Фридрих Незнанский - Формула смерти
— Это верно. А кто же за ним во Франции ухаживал после ранения?
Калашников оглянулся на кухню и зашептал:
— Не хочу я об этом при старухе, но была там у Егора зазноба. Он мне говорил, что думает жениться на какой-то полуфранцуженке-полурусской. Чтобы, значит, я мать подготовил… Вот она-то, француженка, за ним и ухаживала. Да только что-то в конце концов не заладилось… Подробностей не знаю, но в последний раз, накануне этапа, вернулся он сам не свой. Да и здесь у него не все гладко шло. Были недоброжелатели. Тот же Зеленяк.
— Может, он боялся соперничества с Егором?
— Боялся, а то как же! Мне Егор чего говорил? Дескать, никто мне на родине особо не рад. Соболевский, мол, крест на мне поставил. Серега волком смотрит. Да и журналисты уже забыли, кто таков Калаш. Егор ведь скромный парень был, не любил эту шумиху газетную. А Зеленяк — тот с прессой заигрывал, все перед ними выставлялся: мол, я да я… Короче, получалось так, что Егор вроде как лишний. Вот он им и доказал, какой он лишний!
— Может быть, от него требовал и «договорного результата»? Ничего он вам по этому поводу не рассказывал?
— Это как — договорного?
— Ну явление известное и, к сожалению, достаточно распространенное. Да вот хоть в футболе: команды заранее договариваются о результате матча. Может, кто-нибудь требовал от Егора, чтобы он проиграл? Тому же Зеленяку. Он откуда родом, кстати?
— Не знаю, откуда он, да и знать не хочу. А вот то, что Егор ни на какой договорной, как вы говорите, результат не подписался бы, это я вам голову на отсечение… Да вы что? Он мечтал в «Формуле» выиграть! Это важнее всех денег!
— Да-да, денег-то он нам оставил, — вставила Полина Тимофеевна, внося чайник.
— Да я не об этом, мать! — досадливо поморщился мужчина.
— А чего такого? Деньги честно заработанные. Он на наш счет крупную сумму перевел, как раз перед гонкой этой, пропади она пропадом!
— Перед последней гонкой? Московский этап «Формулы»? — уточнил Турецкий.
— Нуда. Мы отказывались, но он настоял. Сказал еще: мало ли что! Как в воду глядел! — вздохнул Калашников.
— И нам, и Катеньке! — похвасталась Полина Тимофеевна.
— Тьфу! Вот язык бабий! — рассердился отец семейства.
— Да что такого-то? Катенька нам как невестка. Даже как дочка. Егорка жениться на ней хотел.
— Это ты хотела, чтобы он на ней женился! А он что-то не больно… А зря! Девка-то и вправду хорошая.
— Они встречались?
— Встречались… Если можно так назвать. Она его встречала, да ждала, да надеялась. Она по Егорке давно сохла.
— Это правда, любила она его очень, Катюша. Одна она теперь радость у нас, — всхлипнула Полина Тимофеевна.
— И Егор ее любил?
— А кто ж его знает? Много вы матерям своим рассказываете? Все «не лезь, мама» да «оставь, мама». — Женщина накинулась на него так, будто это он, Турецкий, был ее неразговорчивым сыном.
— А где она живет? Я бы хотел с ней поговорить.
— А и нечего с ней говорить! — с жаром воскликнула Полина Тимофеевна. — Чего ей-то душу бередить? Хватит с вас и меня с отцом. Нас и пытайте, а ее не трожьте! Ей волноваться нельзя!
Турецкий даже растерялся от такого напора, подыскивая слова. Не пугать же ее статьями УПК: препятствие проведению предварительного следствия… и так далее.
— Зря вы так со мной. Я не гестаповец, никого не пытаю. Я выполняю свою работу, вот и все. Как фамилия девушки? Возраст?
— Ну Ростова. Катерина Ильинишна Ростова, девятнадцать лет, — ответил Калашников. — Живетона рядом, в соседнем дворе. А ты не кипятись, мать! Ты чего это разошлась-то? Но вообще-то, товарищ следователь, не трожьте девку, это правда! Она и так переживает.
— Ну хорошо, хорошо, оставим это. А фамилия Сомборская ничего вам не говорит?
— Сомборская? — Старики переглянулись. — Нет, не знаем такую. В дом он только Катю приводил.
— Я все мечтала на свадьбе сына погулять, а вона как… — Полина Тимофеевна тяжко заплакала, уткнувшись в пуховый платок.
— Ну вот, совсем вы ее расстроили… — Калашников недружелюбно зыркнул в сторону Турецкого. — А у нее сердце слабое…
— Я в общем-то закончил. Извините уж, что потревожил. Спасибо, что нашли силы поговорить. И поверьте, я вам бесконечно сочувствую. До свидания.
