Виктор Пронин - Банда - 4
- Ну что, Андрюша... Как дальше жить будем? - спросил он негромко полумрак в комнате вынуждал говорить тише, да и не было надобности повышать голос, замершее здание прокуратуры позволяло разговаривать даже шепотом.
- Как жили, так и дальше будем жить.
- Поприжало нас маленько... Тебе не кажется? И пожаловаться некому... Засмеют. Нет, скажут, такой опасности, черти нам мерещатся, креститесь чаще, скажут нам... Но мы-то с тобой знаем, что все всерьез.
- Знаем,- кивнул Андрей.
- Да, Бевзлин звонил... Один из его телохранителей, который тебя обижал... Помер.
- Знаю. Он и должен был помереть.
- Почему?
- Я немножко ответил ему..! После таких приемов не живут.
- А ты не погорячился?
- Или он меня, или я его. Мне повезло больше, ему тоже повезло, но меньше.
- А знаешь, Андрей, какой наиболее вероятный исход из всего, что случилось за это время? Меня выгонят.
- За что?
- За что угодно. Например, за то, что у меня в носу две дырки, а не три. За то, что пупок в нижней части живота, а не в верхней. Бевзлин подарил по хорошей машине нашему губернатору и всем его заместителям. И они не смогут отказать ему в маленькой просьбе. Его фирма потеряла трех человек - налицо разгул преступности. А кто, кого, за что... Все это не так уж важно.
- Значит, надо опередить Бевзлина.
- В чем?
- Как всегда, Павел Николаевич, как всегда... В нанесении удара. Пока мы будем опережать, остается шанс выжить. Надо лишить его возможности высказать губернатору свою просьбу. Пусть он не успеет ни о чем попросить.
- Как?
Андрей молча передернул плечами. Ответ напрашивался сам собой, а произносить очевидные слова он не любил. Да и Пафнутъев прекрасно знал ответ на собственный вопрос. В кабинете наступило долгое молчание, но не сонное, нет, это было сосредоточенное молчание. Пафнутьев даже ни разу не заворочался в своем жестком кресле, не поменял позы. Время от времени вспыхивал свет фар на занавесках, слышался визг трамвая на повороте, но приглушенно, терпимо. Потом появился несильный ритмичный шум в коридоре - приближалась уборщица, ее швабра натыкалась на ножки стульев, билась о плинтуса, о запертые двери кабинетов. Дойдя до пафнутьевской двери, уборщица подергала ручку и двинулась дальше, она была даже рада пройти мимо запертого кабинета.
- Надо выманить его из берлоги,- негромко произнес Андрей, чтобы даже уборщица не догадалась, что в кабинете кто-то есть.
- Как? - повторил Пафнутьев.
- Большая рыба клюет на живца.
- Не понял? - Пафнутьев повернулся, пытаясь рассмотреть выражение лица Андрея, но тот сидел в тени и тусклый свет из окна не достигал его.
- Большая рыба клюет на живца,- повторил Андрей. На этот раз Пафнутьев не стал переспрашивать. Днем, когда прокуратура гудела от страстей, от горя и ненависти, когда он сам был взвинчен и раздражен, Пафнутьев заставил бы Андрея выразиться подробнее, но сейчас у него не возникло даже такого желания, и так все было ясно.- Как вы думаете, Павел Николаевич,- заговорил Андрей, осторожно подбирая слова,- как вы думаете, есть ли у Бевзлина сейчас человек, которого он ненавидит больше всех на белом свете?
- Есть,- сказал Пафнутьев, помолчав.- И я знаю этого человека. Ты его тоже знаешь. Он так его ненавидит, так ненавидит, что теряет самообладание при одном только упоминании о нем. Бевзлин покрывается красными пятнами и начинает биться в мелкой дрожи, едва лишь вспомнит этого человека, Андрюшенька.
- Ну вот, видите, как хорошо,- по голосу Пафнутьев понял, что Андрей улыбается.
- Что же тут хорошего?
- Из этого человека можно изготовить прекрасного живца.
- Это не просто,- заметил Пафнутьев.
- А у нас, Павел Николаевич, нет выбора,- произнес Андрей.- Мы можем, конечно, поплясать немного вокруг да около, но рано или поздно все равно придем к этому решению. Сделать все надо, не откладывая. Времени нет, Павел Николаевич.
В кабинете опять наступила тишина. За окном стемнело, и все ярче становились уличные огни. Теперь проносящиеся на повороте машины изредка светом фар выхватывали из сумрака лицо Пафнутьева, и оно вспыхивало ярким розовым пятном.
- Что будем делать, Павел Николаевич? - спросил Андрей из темноты своего угла.
- Будем думать.
- Я тоже могу кое-что поприкинугь, да, Павел Николаевич? - спросил Андрей.
- Конечно.
Андрей настойчиво вел свою линию, более того, в этом разговоре его настрой был более решительным. Пафнутьев колебался, сомневался, пытаясь найти решение, которое хотя бы немного вписывалось в требования закона. Но он не видел такого решения, а Андрей его и не искал. Недавнее происшествие, когда он чуть было не лишился жизни, развязало ему руки, и он готов был действовать быстро и жестко.
