Оксана Обухова - Мисс Марпл из коммуналки
Уехал Михей из столицы от греха подальше. Смутные времена наступали.
Попал на Колыму. Вертухаем. Трубил четыре года, зэкам морды канифолил.
Потом – попался сам. Продал с лесоповальной деревообработки куб тесу, полетел сизым голубем на красную зону – и пошло-поехало.
Невезучий Михей оказался, не фартовый. На Колыме золото намыл – ограбили. Свои же, сволочи.
В придорожном кабаке подрался – новый срок.
Так и путешествовал полвека: от артели в тюрьму, из тюрьмы на вольные хлеба, да ненадолго.
Все эти годы проплыли мимо него, как льдины по темной воде.
И сидела в голове одна задумка. Тоскливыми лагерными ночами накатывало вдруг видение – бриллиантовые россыпи! – и звало в дорогу: в Москву, в Москву, к заветной шкатулке! Приехать, найти, отобрать!
Так нет ее давно, говорил здравый смысл. Давно уже отодрали от стен старые обои, нашли тайник, выколупали железную шкатулку на свет. Пустое все, мечты…
Полвека не оставляла жгучая бриллиантовая мечта. Вернулся последний раз из лагеря Михей Карпович и решил – все, баста. Пора где-нибудь осесть, якорь бросить. Не то закопают как собаку на тюремном кладбище, украсят бугорок столбиком с табличкой…
Разыскал свою внучку – единственную, нет ли, много женщин на пути встречалось, после того как Лида на развод подала, – приехал к ней.
Обрадовалась. Вот чтоб на месте сдохнуть – обрадовалась!
И о том, как жил, не спрашивала. Приветила крепкого еще старика, обогрела, накормила. А попутно рассказала: переписывалась Лида с московскими родственницами, а потом Марина, дочка, тоже им открытки отправляла. Точнее, не им – Софье. Клавдия так и не простила.
Писали нечасто. Раз в несколько лет примерно. Но вот в письме от девяностых годов говорилось – живут скудно, с воды на хлеб перебиваются. Продали, что могли, да не особенно много чего. Денег на сберкнижках самая чуточка была.
Воспрянул дед. Лежит шкатулка где-то в стене! Не открылась никому, его ждет…
И засобирался Михей Карпович в Москву…
– Вы бы не курили так много, – воткнулся в мысли голос врача, упаковывающего невдалеке медицинский чемоданчик.
Михей мотнул головой – самое поганое в недавнем мероприятии были часы без курева. До тошноты, до черной ломоты хотелось одного – табачком затянуться!
И бриллиантовые россыпи казались не нужны, когда вот эдакое накатывало!
Приехал хмурый деловитый следователь. Достал бумажки – нуте-с, приступим?
Михей устало потянулся, хрустнул суставами… А ну его к бесу! Нет в жизни фарта!
– Пиши, начальник.
Давно отвыкший удивляться капитан Дулин спокойно рассматривал сидящего через стол кряжистого мужика: дубленая кожа, руки-ухваты, лет двадцать в лагерях отмотал, но – крепок. Не подтверди его возраст паспорт, ни за что бы не поверил, что ухарь восьмой десяток разменял…
Здоровый, черт!
И как его только эти бабульки уложили?
Повезло, наверное.
Когда в три часа ночи на пульт поступил вызов, кэп Дулин, дежуривший в эту ночь, едва не выругался.
– Нападение на сотрудника милиции! – сказал оператор. – Возможен труп.
Но когда назвали адрес, Дулин все же выругался.
Вспомнил, как достались ему старухи из сороковой квартиры – то расследуй им несчастный случай, то за таджиками своими уследить не могут, – но потом припомнил в точности, откуда росли уши недавнего нагоняя, и тут же, не дожидаясь разъездной машины, умчавшейся, как всегда не вовремя, на заправку – а может, к теще, холодные блины подъедать, – сам, ножками, потопал к дому. Благо недалеко. Через дворы минута ходу.
Спешил и думал: это какой же такой сотрудник милиции в три часа ночи старушкам под руку подвернулся?
И в результате размышлений получилось так, что, увидев валяющегося на полу лейтенанта Бубенцова, сильно удивлен Дулин не был. Примерно этого кэп и ожидал.
Но вот следующий фрагмент картины: растрепанная бабулька держала под прицелом пистолета второе распростертое на полу тело – капитану Дулину не понравился очень.
За оружие пришлось даже повоевать.
– Вы вяжите его прежде, вяжите! – указывала бабулька и опасно размахивала стволом. – Алеше мы уже скорую вызвали, а этого – вяжите!
– И кто ж его так? – склоняясь над валяющимся без сознания здоровым мужиком, поинтересовался Владимир Николаевич.
– Я. Бутылкой мадеры.
