Оксана Обухова - Мисс Марпл из коммуналки
Не улыбалась. А лишь слегка обозначила приветливость приподнятыми уголками губ и ямочкой на правой щеке…
Софья Тихоновна спала. Алеша не смог уговорить ее прилечь на кровать или диванчик, «классная дама» села в кресло, но, убаюканная мурлыканьем свернувшегося на коленях котенка, уснула довольно быстро.
Счастливая особенность – засыпать, когда вокруг гуляют призраки и недремлющий мужчина-гость сидит напротив в таком же, не слишком удобном кресле.
Счастливая особенность.
Алеша улыбнулся и отчего-то вдруг совершенно отчетливо вспомнил давнишнее происшествие.
Сейчас хотелось бы надеяться – событие. Знаковое.
Тогда Алеше было лет четырнадцать, он впервые услышал поговорку «Хочешь знать, какой будет твоя жена через двадцать лет, взгляни на тещу».
Компания мальчишек человек из пяти-шести, стояла на улице и с хохотом указывала друг другу на проходящих мимо женщин:
– Вон, вон, смотри! Твоя идет – с авоськой и бананами!
– А вон твоя – пузо-два-арбуза и усы!
– А это твоя с сумкой, как мешок из-под картошки! Будет в овощном магазине работать, картошку воровать, тебе пюре делать!
Мальчишки пихались и гоготали, непонимающие женщины укоризненно на них косились и даже ворчали, но это только добавляло веселья.
– Твоя сварливой будет!
Но вот из-за угла вышла Софья Тихоновна.
И зубоскалы затихли, словно по команде.
Как будто каждому хотелось, чтобы приятель крикнул: «А вот твоя!»
Алеша был тогда, да и теперь уверен – так подумал каждый.
Софья Тихоновна шла через улицу наискосок, на ней было темно-серое двубортное пальто – сейчас бы сказали «цвета мокрого асфальта» – с пояском и легкий ажурный берет. Именно она, дама из сороковой квартиры, ввела во дворе моду на береты и многие их них связала лично. Надежда Прохоровна лишь недавно рассталась с одним из этих головных уборов. А раньше все больше в платочке бегала или зимой в огромной песцовой шапке, напоминающей припорошенный стог сена.
Да-а-а, было время.
Когда-то они все казались чуть ли не развалинами. Людьми прожившими, доживающими отпущенный срок в тусклости и мути очков, ненужными. Как в Спарте, где стариков и прочую немочь сбрасывали в пропасть…
Но время идет, идет…
И ничему тебя, лейтенант, не учит! Баба Надя – ты думал: ископаемое, динозавр! – поучила работе и качественному мышлению! Логике, черт возьми, и силе духа!
Лейтенант виновато поерзал в кресле, потом встал и укрыл ноги Софьи Тихоновны пледом. Котик на ее коленях недовольно пискнул, но против лишнего тепла долго не возражал. Не спрыгнул вниз, не оставил хозяйку.
А Софья Тихоновна даже не изменила ритма дыхания. Надо же, как крепко спит, поразился Алексей. А ведь время только…
Нет, уже половина третьего. Контрольное время для проявления нечисти – полночь – давно миновало. Лейтенант, позевывая, слушал тишину, изредка нарушаемую шорохом шин за окном да редкими, но зато громовыми всхрапами Надежды Прохоровны, доносящимися даже через толстые стены.
«Зачем сижу? – понуро думал лейтенант. – Глупость какая-то. Поддался на уговоры перепуганной тетушки, а надо было…»
А что – надо?
Идти к капитану Дулину – «у нас тут волоски на двери рвутся»? И коты словно фокусники в запертых комнатах материализуются? Поставьте, товарищ капитан, пост в квартире номер сорок…
Бред, чепуха. И результат такой же. «Твой участок, Бубенцов, ты на нем котов и карауль», – сказал бы Дулин.
И кстати – кот. Марк (Аврелий) вдруг высунул из-под пледа усатую мордочку. Вытянул шею, насторожил уши и, заинтересованно посверкивая в темноте глазами, уставился на стену.
Алеша обернулся в том же направлении.
Стена. Фотографии, фотографии, книги.
Но кот обеспокоился. Выбрался полностью из-под накидки, спрыгнул на пол мягкими напружиненными лапами и, крадучись, приседая, быстро побежал к щелке в дверях.
Черт, что такое?!
Алеша прислушался.
На грани слуха, не сосредоточься – не расслышишь, раздавался мерный шорох. Такой, как будто кто-то царапался где-то глубоко в недрах квартиры о стену.
Черт!
Алеша быстро скинул тапки и в одних носках выскользнул за дверь. Одна из половиц большого черного коридоры взвизгнула под его ногой…
Шорох прекратился.
Но был. Он явно был!