Пафнутьев тоже прошел через некоторые испытания и, хотя не предлагал ничего сам, не останавливал и Андрея.
- Мне кажется, Павел Николаевич, что, если мы не уничтожим его, он уничтожит и меня, и вас. Он не остановится, пока не пришлет Вике вашу правую руку, свернутую в кукиш. Или левое ухо, надетое на шампур.
- Мне хочется тебе возразить, Андрюша, но нечего,- сказал Пафнутьев. Не было сейчас в его голосе обычной дурашливости, готовности посмеяться поиграть словами. Пафнутьев говорил тише и печальнее, чем обычно. И понял Андрей созрел Павел Николаевич, кажется, созрел.
Раздался телефонный звонок - в этот вечер они казались резкими и раздражающими. Но этот звонок отличался от прочих - прозвучав единственный раз, он смолк. Пафнутьев придвинул аппарат поближе к себе. Через минуту телефон зазвонил снова, и тогда он поднял трубку. Это был их с Викой условный сигнал когда жена хотела дать знать, что звонит именно она, то, набрав номер и дождавшись одного звонка, опускала трубку. И тут же звонила снова. Если Пафнутьев был на месте, он сразу догадывался, кто к нему ломится.
- Да! - сказал он преувеличенно бодрым голосом.
- Паша... Это... У нас кое-что случилось,- голос Вики оборвался, она замолчала, видимо, разговаривая с кем-то, прикрыла трубку рукой. Потом Пафнутьев снова услышал ее учащенное дыхание.
- Вика! - крикнул он, сразу предположив худшее,- Что там у тебя? Говори!
- У нас гости, Паша...
-Кто?
- Он говорит, что его фамилия Бевзлин, Анатолий Матвеевич.
- Зачем ты открыла дверь?! Зачем ты его впустила?! Мы же договаривались никого! Ни под каким предлогом! Ни днем, ни ночью!
- Паша... Остановись... Я его не впускала.
- Как?!
- Я пришла домой, а он уже сидит в квартире... И с ним еще двое. Они смотрели телевизор и пили кофе. И шампанское вот... И еще, Паша... Только ты не расстраивайся, ладно? Не будешь?
-Ну?
- Они тут небольшой беспорядок устроили... Не буду рассказывать об этом подробно, сам увидишь...
- Так,- выдохнул Пафнутьев чуть слышно.- Дай этому Бевзлину трубку.
- Он и сам просит.
- Что там? - спросил Андрей, почувствовав напряжение в голосе Пафнутьева.
- Бевзлин у меня дома. Вошел, когда там никого не было. Вика вернулась, а он со своими костоломами шампанское пьет. Сейчас возьмет трубку. Со мной хочет поговорить,- все это Пафнутьев произнес странным мертвым голосом, даже не прикрывая трубку рукой. Бевзлин перешел границу, и теперь не было ничего, что могло бы остановить Пафнутьева, образумить, заставить подумать о последствиях. Теперь последствия не имели для него ровно никакого значения.
- Алло! - раздался в трубке молодой оживленный голос Бевзлина.- Павел Николаевич?
- Да, это я,- односложно ответил Пафнутьев, не в силах произнести еще хотя бы несколько слов.
- Рад вас слышать! Давно жду вашего звонка... А вы все не звоните и не звоните... Я начал беспокоиться. Думаю, уж не случилось ли чего...
- Ничего не случилось,- ответил Пафнутьев, дыша широко открытым ртом и пытаясь как-то совладать с собой.
- Как я рад! Я действительно счастлив тому, что с вами ничего не случилось! - Бевзлин весело рассмеялся.- Мне бы хотелось лично участвовать во всем, что с вами происходит, Павел Николаевич! Я даже испугался, неужели, думаю, меня опередили! Представляете мой ужас?
- Ужас впереди,- без выражения произнес Пафнутьев.
- Да! - обрадовался Бевзлин.- Конечно! Хорошо, что вы это понимаете!
- Что вам нужно в моем доме?
- Решил встретиться... А тут ваша жена... Знаете, я был приятно удивлен... Совершенно очаровательная женщина! Причем, в моем вкусе! Знаете, таких называют женщина-подросток... Есть в них и некоторая неловкость, и непосредственность, мальчишеская порывистость... Да и фигура подростковая - узкие бедра, высокая шея, маленькая грудь...
- Вы напрасно это сделали, Анатолий Матвеевич.
- О, Павел Николаевич! Если бы вы только знали, как много в жизни я делаю ошибок! В некоторых даже раскаиваюсь, их немного, но бывают. Такие ошибки вызывают в моей душе чувство горечи и скорби.
- Вы напрасно это сделали,- повторил Пафнутьев без выражения. Не смог он сейчас придать своему голосу ни гнева, ни раздражения, ни злости На все это у него не было сил.