– А лейтенант?
– Алеша с ним схватился, я шум услышала, выбежала и огрела чем под руку попалось.
Наручники Кузнецову Михею Карповичу надели, но позже, когда приехавший врач решил померить пожилому пациенту кровяное давление, снова отстегнули.
И, слушая, как приступил к даче показаний подозреваемый, вначале кэп хотел старушек выгнать или увести Михея в отделение для дачи показаний. Но неожиданно, довольно быстро, понял: любую ложь Михея соседки-кумушки рубят влёт.
– Ты тут не вкручивай! «Впервые оказался, бес попутал», – подбоченившись, наседала Надежда Прохоровна. – Я тебя, почитай, три недели назад в зеркале срисовала!
– Вы видели подозреваемого в этой квартире? – уточнял для протокола следователь Лапин.
Подследственный морщился.
– Да! Шасть за спиной! И к двери!
– Да не к двери, – постанывал Карпович.
В то утро он вышел из комнаты Клавдии в утренних сумерках. Замешкался, убирая на место рухлядь в кладовой, и пропустил удобный час. Хотел незаметно за спиной Надежды Прохоровны на лестницу выскочить, да позабыл о зеркале, попался впопыхах. Юркнул обратно в комнату, пока старуха в себя приходила, и тогда впервые провел весь день в кладовой за тюками одежды.
Благо банок в ней было достаточно, есть куда опорожниться. Да вода в цветочной лейке на подоконнике стояла.
А соседки в тот день кладовую проверяли. И даже свет включали – после этого случая лампочку Михей стал чуть-чуть откручивать, та на длиннющем шнуре с потолка свисала, – но ничего не разглядели. Не поймали.
А ведь Настасья говорила – спят бабки всю ночь! Дрыхнут без задних ног и никакими старческими бессонницами не маются. Одна таблетки молоком на ночь запивает, вторая храпит как лесоруб…
Много чего полезного рассказала ему о бабушках внучка. Радовалась – есть с кем о близких людях поговорить…
А Михей и рад слушать. Подкидывал Настасье вопросики да на ус мотал.
Софья лекарства каждый вечер молоком запивает?
Таблеток туда снотворных!
Впрочем, вначале он туда не совсем снотворные снадобья добавлял… Вначале он стащил у Насти какие-то сердечные пилюли, растолок и в молоко добавил. Думал – прихватит тетушку, увезут в больницу, туда и дорога. Одними ушами в квартире меньше будет.
А помрет… Так не велика потеря. Наследство-то на Анастасию она еще в первый внучкин приезд оформила…
Но не вышло. Молоко то кот вылакал и когти склеил.
– Рассказывай, как у Настасьи ключ стащил! – наседала свидетельница Губкина. – Рассказывай, лиходей!
– Да чё тут рассказывать-то, – пожимал плечами дед.
После смерти Клавдии вернулся он в Пермь. Очень обрадовался, что поселился не у внучки, а в бараке на окраине у стародавнего кореша. Пришел в гости к Насте и давай ее уговаривать: съезди, дитятко, в Москву, проведай родственниц.
Внучка вначале отнекивалась, мол, неудобно, не звали. Но тут очень кстати пришла от Софы телеграмма с приглашением на похороны.
Настя собралась скоренько и махнула в столицу.
Вернулась – уже с ключами. Понравилась бабульке, та даже комнаты на нее переписала.
Михей снял дубликат с ключей, один, как оказалось, перепутал.
– Рассказывай, как грузовиком меня в Перми давил! – не унималась гражданка Губкина. – Чудом жива осталась.
Михей и рта не успел раскрыть, как вмешался чуткоухий Дулин.
– Это какой такой грузовик, Надежда Прохоровна? – спросил с прищуром.
– Дак там, в Перми, – смутилась неожиданно громкоголосая свидетельница.
– Вы ездили в Пермь?
– Да! – вскинулась та. – Тебя, что ль, ждать?!
– Стоп, стоп! Кого ждать?!
– Ну, это… – вконец разволновалась бабушка, но тон убавила. – Я это…
– Надя, ты в Пермь ездила?! – дошло наконец-то до Софьи Тихоновны. – Вместо Петербурга?!
– Угу, – потупилась Надежда Прохоровна и вздохнула: – Было дело. Вот Алеша знает…
– Что – знает?! – Вторая свидетельница трагически заломила руки.
Цирк, право слово. Скрывая усмешку, слушал Дулин покаянные разъяснения Надежды Прохоровны, рассказ о неких ключах-близнецах, о некоей железной пимпочке внутри колечка…
Щеки лейтенанта Бубенцова пошли пунцовыми пятнами.
– Та-а-ак, лейтенант, – сурово и многообещающе протянул капитан. – Скрываем, значит, информацию от следствия?..
