Николай Зорин - Интервью со смертью

Седая голова… Если она повернется, я снова увижу лицо. Стоит, держится рукой за ствол дерева – сумерки. Она хочет мне доказать, что сегодняшний день – ее последний день, а не мой. Чертова старуха! Конкурентка по смерти. Уйди, сгинь! Я не просила Малиновского проделывать со мной такие трюки! Если мне все же не суждено погибнуть сегодня, я убью его.

Голова начала движение – сейчас повернется. Мальчик под душем начал движение – сейчас повернется. Я вслед за ними невольно начала движение – и повернулась. Дерево. Толстый корявый ствол. Тот, за который держалась старуха, был тонким и гладким. Я положила ладонь на ствол – успокаивающе теплый. Прижалась щекой – и не смогла воспротивиться желанию обнять дерево, прислониться к нему всем телом, вжаться в его теплую шершавую кожу. Хорошо и спокойно. Они там, за спиной, старуха и мальчик, но мне все равно: их смерти меня не касаются, их лица меня не пугают.

Шаги – живые, не старухи, не мальчика – приближались, приглушенно постукивая по асфальту – потому что день пасмурный, а переулок пустынный. Остановились совсем рядом в тревожной растерянности, рука, горячая и мягкая, осторожно легла мне на плечо.

– Что с вами?

Женщина. Полная, добрая женщина. Мне не страшно к ней повернуться, но боюсь ее испугать: оскалом черепа испугать – лица у меня уже, вероятно, нет, слишком долгий срок прошел со дня моей смерти.

– Все хорошо. На минуту мне стало дурно, но теперь все прошло, – проговорила я, не поворачиваясь.

– Я могла бы вас проводить, – несмело предложила она, словно попросила об услуге. Милая, добрая, ранимая, мне всегда было больно за таких, как она. Как же с ней быть? – Я живу в двух шагах: квартал вниз и направо, – сообщила она все таким же робким голосом. – Совершенно одна. Муж пять лет назад умер, дочь с мужем живут в Израиле, навещают меня редко. Мы могли бы провести этот день вместе. Может, тогда все обойдется. Ну а не обойдется… – женщина грустно рассмеялась, – тогда тем более лучше вместе. За разговорами и день скорее пройдет.

Я отлепилась от дерева и повернулась, резко, уже нисколько не заботясь, напугает ее мой мертвый оскал или нет, – никакой женщины не было. Улица оказалась все такой же пустынной. Я медленно пошла, прислушиваясь к стуку своих каблуков. Конец еще не сейчас – я еще не испытала счастья, не встретилась с Алешей. Скоро он пришлет сообщение, в котором укажет координаты места нашего свидания.

Переулок внезапно кончился. Снова шумная, многолюдная улица: звуки и запахи. Подошел трамвай – старый-старый, такие ходили в моем раннем детстве, когда в моей жизни еще не было Руслана Столярова. Мама брала меня на руки, поднимала по ступенькам и усаживала в твердое пластмассовое кресло – красное или синее. Мне больше нравились красные. Зимой замерзали окна, а летом пахло разогретой резиной… Откуда здесь взялся такой старый-старый трамвай?

Красное кресло у окна оказалось свободным. Я поспешно села, опасаясь, что его кто-нибудь займет. Трамвай судорожно дернулся и поехал. За окном закачалась улица. И тогда, в такт перестуку колес, заиграл наконец карамельный марш из «Щелкунчика», оповещая о приближении счастья – пришла эсэмэска.

Алеша назначал мне свидание в семь, в «Бригантине». Я посмотрела на часы – только пять. Два часа предстояло прожить в ожидании, еще целых два часа. Слишком долго! Я измучилась ждать.

Колеса стучат, мерно покачивается вагон. Самое время закрыть глаза, самое место – перескочить в час свидания. Этот старый трамвай, конечно, не имеет ограниченного маршрута, он будет ехать столько, сколько мне нужно, он привезет меня туда, куда я захочу.

Я закрыла глаза. А открыв их, обнаружила себя на лавочке в сквере. Мокрый черный асфальт пригласил совершить прогулку. Я встала, пошла, осторожно ступая, боясь поскользнуться. Дождь барабанил по зонтику в такт трамвайным колесам. Мы будем смеяться, смеяться, когда дойдем до конца дорожки. Фонари. Дверь подъезда распахнута настежь. Я зацелую тебя до смерти. Эту ночь мы возьмем нахрапом. Мы разольем по бокалам наше счастье, напьемся им допьяна…

Слишком крепкий напиток, я отвыкла, не рассчитала сил. Голова закружилась, сильно, страшно – центробежная сила вынесла меня на лавочку в сквере, в исходную точку. Я закрыла глаза – трамвай. Стук колес – шум листвы, запах теплого дерева, кожа ощутила шершавость коры. Да это просто скамейка у входа в спорткомплекс.