Алеша задержал дыхание, закусил губу и, оглушаемый биением сердца, прижался к стене.
Чуть в стороне, под дверью комнаты Клавдии Тихоновны мяукнул котик.
Потом тишина. И снова, уже более отчетливо, как будто разозленно, раздался звук, похожий на царапанье металлом по кирпичу.
Что происходит?!
Алеша полночи ждал, когда раздастся звук отпираемой входной двери – ведь не зря же кто-то подменил Анастасии ключ! – надеялся начальственным окриком «Стоять, руки вверх, милиция!» перехватить злоумышленника в прихожей, но звук – четко и явственно – доносился из комнаты, где никого не было!
И быть не могло! Он сам ее проверил утром, Софья Тихоновна весь день никуда не выходила, а звяканье ключа в замке входной двери Алеша пропустить не мог! В тиши квартиры с толстыми стенами, в комнате с приоткрытой дверью – не мог!
Там – призрак?!
Спаси и сохрани… Спина Алеши похолодела, на верхней губе выступила противная испарина, а пальцы подмерзающих ног зашевелились сами по себе…
Господи, что в этом доме происходит?!
Лейтенант отлепился от стены, попадая под ритм храпа Надежды Прохоровны, сделал несколько шагов по поскрипывающим половицам, подобрался почти вплотную к смутно белевшей впотьмах двери…
У порога комнаты едва различимой озабоченной тенью сновал Аврелий.
Может быть, за дверью – мышь? Марк услышал грызуна, лейтенант – хоть звериным слухом и не отличался – тоже принял обустраивающуюся в пустой комнате крысу за преступника…
Тьфу, что за напасть!
За дверью тихо заскрипели половицы.
Мышь там, что ли, ходит?! Крыса размером с ротвейлера?!
Хоть бы догадался из комнаты Софьи Тихоновны ключ прихватить!
А то стоит как идиот в одних носочках и помогает Аврелию мышей ловить! С пистолетом.
Алеша переместил руку за спину, раскрыл поясную кобуру…
Кнопка щелкнула не хуже выстрела!
И сразу в комнате отчетливо прозвучали шаги. Отнюдь не крысиные, а очень даже человечьи. Большой тяжелый человек, уминая паркет, быстро отошел от двери, судя по звуку, к окну.
– Стоять! Милиция! Откройте! – завопил Бубенцов, но бросился не на дверь, а обратно в комнату Софьи Тихоновны.
Игра в прятки-жмурки закончилась.
Он схватил со стола длинный ключ и опрометью кинулся обратно в прихожую.
Ключ никак не хотел нужным образом попадать в замок, пистолет мешал и путался.
– Стоять! Милиция! – вопил лейтенант, за дверью раздавался скрежет отдираемого, залепленного бумагой, наверное еще с прошлой зимы, окна.
– Всем стоять! – Алеша ворвался в комнату, грозно потрясая пистолетом.
Напротив двери, раздуваясь как паруса, метались тюлевые занавески.
«Ушел! – подумал Алексей. – В окно ушел!»
И в тот же миг на его голову обрушился удар. Лейтенант успел все же заметить, как из-за створки распахнутой им двери высунулась рука с деревянной киянкой, чуть ушел в сторону, но получил достаточно.
Под черепной коробкой взорвался новогодний фейерверк, искры от него просыпались сквозь ресницы, и, оглушенный ударом, ослепленный праздничным красным сиянием, Алексей свалился на пол.
Последний, исчезающий в новогоднем салюте фрагмент – через его тело перешагивает огромная нога, черная лапища тянется к выпавшему пистолету…
Не мышь, почему-то подумал участковый и отключился.
Едкая вонь ворвалась в ноздри, наждаком оцарапала участок за глазницами и воткнулась в отупевший мозг.
Сквозь пелену выбитых нашатырем слез Алеша разглядел зеленоватый медицинский наряд и милое лицо…
– На-а-астя, – прошептал чуть слышно.
– Очнулся, голубь, – произнес голос капитана Дулина, извлекая из бабы-Надиного лексикона любимое пернатое обращение.
Алеша похлопал веками.
Не Настя. Миловидная блондинка в форменном одеянии московской скорой помощи.
– Как вы себя чувствуете? – сочувственно спросила медсестричка.
– Нормально, – просипел Бубенцов и закашлялся. К горлу подступала тошнота, кашель отозвался под черепушкой болезненными спазмами, свет резал глаза беспощадно и пыточно.
– Тошнит?
– Чуть-чуть, – соврал Алеша.
В комнате бабы Клавы опять было полно народу. Дулин сидел за столом и тихо переговаривался с Софьей Тихоновной, старлей Дима возился у большой дыры в стене под подоконником, за его работой надзирала Надежда Прохоровна Губкина.
