Елена Топильская - Белое, черное, алое
- Мы-то отрабатывали версию о бандитских разборках, с учетом угроз в адрес Чванова. А местные считали, что кто-то пришел хату бомбануть. Искали потихонечку специалистов, а вот он - специалист - на расстоянии вытянутой руки, три остановки на автобусе. Пришли его спрашивать, а он - бац! - явку с повинной. В печке ножичек, на курточке кровь, все в цвет.
Белое, черное, алое...
- Бац! Явку-то с повинной он, наверное, не сразу? Местные с ним немножко поработали?
- Может быть. Но когда я подключился, он охотно рассказывал, как пришел кражу совершать и что из этого вышло. И следов побоев я на нем не видел. Если он чей-нибудь человек, я могу проще узнать.
- Интересно, каким образом?
- Все равно все сведения об агентах в компьютер загоняются.
- А кто тебе их даст?
- А это уже мои проблемы. Все, приехали!
Василий Кузьмич пожелал меня видеть по своим скорбным делам. Как воинственный Катилина при каждом удобном случае напоминал, что Карфаген должен быть разрушен, так и добродушнейший Василий Кузьмич начертал на своем знамени: "Вертолет должен сидеть в тюрьме!"
Я по токсовскому трупу сделала все, что пока было в моих силах, и ждала результата согласований на высшем уровне по вопросу, кто в дальнейшем примет это дело к производству. По логике вещей, его надо было объединять со взрывом в лифте и серьезно браться за вертолетовских бойцов, которые, судя по всему, не были семи пядей во лбу, раз додумались только до того, чтобы вытащить взрывника-наблюдателя из его логова на чердаке и поколоть на заказчика, а дистанционный пульт к взрывному устройству отобрали и выбросили во дворе. И сочли, что тем самым предотвратили покушение на "папу".
В принципе, я бы и сама с удовольствием поработала по этому делу, уж больно красивая картинка складывалась из показаний жильца квартиры под чердаком - Епанчинцева, записи вертолетовского телефонного разговора со своими цепными псами, рапортов, которые предоставила Федеральная Служба Безопасности (надо еще подумать, как превратить их в доказательства), и результатов осмотра трупа. Да плюс следы ботинок покойника на чердаке. Да плюс еще одна запись телефонного разговора Вертолета с неизвестным, который напоминал ему о годовщине. Так что это дельце в перспективе могло слиться с делом об убийстве Чвановых, что еще больше подстегивало мое нежелание выпускать этот злосчастный взрыв из рук.
Вот по этому поводу Василий Кузьмич, как выяснилось, и собирался бить челом.
- Радость моя, - сообщил он, прихлебывая чай, и не забыв и мне налить, ты знаешь, что учудил этот сукин сын, Лагидин? Мы его после обнаружения трупа так плотно взяли в наблюдение, плотнее некуда, и даже в квартиру микрофон воткнули, так эта сволочь сделала ход конем и в больницу залегла. Якобы с сердечным приступом, аж в реанимации окопался.
- А может, у него и правда сердчишко прихватило? - со смехом сказала я. Труп-то в сводку дали?
- Ну, а как не дашь? - подтвердил Кузьмич.
- Ну, значит, он уже в курсе, что труп нашли.
- Ну и что? Вряд ли он в курсе, что у его бойцов на хвосте комитет висел, а мы слушали его телефон. Если про это не знать, попробуй этот труп привязать к Вертолету: где он, а где область.
- Может, вы и правы, - согласилась я. - Хочу только добавить, что, и зная все это, Вертолета пристегнуть к убийству тоже будет проблематично. Если только его бойцы не поплывут. Поди докажи, что он давал команду убить. Если его припереть тем, что у нас есть, ну признает он, что велел порасспрашивать взрывника с пристрастием, а что те его грохнули, так извините - это эксцесс исполнителей. Перестарались ребята. А он позаботится о том, чтобы ребятам в зоне не очень тоскливо было. За недонесение по новому кодексу уже не наказывают, нет такой статьи. А укрывательство с его стороны не докажешь. А даже если докажешь - извольте, господин Лагидин, получить по приговору суда штраф в размере пятисот минимальных размеров оплаты труда, или в размере вашего двухмесячного дохода. Он еще и судье премию приплатит в размере двухлетнего дохода. Там в санкции еще арест есть, от трех до шести месяцев, и лишение свободы на срок до двух лет, но об этом и мечтать нечего. Проще ему доказать уклонение от уплаты налогов.
- Значит, его бойцы поплывут, - уверенно сказал Кузьмич.
- Ну, дай-то Бог.
- Машечка, я чего хотел-то: может, пугнуть его немножко? Нам-то в больницу лучше не соваться, а вот ты бы съездила, переговорила бы с лечащим врачом, справочку бы взяла, даже с ним не надо беседовать...
