Александра Маринина - Чувство льда

Анна Карловна вздохнула и оглядела плацдарм: растений в приемной много, да каких! Одной ей ни за что не управиться, и не потому, что много, а потому, что приемная просторная и растения в ней большие, одна бокарнея чего стоит, бутылкообразный ствол диаметром почти в метр, тут без помощников не обойтись, ей самой и кадку-то не поднять. С девяти до десяти рабочие будут разносить по кабинетам мешки с землей, горшки и рулоны полиэтилена, чтобы застилать пол. Кого бы попросить помочь? Все будут заняты, у всех в кабинетах что-нибудь растет. Жаль, что нельзя Катю использовать, шеф сказал – даже в приемной пусть не сидит. Да еще вопрос, придет ли она.

Но Катя пришла. Как раз в тот момент, когда рабочие складывали в приемной пятидесятикилограммовые мешки с грунтом. Анна Карловна сухо поздоровалась с девушкой и тут же отвлеклась, давая указания, что куда ставить, потому что стали заносить горшки и кадки.

– Саша у себя? – Катя потянулась к ручке на двери, ведущей в кабинет главы издательства.

– Александр Владимирович занят, к нему нельзя, – строго произнесла Анна Карловна.

– Ну тогда я подожду.

Катя решительно уселась на кожаный диванчик для посетителей, закинула ногу на ногу и раскрыла лежащий на журнальном столике проспект какого-то целлюлозно-бумажного комбината.

– Александр Владимирович предупредил, что вы придете, и велел мне проводить вас к программистам.

– Да ну, Анна Карловна, – жалобно протянула Катя, – зачем мне идти к программистам? Давайте лучше я с вами останусь. У вас вон какие растения огромные, вы же одна с ними не справитесь.

Что верно – то верно, но указания шефа подлежат только исполнению, а уж никак не обсуждению.

– Мне помогут, – Анна Карловна старалась не смотреть на Катю.

И как это она собралась цветы пересаживать в таком наряде? Брючки узюсенькие, бирюзовая трикотажная кофточка в облипочку, да такая коротенькая, что при каждом движении рук обнажается полоска спины и живота. Ни нагнуться, ни горшок поднять, ни перевернуть его в такой одежде невозможно без риска оказаться полуголой: или брючки лопнут, или кофточка подберется почти до самых плеч.

Однако Катерина сдаваться не собиралась.

– Анна Карловна, может, вы все-таки доложите своему начальнику, что я пришла, а?

– Я же сказала, Катенька: Александр Владимирович занят.

– Ну я только на минуточку! Я хотела у него в кабинете цветы пересадить и вам помочь, мы с ним позавчера договорились, он же согласился, вот я и пришла. Не будет же он сам цветы пересаживать, правда?

Правда, подумала Анна Карловна. Для этого у него есть секретарь. Во всех приличных организациях в нынешние-то богатые времена для таких массовых пересадок приглашают специальных людей, которые делают все быстро, аккуратно, грамотно и за деньги. Но Филановский решил, что в издательстве «Новое знание» обойдутся собственными силами, и не потому, что денег жалко, уж таких щедрых хозяев, как Александр Владимирович, поискать, да еще и не скоро найдешь, а просто ему отчего-то показалось, что коллективный физический труд внесет приятное разнообразие в жизнь сотрудников. Вместе поработаем, посмеемся, покопаемся в земле, а потом вместе полюбуемся на красоту. Кстати, насчет красоты Анна Карловна что-то засомневалась, дизайн горшков, которые заказал Филановский, показался ей несколько… ну, одним словом, странноватым, у себя дома она такие точно ни за что на свете не поставила бы. А он хочет, чтобы все издательство, все четыре этажа были уставлены этими желтыми стрекозами, налепленными на фисташково-зеленый фон.

– Александр Владимирович просил вам передать, что если вы хотите поучаствовать в садовых работах, то будете помогать программистам, – твердо повторила Анна Карловна. – В его кабинете и в приемной работы будут вестись поздно вечером, когда он уже уйдет домой.