Визит к родителям Егора задержал Турецкого против обычного, так что к своему дому он подъехал уже в сумерках. Впечатление было тяжелым, Александр все пытался отвлечься от чужого горя, старался думать о посторонних, не относящихся к расследованию вещах.
Он загнал машину в «ракушку» — целый ряд их выстроился в дальнем конце двора. Может, и права столичная мэрия — не больно-то красиво, да зато как удобно! Честное слово, жаль будет, если власти все-таки заставят их снести.
Вот, между прочим, думал Турецкий, запирая свой легкий гараж, все говорят: на Кубани красный пояс, на Брянщине красный пояс, еще где-то. Да самый красный пояс у нас здесь, в Москве. Красный пояс — это когда у власти коммунисты, когда люди тянутся к прежним, советским порядкам. Так вот, по советскому наплевательству на людей — наши городские власти, наверно, самые красные. Нет бы построить по всему городу парковки, общественные туалеты, дешевые гостиницы и пункты питания, — они вместо этого городят какие-то уродливые пузыри на Манежной площади, отводят земли под суперэлитные дома, выселяя старожилов на окраины, вместо новых станций» метро строят третье кольцо, которое вовсе даже не решает проблем автомобильного движения, а рождает десятки новых, и тут же проектируют четвертое. А почему? Потому что большая стройка — это и большие, плохо контролируемые деньги, недаром итальянская мафия который год весь общак вкладывает в строительство — таких прибылей, наверно, даже наркотики не дают…
«Впрочем, это, наверно, заговорила во мне усталость сегодняшнего дня, иначе откуда бы взяться таким вот обывательским обобщениям, — мысленно пожурил себя Александр. И в этот момент увидел троих парней, молча окруживших его. — М-да, видно, и вправду подустал… Как это я их не заметил?»
Турецкий разглядывал довольно крупного малого, преградившего ему дорогу.
Тот, видно, был в троице заводилой. Двое других были пожиже, держались вихляво, оба курили, часто затягиваясь, и то и дело сплевывали себе под ноги. От одного явственно несло алкоголем.
Что ж, это нам в плюс… Можно и ноги сделать, хрен догонят, а сбив им дыхание, можно, пожалуй, и повязать без особых проблем… Но это, конечно, при условии, если завалить крепкого.
Верзила между тем подал голос:
— Ты Турецкий?
Вот так штука! Оказывается, нас здесь специально поджидали…
— А что это вы мне тычете? — спросил он, понимая, что молчать больше нельзя.
— Ишь ты какой нежный! — хмыкнул тот, что был справа.
— Заткнись! — цыкнул на него крепкий. — Ладно, генерал, не хорохорьтесь. Сами видите — вы не в очень выгодном положении.
— Вы так считаете? — сказал Александр, чтобы хоть что-то сказать, и на всякий случай, стараясь, чтобы движения выглядели как можно естественнее, положил руку на кобуру.
— Да, я так считаю, — твердо ответил главарь.
— Что вам, собственно, надо?
— Вот это-то мы как раз и собираемся вам сказать, а вы зачем-то за оружие хватаетесь…
— Ну так говорите, если собрались, черт бы вас побрал!
— Нет, правда, оружие — это вы как-то того… слишком… Мы всего лишь должны передать вам настоятельные рекомендации спустить дело на тормозах. Понимаете, о чем я?
— Честно говоря, нет, — сказал Турецкий, усмехаясь. Хотя конечно же прекрасно все понял: кто-то хочет, чтобы он перестал заниматься расследованием причин гибели Егора Калашникова. Вот теперь бы еще узнать, кто послал этих приблатненных товарищей?
— Не, мужики! — как бы удивился тот, что стоял справа и от которого потягивало выпивкой. — Он, ментяра, не понял. Можно я ему, козлу безрогому, объясню? — И замахнулся.
— Ну что ж, орлы, это ваш выбор. — Турецкий легко ушел от удара любителя выпивки и, отклонясь назад и вбок, оказался в такой удачной позиции, из которой грех было не сделать подсечку. Чем он и воспользовался. Приблатненный, видать, серьезно приложился затылком: он подозрительно затих, корчась на асфальте.
«Эх, где мои семнадцать лет!» — подумал Александр, распрямляясь и разворачивая корпус таким образом, чтобы лицом встречать удары двоих оставшихся на ногах; рука снова сама легла на кобуру, расстегивая ее.
— Зря вы это, — сказал крепкий, щелкая выпавшим ему в ладонь из рукава выкидным ножом.
Второй стоял, не зная, что делать, — видно, ждал приказа от старшего. Наконец, когда Турецкий достал пистолет, этот второй дрогнул.
— Гриня, у него правда пушка! — заорал тот и рванул в дальний конец двора, петляя на ходу так, будто по нему уже вели прицельный огонь. Александр для острастки пальнул в воздух, бегущий повалился на землю, потом вскочил и снова побежал, стараясь прижиматься к гаражам-«ракушкам». Где-то рядом надрывно залаяла собака.
