Ветер из рая - Анна и Сергей Литвиновы
Наконец я обнажил алюминиевую флягу – здоровенную, литров на сорок. Не знаю, применяют ли такие нынче, а во времена моего детства в подобных привозили в магазины сметану. И молоко на даче точно из таких продавали на разлив. Сейчас бидон лежал на боку, выставляя из земли, словно бегемот, свою алюминиевую тушу.
Лучшее доказательство того, что перед нами привет из прошлого! Да не просто, а из торгового советского – значит, от Беллы. Я стал копать с удвоенной энергией.
И вот наконец мы наполовину освободили миницистерну от земли. Я ломом подцепил ее за горловину и поставил вертикально, на дно. Весил бидон немного, не больше парытройки килограммов. Его горловина оказалась закрыта сложно устроенным замком и сверху проклеена широкой синей изолентой.
В азарте я схватил нож и взрезал ее. Взялся за замок.
– Ты поосторожней, – то ли полушутя, то ли всерьез проговорила Римма, – сейчас как полезет оттуда какаянибудь советская дичь. Бактериологическое оружие. – И отошла шага на тричетыре, боязливо глядя на меня с флягой.
Я откинул крышку. Ничто оттуда, конечно, не полезло.
В школе милиции нас учили принюхиваться к новым, незнакомым вещам и помещениям. Я втянул носом воздух. Пахнуло затхлостью.
Я залез рукой в горловину бидона. Римма смотрела на меня опасливо. Баллон оказался пуст. Я засунул руку дальше, чуть не по плечо. Пальцы нащупали чтото железное, вроде толстой скрученной проволоки. Я потянул ее на себя и чувствовал, но не видел, как вслед за ней чтото потянулось вверх.
Все выше и выше. Я заглянул вниз. Там на проволоке было привязано нечто большое, плоское, круглое. Оно никак не попадало в отверстие горловины. Но раз внутри оказалось, значит, както его туда засунули! После многочисленных попыток я наконец за проволочную петлю вытянул на свет божий нечто похожее на шампур с шашлыком. В середине шла толстая проволока, а на нее было нанизано чтото круглое, плоское. И каждый объект завернут в полиэтиленовый пакет.
Я взрезал ножом один из них, снял полиэтилен.
Господи! Это была круглая алюминиевая бобина! И таких – семь или восемь! И на каждой располагалась туго свернутая кинопленка.
– Мы не засветим ее? – озабоченно спросил я.
– Дорогой мой! Кинопленку обычно вначале проявляют, так что, думаю, все будет нормально.
– Ах да! Я забыл, что ты у нас училась на актрису[31].
– Что бы это могло быть? Твоя мачеха глухо упоминала о смерти.
– Может, не пошедший в Союзе чейнибудь грандиозный фильм? Например, первый вариант «Сталкера»?
– «Сталкера», чтоб ты знал, не здесь, а в Эстонии снимали… И кстати, Паша, помнишь, «друг» твоего отца Олсуфьев – на киномеханика учился.
– Может, он сам этот гениальный фильм снял и позабыл, куда закопал?
Гадать можно было сколько угодно, но вот на первой алюминиевой бобине оказался наклеен кусок лейкопластыря, а на нем химическим карандашом выведено: «БАЗИЛЕВИЧ».
Я снял ее с шампура, потянул кинопленку и стал ее просматривать, глядя на солнце. Пленка оказалась чернобелая, шестнадцатимиллиметровая и действительно проявленная. А изображалось на ней нечто явно порнографическое: расстеленная кровать и два голых тела. Мужское – крайне непривлекательное, старое, толстое. Женское – вполне. Характер движений, которые они совершали, не оставлял никаких сомнений в сути процесса.
– Так, – прокомментировал я. – Мы обнаружили коллекцию советского винтажного порно.
– Когдато с его помощью гражданина Базилевича – а видимо, он изображен на пленке – можно было очень крепко шантажировать.
– Да, но сейчас это все устарело как минимум на сорок лет. Да жив ли он вообще, этот гражданин Базилевич?
– А нет ли во фляге чегонибудь более веселенького? – поинтересовалась Римма Анатольевна.
Я перевернул бидон вверх дном.
Из него выпал небольшой сверток в полиэтилене.
Я взрезал его и обнаружил несколько золотых изделий с разноцветными каменьями, которые ярко засверкали на южном солнце.
* * *
Сентябрь 1981 года
Белла Табачник
Петруша Зверев был единственным мужчиной в ее жизни, которого Белле хотелось слушаться.
В cвоем сердце и своей душе она не повиновалась раньше никому: ни богу, ни черту, ни партии, ни правительству. Ни мужчинам, ни женщинам. Ни мужу своему первому, ни многочисленным любовникам. Всем и всегда в собственной жизни рулила самостоятельно, на свое усмотрение.
А вот теперь гляди ты! Впервые ей захотелось быть слабой. И таять, словно воск, в его руках. И слушать, как он шепчет: «Белка ты моя, Белка». И повиноваться его советам.
И когда он вдруг сказал – в тот вечер в начале сентября восемьдесят первого на суджукской набережной: «Белка, подступил край, пора уматывать с концами», – она ему поверила. Правда, попыталась для начала посопротивляться: «Да они все у меня в руках! С ладони ели: и союзное МВД, и прокуратура, не говоря о краевых прихвостнях! Да я о них обо всех такое знаю – только намекну, сразу отползут!»
Но Петруша возражал: «Взять вас решено на таких высотах, что тебе до них не доплюнуть!»
Она возмущалась: «Откуда тебе такое известно?! Тыто, ты кто? Кладовщик из Владивостока! Откуда такие вещи знаешь?!»
– Поверь мне, – убеждал он, – раз говорю, то знаю. Я, как ты видела, умею договариваться с людьми. И с ними дружить. И у меня очень, очень высокие корешки в союзном МВД имеются. Да ведь если тебя возьмут, я следующим буду. Неужто ты думаешь, что я просто так, из перестраховки все это тебе талдычу? Будто мне самому хочется насиженное место рядом с тобой бросать и на нелегальное положение переходить.
Вдобавок великолепное чутье, которому она всегда доверяла и оно не из одной неприятности спасло, подсказывало: он правду говорит. Она, кажется, в последнее время зарвалась слегка и, возможно, терпеть ее перестанут.
К тому же на самом верху в стране, похоже, настоящая драчка начинается. Брежнев совсем слабенький стал, еле ходит, того и гляди загнется. Кто там на престол сядет? Андропов? Но ему явно достижения нужно продемонстрировать, чтоб народ его сразу полюбил. А какие у председателя КГБ могут быть достижения? Диссидентов сажать? Сахарова в Горьком мучить? Слабовато получается. Вот он и начнет зарвавшихся торгашей приструнять. Тем более Белла в том краю трудится, который товарищ Медунов возглавляет – любимец Брежнева и потому большой неприятель Андропова.
Так что правильно Петруша говорит: сколько веревочке ни виться…
Вот и настали, значит, времена, что пора бежать. Только куда сваливать и как – у нее продумано не было.
Казалось, счастье будет длиться бесконечно.
Слава богу, четкая программа действий появилась у Петруши: сесть на пароход в Черном море и