– А почему не днем? – удивилась Катя.

– Потому что у него ответственное совещание, потом переговоры, здесь будут важные гости, в том числе из Госдумы, и никакого беспорядка быть не должно, – солгала опытная секретарша, не моргнув глазом.

Анна Карловна, во избежание дальнейших пререканий, тут же позвонила в отдел программного обеспечения и попросила прислать кого-нибудь из мальчиков, чтобы проводить Катерину до их кабинетов. Девушка явно расстроилась, а Анна Карловна еще больше озадачилась: Катя рвется увидеться с Филановским, при этом ни в ее лице, ни в голосе не заметно ни малейших признаков тревоги или напряжения, то есть она, похоже, вовсе не считает, что между ними что-то произошло, что-то такое, после чего люди обычно не стремятся встретиться и остаться наедине. Она, стало быть, не считает, а он, выходит, считает. Наверное, она его чем-то обидела и сама этого не поняла, а Филановского больно задело. Впрочем, чему удивляться, Катя – простушка, и душевной тонкости в ней отродясь не было. Просто удивительно, как Андрей Владимирович столько времени с ней живет! Он – такая умница, философ, мыслитель, и зачем ему эта дурочка?

Через пять минут явился симпатичный паренек из программистов, восхищенно присвистнул при виде Катерины и увел ее с собой, а Анна Карловна, аккуратно сложив уже разобранную почту в папку с надписью «На доклад», постучалась к шефу. Никакого совещания у него, разумеется, не было.

– Катерина приходила? – спросил Филановский, перебирая бумаги.

– Да, Александр Владимирович, в соответствии с вашим указанием я отправила ее в отдел программного обеспечения, – четко доложила Анна Карловна, подкладывая ему очередной документ.

– Сопротивлялась?

– Весьма. Александр Владимирович, я могу попросить кого-нибудь помочь мне с цветами? Растения очень крупные, мне в мои преклонные года одной не справиться.

– Я сам вам помогу, Анна Карловна. Мы же договорились: каждый работает на своей территории. Кто любит, чтобы цветов было много, будет и работать побольше. Кто любит крупные растения, тому будет потруднее. Это естественно. За свои пристрастия надо платить самому.

Он оторвался от документов, поднял на секретаршу синие глаза и улыбнулся так, что она мгновенно растаяла. В эту секунду Анна Карловна Тидеманн готова была жизнь отдать за своего обожаемого шефа.

– Я прав, Анна Карловна?

Она расплылась в ответной улыбке:

– Я не смею оценивать вашу правоту или неправоту, но мне, безусловно, приятно, что вы приняли такое решение. Благодарю вас.

Никакие эмоции, даже самые положительные, не могли заставить ее изменить тот стиль речи, которым она пользовалась, находясь на службе.

– Александр Владимирович, я могу задать вам вопрос?

– Ну конечно, – кивнул он, снова утыкаясь в почту.

– Если вы собираетесь вместе со мной заниматься растениями в приемной, что мне надлежит сделать, чтобы оградить вас от нежелательных контактов?

Так и только так. Не «как вы собираетесь прятаться от Катерины», а «что мне надлежит сделать». Старая школа.

– Н-да, – он поднял голову и озадаченно посмотрел на нее, – об этом я не подумал. А мы дверь запрем! Закроем приемную и займемся делом.

– Но ведь все знают, что вы в издательстве, – осторожно возразила Анна Карловна. – Это совершенно невозможно, чтобы я закрыла приемную и ушла, когда вы здесь. Люди этого не поймут.

Филановский расхохотался, и получилось это у него задорно и как-то вкусно.

