Лотос, рожденный в грязи - Марина Крамер
«Ну, нет, так не бывает, – подумала Тина, глядя на флешку так, словно это была граната без чеки. – Чтобы в один момент – и такой архив в руки? Что я хорошего кому сделала, чтобы такой подарок?»
– Лиза, а вы знаете, что там?
Девушка зажмурилась и замотала головой:
– И знать не хочу. Я не смогла найти в себе силы, чтобы хоть один файл открыть, потому что боюсь, что узнаю больше, чем смогу вынести… Мне и так тяжело, я за каждый день борюсь, мне до сих пор по ночам снятся то послушания, то радения, если проштрафишься… Я хочу все это забыть, поскорее забыть, понимаете? Вот я вам это отдаю сейчас, и все – больше вы мне не звоните, не приезжаете, понимаете? Меня для вас больше нет. Будем считать, что я отработала все свои прошлые и будущие грехи вот этой флешкой. Но сама больше этого касаться не хочу. Забирайте и уходите, Тина.
Володина сперва опешила, но потом поняла, что здесь ей делать действительно нечего – Лиза сделала даже больше, чем могла, и настаивать на продолжении у нее просто нет права.
Она зажала флешку в кулаке, встала и пошла в прихожую, стараясь не смотреть на то, как в кухне Лиза, уронив голову на стол, обхватила ее обеими руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону.
Тина выскользнула за дверь, захлопнула ее и нажала кнопку вызова лифта. У нее осталось очень неприятное чувство – как будто заставила человека сделать то, чего он не хотел, вынудила совершить что-то неприятное. И было ощущение, что она потеряла возможность получить при необходимости какие-то подробности о монастыре, потому что Лиза четко дала понять – больше никаких встреч, звонков, вопросов.
«Ведь может оказаться, что на этой флешке нет ничего ценного – а что, запросто, – угрюмо думала она, спускаясь в лифте на первый этаж и направляясь к выходу из подъезда. – И получится, что я обрубила себе все концы, начинай сначала… Но что я могла? Сказать нет, убери и давай рассказывай? Она вообще имела полное право изначально ничего мне не говорить и вообще со мной не встречаться. Черт, какое-то дело… вроде концов много, а они никак не связываются в одну веревку…»
– Что с лицом? – удивился Добрыня, когда Тина села в машину.
– А? Что ты спросил?
– Так, Валентина, – решительно развернувшись, муж взял ее за плечи и слегка встряхнул, – ну-ка, приходим в себя. Вот так… А теперь связно – что случилось?
Она раскрыла ладонь и показала флешку.
– Не понял…
– Я тоже пока не поняла. И тут два варианта – либо я профукала вообще все, либо у нас в руках бомба, которую мы даже знаем, куда бросить.
– То есть говорить нормально не хотим? – обиделся Добрыня, заводя двигатель. – Ясненько. Я тут гастрит зарабатываю, а она…
– А я, знаешь ли, птичье молоко хлебала! – огрызнулась Тина. – Вова, ну сказала ведь – Лиза слилась, отказалась категорически общаться, а взамен, в качестве отступных, отдала вот эту флешку, на которую умудрилась пару лет назад скачать все содержимое жесткого диска с компьютера духовника Василия. Так тебе понятно?
– А вот так мне понятно, – кивнул он. – Можно было и сразу без загадок. Дома все посмотрим и решим, какой из вариантов наш, раньше разводить панику никакого смысла не вижу.
Снежана лежала на кровати в своей комнате и рыдала в подушку. Константин Викторович даже растерялся – такое с дочерью случилось впервые. Она не плакала, когда рассталась с Михаилом, когда серьезно заболела в выпускном классе и пропустила долгожданный лыжный поход на пять дней, к которому готовилась. А сегодня, приехав с работы раньше обычного, упала на кровать и битый час льет слезы, как по покойнику.
Устав мучиться неизвестностью и слушать сдавленные рыдания, Константин Викторович, постучав для порядка в незапертую дверь, вошел в комнату и присел на край кровати:
– Снежа… кто-то умер?
– Еще не хватало, – прорыдала она в подушку.
– Тогда я не представляю, что могло заставить тебя так плакать. Давай-ка, успокаивайся, умывай лицо, пойдем ужинать и разговаривать. Нет такой проблемы, которую нельзя решить разговором. И, ради всего святого, сними это с головы, смотреть больно.
Снежана села, подогнув под себя ногу, взяла мокрую подушку, обняла обеими руками и посмотрела на отца:
– Знаешь, как Тинка сегодня мой парик назвала? Вшивый домик!
Отец пару секунд оторопело смотрел на нее, а потом расхохотался:
– В точку! Мне все время кажется, что ты вот-вот начнешь чесаться.
– Ну, пап! И ты туда же? – Снежана стянула парик и бросила на комод. – Зато без него меня никто не узнает. Работа такая, вот и выкручиваюсь.
При слове «работа» она помрачнела и снова закусила губу, а глаза наполнились слезами.
– Так, все понятно, – заключил отец, вставая с кровати. – Марш в ванную, у меня все на столе и уже остыло.
За ужином хмурая Снежана, не утратившая, однако, от переживаний аппетита, умяла полную тарелку плова, который отец готовил гениально, запила все большой чашкой чая с лимоном и медом и почувствовала себя немного лучше.
– Опять голодная весь день? – наблюдая за тем, как она ест, спросил отец.
– Папусик, ну вот кому бы задавать идиотские вопросы, но не тебе. Сам же знаешь – когда «ногами» работаешь, нет времени по ресторанам гулять, клиента бы не упустить. Но я сегодня честно съела гамбургер.
– Значит, не расскажешь? – закуривая, поинтересовался Константин Викторович.