Неужели я здесь так и просидела все время? Не было ни переулка, ни дерева, ни трамвая? И эсэмэски тоже, получается, не было? Второй эсэмэски с точными координатами места свидания?

Эсэмэска была. Вот она: «В семь в «Бригантине». Эсэмэска, слава богу, была! А остальное имеет ли значение?

Не имеет, но и все остальное было. Во всяком случае, переулок и дерево – точно. И человек с собакой в конце переулка, похожие на Годунова и Феликса. Куда они ходили? Зачем? Да и трамвай, очевидно, был – на нем я сюда и вернулась. Ну да, вон там трамвайная остановка. Я могу снова сесть и поехать. До встречи в «Бригантине» еще полтора часа.

Я встала, пошла. Зашумели деревья. Мне представилось, что я вовсе не в городе: кругом лес – тонкостволые осины и березы в дымке сырого вечернего тумана. Трава зашуршала за моей спиной, хрустнула сухая ветка. Кто-то идет, кто-то меня догоняет. Кто бы он ни был, я не хочу с ним встречаться.

– Подождите, мне трудно за вами поспеть!

Я не в лесу, я в городе! Под ногами асфальт. Не отвечать, не оборачиваться, ускорить шаг. Она меня не догонит, ни за что не догонит, чертова конкурентка по смерти.

– У меня тоже больное сердце, как и у мужа!

Голос робкий, а какая настойчивая! Говорит, словно извиняется, но ведь добивается и добивается своего! Не оборачиваться, добежать до остановки, запрыгнуть в трамвай, оторваться.

С оглушительным треском сломалась огромная ветка – старуха споткнулась, упала.

– Помогите!

Солнечный зайчик скакнул по асфальту, свет резанул по глазам. Я остановилась и оглянулась – мальчик на скейте, пожилой мужчина с коляской, коричневая колченогая бездомная собака, а никакой старухи. Снова происки продвинутого Малиновским сознания.

Ничего, осталось недолго терпеть! Через полтора часа я встречусь с Алешей, ну а потом…

Наверное, он очень изменился, мне трудно будет его узнать. Вероятно, я и сама очень изменилась – он меня не узнает. Как-то мы встретимся? Столько лет я его ждала и боялась его возвращения. Почему он решил появиться именно сейчас, в последний день моей жизни? Или мой день потому последний, что Алексей вернулся?

Вернулся он не сегодня, а в тот вечер, когда я обнаружила первую жертву. И был все это время где-то поблизости – я постоянно чувствовала его присутствие. И понимала, что он… И потому так боялась увидеть в своих картинах лицо убийцы.

Какой смысл было себя обманывать, ведь я же знала, с самого начала знала? И утверждала, что киллер – тот же маньяк. Боялась, что теперь-то подмены не произойдет? Или наоборот – надеялась на новую, на этот раз счастливую подмену: он не убийца, убийца – другой человек?

Кто эти люди, которых он убивал? Зачем он их убивал? Их лица мне казались знакомыми. Сегодня наверняка он убьет и меня. Почему же я так жду этой встречи, разве я хочу умирать? Не хочу. Но и не боюсь, я к смерти готова. Да, теперь окончательно готова. И потом, отменить ведь ее все равно невозможно: этот день уже назначен днем моей смерти. Я – пятая жертва, и точка.

Я поняла, зачем он убивал всех этих людей – чтобы моя смерть была оправданна. Он их для меня убивал, вернее, ради меня. Вероятно, они со мной как-то связаны. Он долго и тщательно готовился к моему истреблению: выяснил, что живу я теперь постоянно в квартире бабушки, узнал номер моего мобильного, проследил пути, по которым я хожу, круг знакомых… Мобильный! У меня ведь теперь новый мобильник! Как он мог узнать мой новый номер, я его почти никому не успела дать?

Столярову дала. Годунову сказала. Маме. И Василию Максимовичу. Не так и мало, получается, народу, у кого-нибудь из них он и мог выведать. Под каким-нибудь невинным предлогом.

Но как Алексей мог понять, что старого мобильника у меня больше нет, он ведь не звонил, а присылал эсэмэски? Видел, как я его потеряла, вернее, как потеряла пакет? Значит, там, на бельевом балконе, в доме Столярова, был действительно он?

Я остановилась, достала телефон, открыла последнее сообщение, проверяя догадку, вдруг осенившую меня. Первые эсэмэски он посылал из интернет-кафе, а эти? Если он нашел мой старый мобильник, логичней всего было бы…

Так и есть! Он нашел мой мобильник, он был на столяровском балконе, он… Последние два сообщения были посланы с моего потерянного телефона.

Не в блаженное состояние радости мне нужно сейчас впадать, – позвонить в милицию, Бородину позвонить и рассказать, кто преступник, кто этот самый маньяк.