– Голубушка, Анна Карловна, мы с вами не в том возрастном статусе, чтобы люди могли подумать что-нибудь необыкновенное. Вы – почтенная дама, строгая и неприступная, у вас внуки, и один из них настолько взрослый, что даже работает у меня, ну кому придет в голову подумать о вас что-то нехорошее? И потом, вы, по-моему, давно не перечитывали книгу моего брата. Полистайте ее, вы найдете там все необходимое для того, чтобы разрешить ваши сомнения.

Вернувшись в приемную, Анна Карловна еще какое-то время занималась своими прямыми обязанностями, отвечая на звонки, передавая указания и заполняя контрольные карточки на расписанные начальником документы, потом заварила себе чаю и достала с полки книгу Андрея Филановского «Забытые истины», выпущенную их же издательством. Читать она не собиралась, хотела только открыть и положить на видное место, чтобы Александр Владимирович, если выйдет, мог убедиться: она беспрекословно следует его советам. Но… открыла, пробежала глазами пару строк – для порядка – и увлеклась.

«…мы живем в мире, наполненном мифами и иллюзиями, и этот мифический иллюзорный мир управляет нашими жизнями, а мы покорно следуем его требованиям, не давая себе труда задуматься: а правдивы ли эти мифы? И обязаны ли мы им следовать?

Вот вам самый простой пример: знаменитая пушкинская фраза о том, что «гений и злодейство – две вещи несовместные». Вспомните, сколько раз ваши учителя цитировали ее, ссылались на нее, внушая вам, что злодей не может быть гением, а гений, соответственно, злодеем. Не припоминаете? А вспомните все свои школьные учебники. Разве хоть об одном выдающемся ученом или писателе там было написано хоть одно худое слово? Нет, они все были сплошь ангелами во плоти, чудесные, добрые, порядочные, любили своих близких и никому не делали зла. Ну а как же может быть иначе, ведь они – гении. И ни слова о причинах смерти Чайковского. И ни звука о более чем сомнительном поведении Федора Михайловича Достоевского, проигравшегося в казино и бросившего беременную жену без копейки, чтобы уехать в другой город и завести себе другую женщину, у которой взять деньги и снова их проиграть. Так что же, выходит, Достоевский не гений, раз он такое себе позволял? Да нет же, друзья мои, гений, конечно, гений. Просто гении – они точно такие же люди, как мы с вами, и точно так же могут поступать и хорошо, и дурно. И не следует нам делать вид, что гении могут поступать только на «пять с плюсом». Но как же тогда быть с Пушкиным, спросите вы. Ведь Пушкин же сказал, что гений и злодейство несовместны, что ж мы, против Пушкина попрем? Пушкин сам по себе – гений, а это значит, что он не может ошибаться. Как сказал, значит, так и есть. И будем его цитировать, и ссылаться на него как на истину в последней инстанции, потому как – гений. Остановитесь, дорогие мои, остановитесь на секунду и подумайте: кто вам сказал, что гений изрекает одни лишь истины? Кто вам внушил, что гений не может быть не прав? Да, можно согласиться с тем, что гениальный математик вряд ли ошибется, рассуждая о математических материях, но разве он не может ошибаться, высказываясь на темы музыки, литературы, биологии или жизни вообще? Да запросто! И вот гениальный математик, не имея в виду ничего плохого, публично заявляет, что какой-нибудь роман какого-нибудь Васи Тютькина – книга всех времен и народов. И что? В наше время – почти ничего. А вот в те времена, когда мы с вами росли и учились в школах, это высказывание поднимали как знамя, цитировали и руководствовались им как бесспорной истиной. Ну как же, гений сказал, а гении не ошибаются. Вернемся же к Александру Сергеевичу: он был гениальным поэтом, но вовсе не гениальным философом, не гениальным психологом, не гениальным человековедом, и его высказывания, касающиеся сущности человека и его отношений с окружающим миром, это всего лишь его частное мнение, а не наше с вами руководство к действию. Так почему же мы позволяем весьма дилетантским высказываниям управлять нашей жизнью, формировать наше мышление? Задумайтесь об этом.