и начиная осознавать, что придется, видимо, разрабатывать не только Кудлача, но и тех бывших зэков, которые имели определенное влияние на зоне, Крымов обреченно вздохнул и посмотрел в окно. За стеклом уже мелькали деревянные домишки воронцовской окраины.
Позволив обогнать свою машину изрядно потрепанному «Опелю», следом за которым с небольшим отрывом также споро шла серая «шестерка», Бонадаренко пропустил еще три авто и, когда убедился, что Гусак действительно идет без прикрытия, переключил скорость и до упора выжал газ.
В этот час небольшой пятачок перед «Русью» еще пустовал, и он поставил машину так, чтобы не особо бросался в глаза московский номер. Хотя резные окна ресторана были зашторены плотной тканью, однако в подобном заведении всегда найдется какой-нибудь любопытный хмырь, которому водка в глотку не пойдет до тех пор, пока он не узнает, что за иномарка подкатила и кто нынче гуляет от рубля и выше.
Максим вышел из машины, осмотрелся с видом человека, который кого-то поджидает, и в этот момент на пятачок вырулил музейный экспонат, когда-то называвшийся «Опелем». Было видно, как Крымов расплачивается с хозяином и направляется ко входу в кабак.
Не успела закрыться за ним массивная входная дверь и едва отъехал лязгающий проржавевшей подножкой «Опель», как его место тут же заняла серой масти «шестерка». Ее хозяин опустил стекло и застыл в позе «Мыслителя», скучающе уставившись на резное крыльцо ресторана. Подобный расклад вполне устраивал Бондаренко, и он, мысленно перекрестившись и еще раз проверив, нет ли на пятачке посторонних глаз, направился к «шестерке». Заметив, как напрягся при его приближении хозяин «Жигулей», остановился в десяти метрах от машины, достал из нагрудного кармашка модной джинсовой рубашки пачку «Кента», закурил и только после этого двинулся дальше.
Покосившись на пижона, прикид которого вполне соответствовал его тачке с московским номером, Гусак расслабился и уже с откровенным любопытством рассматривал Максима, гадая, что за птицу возит этот хмырь, даже на работе позволяющий себе одеваться так, как воронцовская братва не наряжается даже по большим праздникам. Да и этот московский номер…
«Господи! — осенило его. — Да ведь и Седой — москвич. И то, что он залетел в “Русь”, к тому же в столь неурочный час, когда все нормальные люди только шею моют да лоск на роже наводят, готовясь к вечернему выходу…»
Теперь он уже с доброжелательным любопытством рассматривал Максима, на лице которого читалась скука уставшего от всей этой хренотени человека.
«Козел! Петух гамбургский!» — мысленно выругался Гусак. На него вдруг нахлынуло жгучее чувство неприязни к этому столичному пижону.
— Привет, — раскованно произнес Максим, остановившись в метре от передней дверцы «шестерки».
— Здорово, коль не шутишь.
— А чего шутить-то? — хмыкнул Бондаренко, доставая из кармашка сигареты и протягивая пачку Гусаку. — Куришь?
— «Кент»? — уточнил тот, открывая дверцу и спустив ногу на землю. Сладко затянувшись, он закрыл глаза и с чувством заядлого курильщика похвалил: — Толковые сигареты.
— Ничего, — пожал плечами Максим, исподволь