- Да мне никто и не даст с ним беседовать, он в реанимации ведь лежит. Я могу поговорить с врачом, только вы не боитесь, что он после этого вообще за границу сдернет? Он ведь пока что в лучшем случае свидетель, мера пресечения в отношении него не избрана, и свободу его передвижений никто пока не ограничивал.
Сказав это, я поняла, чего добивался Кузьмич. Раз они так тотально обложили Вертолета, им надо было, чтобы он зашевелился - что-нибудь ляпнул под запись, какие-нибудь указания дал исполнителям убийства или еще каким-то образом обнаружил свою причастность к этому. Значит, надо спровоцировать его активность. Ну ладно, спровоцируем.
- А куда он залег, в какую больницу?
- В "четверку", в кардиологию.
- Да-а? Вертолет лежит в реанимации на соседней койке со Скородумовым? удивилась я.
- С каким Скородумовым?
-Ивановским охранником, отставником фээсбэшным. Еще интереснее! Они там друг друга не передушат?
- Вряд ли, - успокоил меня Кузьмич. - Там вся вертолетовская гвардия его охраняет.
Я улыбнулась, не подозревая, что охрана и впрямь налажена весьма солидно.
Когда мы с Кораблевым подъехали к пандусу приемного отделения больницы, встать нам оказалось, некуда. Все пространство сплошь было заставлено сверкающими джипами и бээмвэшками. Больничный транспорт сиротливо жался по стеночкам. Наконец Леня нашел какую-то щель и приткнул свою машину туда.
- Где тут кардиология? - спросила я Леню.
- Реанимация кардиологическая на пятом этаже, - сейчас на лифте поднимемся.
Мы вошли в здание больницы, и первым, во что уперся мой взгляд, были два крепких молодых человека, сидящих на скамеечке возле лифта и разгадывающих кроссворд в каком-то ярком журнале. По мере нашего приближения к лифту они подобрались, сконцентрировались, и когда Леня нажал кнопку вызова кабины, один из них поднялся и, подойдя к нам вплотную, тихо спросил:
- Извините, куда вы направляетесь?
- В кардиологическую реанимацию, на пятый этаж, - невозмутимо ответил Кораблев.
- К кому? - вежливо, но настойчиво продолжал интересоваться молодой человек.
- К Лагидину, - так же невозмутимо отвечал Леня.
- Вы договаривались?
- С кем? - тут уже удивилась я, но Леня незаметно дернул меня за рукав.
- Представьтесь, пожалуйста, - попросил молодой человек.
Кораблев, не выражая никаких эмоций, вытащил свое удостоверение, раскрыл его и поднес к носу молодого человека.
- А вы? - обернулся он ко мне.
Я тоже без звука достала свое удостоверение и показала молодому человеку в развернутом виде. Меня это начало забавлять.
Страж лифта переписал в блокнотик наши данные, достал из кармана мобильный телефон и коротко и приглушенно переговорил с кем-то. Сунув трубку обратно в карман, он разрешил:
- Пожалуйста, проходите.
Мы воспользовались любезным разрешением и вошли в просторный грузовой лифт. На третьем этаже лифт затормозил и в кабину въехала тележка с лекарствами, сопровождаемая пожилой женщиной в белом халате и косынке.
- Вы на какой этаж, ребятки? - дружелюбно спросила она.
- На пятый, - ответила я.
- На пятый? - женщина посерьезнела. - А туда нельзя.
- Как это нельзя? - удивилась я.
- Вы в реанимацию?
-Да.
- Так вы туда не пройдете.
Как раз в этот момент двери лифта раскрылись напротив большой цифры 5, нарисованной на стене этажа. Под цифрой 5 стояла кушеточка, обитая дерматином, а на ней восседали два молодца, гораздо более внушительного телосложения, чем те, которые караулили внизу. Вокруг кушеточки на полу валялись пустые жестяные банки из-под джина-тоника. Мы вышли прямо на них. Медсестра с тележкой лекарств выкатилась следом за нами и стала не торопясь поправлять на тележке упавшие скляночки, явно намереваясь посмотреть, как нас отправят обратно.
Один из молодцов, наиболее крупный, с трудом поднялся с кушеточки и спросил, куда мы направляемся. Узнав, что в реанимацию, он прохрипел:
- Фамилии!
Мы без слов предъявили ему свои удостоверения; он сверился со своим блокнотиком и кивнул на дверь под кодовым замком. Женщина с тележкой заулыбалась и сказала:
- Ах, ну раз ребята разрешили, тогда пожалуйста! Вот сюда в звоночек позвоните! - и удалилась по коридору, погромыхивая тележкой.
- Паноптикум какой-то! - успела я сказать Леньке, пока он послушно звонил в дверь реанимационного отделения.
